С точки зрения автора, комизм ситуации и нелепость самих лозунгов в том и состоят, что их можно повторять лишь подобно попугаю, не вдаваясь в их смысл. С тем же зубоскальством солдаты начинают затем рассуждать о том, с какой помпезностью расписала бы официальная финская пропаганда их скромную помощь советским детям: она обязательно напомнила бы о страдающем «единоплеменном народе», о «благородном великодушии» финского воинства и т.д. Тем самым чисто непроизвольному движению человеческого сердца приписали бы некую политическую целенаправленность, простая жалость была бы возведена в «миссию», и солдаты зло потешаются над этим.

В романе есть эпизодический, но по-своему сложный образ советской девушки Веры. Сложность эта опять-таки определяется неразрешимым для Линны противоречием между «человеком» и «идеологией». Наблюдая проснувшуюся в финских солдатах жалость к голодным детям, Вера начинает видеть в них не врагов, но людей. Солдаты, эти циники и зубоскалы, невольно робеют перед девушкой, за ее физической красотой они смутно угадывают красоту духовную, внутреннюю гордость и независимость. Она смотрит на них с чувством превосходства, но это не оскорбляет солдат — напротив, если бы она раболепствовала перед ними, они перестали бы уважать в ней человека. И в то же время Вера чужда им как носительница иного, непонятного им мировоззрения, они и ее считают «жертвой пропаганды», на этот раз коммунистической. Как люди они могут вместе с нею заботиться о детях, слушать русские песни, но как только вмешивается «пропаганда», она тотчас разрушает эти простые человеческие отношения. В споре о том, кто виноват в развязывании войны, каждая сторона остается при своем мнении. Рокка сразу же вспоминает о своем хуторе, и бесплодный спор завершается очередным взрывом солдатского зубоскальства по поводу возможного сватовства Хиетанена и «соединения единоплеменных братьев».

Когда герои романа, при всей их «беспрограммности», смеются над теми милитаристскими лозунгами, которые десятилетиями вдалбливаются в сознание масс, этот смех имеет вполне определенный антишовинистический, антимилитаристский характер. Однако при отрицании «всяких идей», как мы уже говорили, тщетно ждать от героев романа серьезной попытки осмыслить те события, участниками которых они были. Даже прапорщик Вилхо Коскела — один из центральных персонажей романа, наиболее близкий автору, наследник революционных традиций 1918 года (двое его дядей-красногвардейцев были расстреляны белыми, а отец сидел в концлагере), — не идет дальше стихийного «бунта», в пьяном виде избивая офицера, напевающего немецко-фашистский марш. Война для героев Линны, да и для самого автора, — следствие «всеобщего безумия людей». И это не просто стилистический оборот, а определенный взгляд на войну, запечатлевшийся во всей художественной структуре романа. Не случайно описание конца военных действий завершается символической картиной усмирения обезумевшего солдата; то есть конец безумию — конец войне. Но если война есть «всеобщее безумие», то и винить в ней можно либо всех, либо никого в отдельности.

В связи с этим роман допускал при чтении до некоторой степени разные смысловые акценты и критические толкования, что отразилось на его восприятии как в Финляндии, так и в тех странах, где он был переведен. Все же со временем за романом Линны утвердилась репутация наиболее выдающегося антивоенного произведения в современной финской прозе. При всей ограниченности в понимании социально-политического смысла войны несомненна огромная художественная сила протеста писателя-гуманиста против жестокости войны, против той уродливой деформации, которой она подвергает души людей, вытравляя из них человечность, превращая простых добродушных парней в хладнокровных убийц.

Небывалый читательский успех романа на родине писателя способствовал интересу к нему и за рубежом. К настоящему времени роман переведен на два десятка языков, в том числе в социалистических странах — в Чехословакии (на словацкий язык в 1958 г., на чешский в 1965 г.), в Югославии (в 1959 г.), в Германской Демократической Республике (в 1971 г.).

В целом значение трилогии Линны трудно переоценить. Он создал монументальное произведение впечатляющей силы и подтвердил свою принадлежность к крупнейшим мастерам финской прозы.

Общественный резонанс, вызванный романом Линны, был настолько значительным, что писателя не без основания называли выразителем народной совести. Не раз высказывалось мнение, что его романы содействовали духовному здоровью нации в гораздо большей мере, чем усилия иных политиков. Да и сами политические деятели подтверждали это, причем весьма авторитетные, как, например, президент У.К.Кекконен, который писал: «Наверное, не ошибусь, если скажу, что Линна помог финнам как народу избавиться от многих душевных травм периода их детства и отрочества. Способность беспристрастно судить о своей истории, о заблуждениях и успехах, несчастьях и достижениях является признаком повзросления нации».[2]

В художественном отношении особая заслуга Линны в том, что своим реализмом он вернул финскому роману эпичность. Примерно с рубежа XIX–XX веков в финской романистике все явственней стало обнаруживаться тяготение к лирически окрашенному повествованию, сужался круг событий, сокращалось повествовательное время, убывала роль сюжета, а современный модернистский режим многократно убыстрил эту тенденцию к «деэпизации» жанра. В отличие от этого Линна стремится к пластике, к последовательно эпическому стилю повествования. И это не только индивидуальная особенность его таланта, но и определенная линия в развитии послевоенной финской прозы. Линна поднял престиж реализма, заставил многих относиться к нему с уважением. Как справедливо заметил критик П. О. Барк, Линна «доказал, что реалистическая традиция полностью сохраняет свою живительную силу и способность приводить к впечатляющим художественным результатам».

С другой стороны, модернистская критика упрекала Линну в том, что своей «традиционностью» он якобы задержал процесс обновления финского романа, породил «моду на трилогии», а также на «диалектную прозу», с широким использованием народных говоров.

Конечно, без влияния романов Линны здесь не обошлось, они дали импульсы многим писателям. Однако дело было не просто в «моде» (хотя и она не исключалась). Как романы самого Линны, так и многотомные произведения Эвы Йоенпелто, Эйно Сяйся и других авторов свидетельствуют о том, что у писателей-эпиков есть потребность в широком историческом мышлении, в познании путей развития финского общества.

Как всем хорошо известно, господь бог всемогущ, всеведущ и бесконечно мудр. Так, в свое время он позволил лесному пожару выжечь десятки гектаров государственного леса на покрытых вереском песках близ города Йоэнсу. По своему обыкновению, люди изо всех сил старались приостановить эту его деятельность, но он непоколебимо продолжал жечь лес, пока не очистил такую обширную территорию, какую считал необходимой для своих будущих замыслов.

Некий полковник первым заметил, как далеко простерся взгляд всевышнего. Этот полковник был начальником одного армейского штаба, и, размещая свои войсковые соединения, он увидел, что бывшее лесное пожарище исключительно хорошо подходит для дислокации его войск. Зимняя война Финляндии закончилась; это была лучшая изо всех бывших дотоле войн, потому что в ней победили обе стороны. Победа финнов была поменьше, потому что им пришлось уступить кое-что из своей территории и соответственно отойти за возникшую таким образом новую границу.

Остатки войск были распущены по домам, а на их место призваны новобранцы. И досталось же пожарищу от этой пехоты! В весеннюю теплынь ушли домой старые солдаты. Они уносили с собой меховые шапки, рваные тулупы, шерстяные рубашки и теплые сапоги. Они возвращались домой и без всяких проблем включались в мирную жизнь. Конечно, вначале по-фински основательный хмель, а уж потом — за работу. Была ли их жертва напрасной? Об этом пусть думают те, кого не ждет посевная; и то, что они об этом думали, заставляло сомневаться, что жертва эта была слишком уж велика.