— Иначе и быть не может, раз на них напали неожиданно… Но, по-моему, нам не стоит так уж рваться в бой. Чтобы не было неприятностей в будущем… Не так уж все стремятся в бой, как об этом болтают…

— Не знаю. Только, говорят, ребят из Эстерботнии пришлось привязывать к деревьям, чтобы они не начали атаку раньше времени… Теперь враг увидит, как нападать на маленьких, как это и было в Зимнюю войну.

Спор прервался: неподалеку в лесу послышался треск.

— Они занимают позиции, ребята. Скоро начнут бабахать.

Солдаты переглянулись, потом молча разбрелись по кострам. Картежники продолжали игру.

— Линту сдает карты. Можно поставить табак вместо пяти марок. У меня нет больше денег. Ну, играем дальше.

Все было готово, но несколько солдат продолжали возиться со снаряжением. Тишины, в сущности, следовало избегать: в таком настроении тут слишком легко возникали нежелательные образы. Едва отдавая себе в этом отчет, солдаты готовились к грядущим событиям. В этот вечер они долго не ложились спать. Время от времени поступали известия, настраивавшие их на еще более серьезный лад. У шоссе расположился полк солдат запаса. Кто-то рассказывал, как много орудий стало на позиции. В какой-то части двое разведчиков остались на той стороне.

— По мне, так пусть делают, что хотят. А мы поспим.

Хиетанен натянул шинель на голову, остальные последовали его примеру.

— Подъем, ребята! Уже началось!

В палатке сразу стало оживленно. Солдаты на ощупь хватали в темноте фуражки и пояса. Все высыпали наружу, иные уже с вещмешками за плечами.

Справа, со стороны шоссе, слышалось одиночное буханье орудий. Глухой звук выстрелов раздавался по ту сторону границы, и через некоторое время следовал взрыв. Солдаты молча прислушивались к этим звукам. В остальном в лесу было по-ночному тихо. Лишь изредка на верхушке ели начинала щебетать какая-то ранняя пташка. В бледном свете летней ночи лица казались иссиня-белыми. Люди старались даже дышать осторожно. Наконец кто-то нарушил молчание, сказав шепотом:

— Из орудий стреляют.

— Из орудий.

— Бьют по шоссе.

— Издалека лупят. Даже свиста не слышно.

— Если немножко повернут — снаряды будут рваться у нас.

Это были опрометчивые слова. Некоторые беспокойно зашевелились, другие потянулись к лопатам. Из командирской палатки вышел прапорщик Коскела. К нему с обеспокоенным видом подошел подносчик патронов первого пулеметного взвода рядовой Риитаоя. Посмотрев по сторонам, Риитаоя тихим неуверенным голосом спросил у Коскелы:

— Господин прапорщик, если они повернут, снаряды будут падать у нас?

Коскела, казалось, на секунду задумался: что ответить этому парню из Средней Финляндии. Он не вполне понял, что имел в виду Риитаоя, и поэтому спросил:

— Что повернут?

— Орудие повернут. Сейчас они стреляют по шоссе, а если немного повернут, снаряды будут падать у нас?

— А-а, вот оно что. Нет. Они ведут огонь по шоссе. Они не станут стрелять наугад сюда, в лес.

Лицо Риитаои расплылось в простодушной улыбке. Страх был так велик, что, когда он рассеялся, Риитаоя едва мог удержаться от смеха и даже пытался пошутить:

— Я тоже так думал, господин прапорщик. Зачем им стрелять по лесу? Они ведь ничего про нас не знают. Принимают нас за зайцев.

Появление Коскелы сняло напряжение и с других.

— Ну, затянули пушки свою песню, — сказал Хиетанен Коскеле, а Ванхала хихикнул про себя: «Песню… хи-хи. Пушки запели. А пули что делают? Свистят? Хи-хи».

— Эти у шоссе слишком много шумели, — сказал Коскела. — Слишком близко подъехали на автомобилях. Сами виноваты, что им расквасили нос. Итак, через полчаса выступаем. Мы идем с третьей ротой. И еще одно: свяжите ремнем два ящика с патронами. Так будет удобно нести их через плечо, и руки не будут затекать.

