— Хотя бы и фон Дёбельн… Чего вам еще не хватает? Сумки для хлеба полны сахару. Мы молодые герои Финляндии, нами можно любоваться. Про нас будут слагать песни в назидание потомкам. Ради всего этого стоит шагать хотя бы и в вечность.

— Наверное, стараешься заработать лычку?

— А тут все стараются вот уже несколько дней.

— Колонной по два на дорогу выходи!

Все небо затянуло облаками. Вдали грохотала артиллерия, дульное пламя огоньками вспыхивало на сумеречном горизонте. Уже падали первые капли дождя. Дорога шуршала под сотнями ног, солдаты шли колоннами во все сгущающейся ночной тьме.

— Держать дистанцию… Есть у вас связь слева?

— Что?

— Есть у вас связь слева?

— Вон они идут.

Тяжело дыша, отдуваясь и чертыхаясь, они колонной по двое продвигались по темному лесу. Угрюмый ельник и низко нависшие облака усугубляли ночной мрак. В сапогах хлюпала вода. Мокрая жесткая одежда липла к телу и дымилась от его живого тепла. Шатаясь от усталости и голода, каждый неотрывно смотрел на покачивающуюся впереди темную фигуру. Никто не думал о том, откуда и куда они идут. Их конечная цель была им неизвестна. Каждый шаг, который они делали, требовал от них полного напряжения сил и поглощал все их внимание: «Осторожно, кочка… яма… кустарник».

Где-то далеко гремел бой, но они не прислушивались. В глубине души они надеялись, что автомат идущего впереди разведчика будет молчать, что противник далеко и уйдет еще дальше. Лучше всего, если в самую преисподнюю. Временами они тешили себя надеждой, что впереди вдруг окажется дорога, у которой их ожидают палатки и походная кухня.

Неужели только одни сутки миновали с тех пор, как они выступили из деревни?

Прошлой ночью они выбили противника с позиций. У них мало что осталось в памяти о рукопашной схватке, прошедшей в темноте. Стрельба, свист пуль, вспышки дульного пламени. Кто-то звал санитаров, и только утром они узнали, что попало в Лехтинена из соседнего взвода. «Так, так, значит, и Лехтинен тоже».

Они видели также нескольких убитых солдат противника и сняли с них красные звезды, хотя было темно и шел дождь. Весь следующий день они шли вперед, время от времени останавливаясь, не зная, где и зачем. Они перенесли без потерь несколько артиллерийских и минометных обстрелов. Последний раз горячую пищу им выдали вчера утром. По своему опыту они уже знали, что следующая кормежка будет неизвестно когда, и поэтому разделили хлеб на две порции: эту я съем, а эту припрячу. Потом они стали понемногу отламывать кусочки от припрятанной порции и, наконец, решили: «Чего его дальше беречь?» А после этого началось:

— Есть у кого кусок хлеба в обмен на полсигареты?

— Нету. Вчера был, да весь съеден.

— Нету хлеба, но я не так уж и голоден.

Такой ответ считался отменной шуткой.

Сахар у них растаял под дождем. Они соскребли сырую вязкую массу со дна сумок и съели, но голод не утих.

Вечером они свернули с дороги в глухой лес и теперь шли, не зная, куда и зачем их ведут.

— Есть связь?

— Носильщикам смениться!

— Я нес гораздо дольше.

— Не ври!

— И кто это выдержит!

— Да не нойте вы, тряпки! Давай сюда станину.

— Это сказал Лехто.

Один из солдат задел плечом еловую лапу, она хлестнула по глазам сзади идущего.

— Осторожней, черт проклятый!

— Разуй глаза и помалкивай.

— Только не затевайте склоки.

Такие перебранки никогда не вызывали ни драки, ни даже враждебности. Как только причина — утомление и нервное напряжение — снималась, мгновенно забывалось и недовольство, как будто его никогда и не было.

Коскеле ехидных замечаний выслушивать не приходилось. Он носил пулеметы бессменно, помогая всем отделениям поочередно. Поначалу некоторые для виду возражали, хотя в действительности были рады помощи. Лехто не хотел отставать от Коскелы и носил пулеметы так же, как он.

— Где пулемет второго отделения? Теперь я понесу его, — сказал Коскела.

— У Мяятти.

— А где Мяяття?

— Мяяття-я-я-я!

— Только что шагал тут.

— Вперед… Сейчас не до поисков.

— Ясное дело, вы оторвались от него, чтобы не нести пулемет, и он заблудился! — бушевал Хиетанен.

— Придержи язык, у нас каждый уже нес по разу! — вскинулся Сихвоиен.

Пр-р-р-р-р-р…

Длинная очередь из автомата положила конец спору.

Они опустились на колени, дрожа всем телом, сердца учащенно бились.

— Что там?

— Русские, что ж еще.

— Вот и пуля уж в дерево шлепнула.

— Пулеметы на позицию!

Они потащили пулеметы в стрелковую цепь. Пулемет второго отделения отсутствовал, и Лахтинен уже хотел было отправиться на поиски Мяятти. Будучи добросовестным командиром отделения, он считал себя виноватым в исчезновении солдата. Однако Коскела удержал его:

— В таком лесу, да еще в темноте, его не найдешь. Он заслышит стрельбу и придет сам.

Лишь одиночные выстрелы доносились время от времени со стороны противника, и пулеметчики отвечали на них так же лениво. Коскела шепотом сказал:

— Насколько мне известно, мы должны обеспечивать этот фланг. Возможно, что время остановки растянется. Мы выставим часовых, которых будем сменять каждые полчаса, а сами отойдем чуток назад. Так будет лучше.

Предложение пришлось солдатам по душе. Выставили часовых, остальные собрались чуть поодаль, под большой елью. С ее лап капало. Веточки черники и папоротники стряхивали воду на и без того уже мокрые башмаки. На небе начали появляться бледные пятна, и солдаты стали смутно различать лица друг друга. Некрасивые это были лица, грязные и заросшие. Глаза смотрели не видя и без выражения, вокруг рта залегли суровые, горькие складки. Неужели это был рассвет всего лишь четвертого дня войны?

Солдаты кутались в шинели, но холод не давал им заснуть. Если стрельба усиливалась, они испуганно вскакивали и вопросительно глядели друг на друга, но, когда стрельба стихала, снова ложились, и лихорадочный блеск в их глазах угасал.

Дождь перестал; небо все более светлело. Налетавший ветерок стряхивал капли с веток. На их мокрую одежду налип десятилетиями накапливавшийся сор с хвойной подстилки под елью. Какая-то птица робко начала свой концерт; где-то бухала артиллерия.

Рахикайнен стоял, прислонившись к еловому стволу, и смотрел на носки своих промокших башмаков, шевеля пальцами ног так, что между ними хлюпала вода. Красивым мягким голосом он запел:

Обычно, когда усталые солдаты только и искали повод, чтобы сорвать на ком-нибудь свою злость, они запрещали напевать или насвистывать, но сейчас никто не мешал Рахикайиеиу петь. Его даже слушали с удовольствием — такой мягкий и красивый был у него голос. Все же Лехто положил конец его пению. Посмотрев на выигранные в карты часы, он сказал:

— Пойди смени Ванхалу и Сало.

— А что, уже моя очередь?

— Да.

— Черт побери. Ясное дело: без меня путешествие в Москву не состоится.

С недовольным видом оп вскинул винтовку на плечо и вместе с Сихвоненом отправился на позиции. Едва затихли их шаги, как в лесу послышался треск. Они схватили винтовки и прислушались.

— Стой! Пароль!

— Не знаю я пароля. Позавчерашний, если годится, могу сказать.

— Это ты, Мяяття?

— Я. Это мой взвод?

— Да. Ребята! Мяяття пришел! С пулеметом на спине. Добро пожаловать в нашу компанию.

Все обрадовались возвращению Мяятти, хотя и не слишком волновались из-за его отсутствия, зная, что он не пропадет. Мяяття промок до нитки, но был спокоен, как всегда. Он безмолвно оглядывался вокруг, стараясь сразу уяснить себе обстановку — как обычно, сам, ни к кому не обращаясь с вопросами. Так что и теперь расспросы оп предоставил другим.