Коскела замолчал, но солдаты чувствовали, что он еще не все сказал. Он откашлялся, два раза сглотнул и продолжал:

— Да, наверное, надо сказать вам еще кое-что. Ведь я уже стреляный воробей. Хотя чего тут еще скажешь, только одно: не теряйте самообладания. Когда надо — умейте действовать быстро, но помните: поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Зря трястись бессмысленно, но и легко расставаться с жизнью тоже не стоит, она ведь у нас одна. Враг охотно ее заберет, если только сможет. Целиться надо в пояс, это вернее всего выводит человека из строя. И все время думать о том, что перед тобой тоже просто люди. Свинец сражает их точно так же, как и нас.

Рядовой Сихвонен, родом из того же прихода, что и Рахикайнен, но полная противоположность ему, чересчур усердный и нервный, сказал:

— Спокойствие и еще раз спокойствие. Поспешишь — людей насмешишь. Ясно. Самообладание в первую очередь.

— Ага. Итак, снимайте палатки и укладывайте их на машины.

Палатки были сняты, уложены в мешки и погружены на машину. Обоз находился на некотором расстоянии от них, и там в свете белой ночи похаживал Мякиля, проводя последний смотр своему имуществу. Солдаты, относившие палатки, спросили, не даст ли он им чего-нибудь поесть, и Мякиля ответил:

— Все в свое время. Рацион пока не увеличен, так что все остается по-прежнему.

Фельдфебель Корсумяки тоже не спал, и солдаты удивились, когда этот обычно такой угрюмый старый человек дружеским тоном сказал:

— Ну, ну, дай по куску хлеба ребятам в карман — не обедняешь.

Мякиля дал каждому по куску сухого ржаного хлеба, но просил их не рассказывать об этом другим:

— По мне, так пожалуйста. Только ведь из еловых шишек хлеба не напечешь.

Солдаты спрятали в карманы свои сокровища — куски хлеба величиною в половину ладони. Они были голодны, но надо было думать и о будущем.

Все было готово к выступлению скорее обычного. Первые и вторые номера расчетов время от времени вскидывали на плечи стволы и станины пулеметов словно для того, чтобы привыкнуть к их тяжести. Подносчики патронов связывали ящики с патронами ремнями, как советовал Коскела. Командиры отделений взяли по одному запасному стволу, кожуху и ящику с патронами. Таким образом, караван собрался в дорогу, которая протянется на сотни километров. Для некоторых она, правда, окажется короче, но сейчас никто об этом не думал.

Стрелковые роты тронулись в путь, каждая в сопровождении пулеметного взвода. Первый и второй взводы исчезли в темноте между елями под звяканье оружия, сопровождаемое приглушенными словами команды.

Когда третья рота проходила мимо, Коскела шепотом сказал:

— Колонной по два в направлении дороги…

Отделения построились, затем по цепочке был передан приказ: «Марш!»

Когда они пристроились в хвост стрелковой роте, оттуда вполголоса послышались приветствия:

— Добро пожаловать в наше молодежное общество! Слабые падают на дороге жизни, сильные идут вперед.

Они прошли мимо батареи, которая вчера вечером стала тут на позиции. Все расчеты были при орудиях. Артиллеристы переговаривались, понизив голос, и прятали в кулак зажженные сигареты. Пройдя некоторое расстояние, рота свернула с дороги и продолжала идти по мрачному еловому лесу. Гул артиллерийской стрельбы на юге затих, но тем более гнетущей была тишина.

Теперь они продвигались вперед медленно. Время от времени останавливались, и люди, тяжело дыша, напряженно прислушивались к тишине ночи и учащенному биению собственных сердец.

— Сто-ой!

Рота вытянулась в цепь. Автоматчики выдвинулись боевым охранением на двадцать метров вперед, пулеметы, распределенные на два полувзвода, находились на таком же расстоянии позади цепи. От командира роты пришел посыльный с приказом:

— Граница прямо перед нами. Соблюдать тишину. Первому взводу выслать вперед дозор. Не открывать огня, не спросив пароль.

— А какой он?

— Гром и молния.

— Тихо. Не слышите, что ли, черти.

Разговор смолк. Солдаты — те, у кого были сигареты, — закурили. Они уже много дней сидели без табака: табачного довольствия еще не выдавали, а купить было негде.