Попрощавшись со всеми, Рокка и Суси Тассу приготовились к отправке.

— Ну, пока, ребята. А ты, Тассу, смотри за тем, чтобы нас не разлучили при перевязке. Ежели я замечу что-нибудь такое, то устрою бучу… Нет, черт, так вы меня не засовывайте! Я не хочу, чтобы меня увозили отсюда ногами вперед. Вот теперь все в порядке.

Машина отъехала. Последнее, что услышали солдаты, был громкий голос Рокки, учившего санитаров, как обходиться с ранеными.

— Такой же шум он поднял, когда прибыл во взвод, — сказал Ванхала, но хихикать на этот раз не стал.

Настроение у всех было подавленное. За короткое время их взвод лишился стольких людей! Ванхала, Мяяття, Хонкайоки, Ракихайнен и Сихвонен как будто осиротели. Теперь их окружали сплошь незнакомые лица…

— Хиетанен, Коскела, Рокка и Тассу. Как быстро растаяла вся компания, — грустно сказал Сихвонен.

— За исключением Тассу, все перебывали командирами взвода, — сказал Ванхала, глядя на Мяяттю. — Если и дальше так пойдет, скоро твоя очередь, хи-хи-хи…

Мяяття ответил не сразу. Лишь некоторое время спустя, когда он уже собрался последовать за остальными, он сказал:

— Едва ли господу богу нужен такой случайный человек на посту сержанта, как я.

Солнце только что взошло.

Разрозненные выстрелы разорвали прозрачный воздух. С реки подымался тонкий столб дыма.

Прапорщик Яловаара подполз к Ванхале.

— Попробуй вон по той низине. Видишь там труп, один из наших?

— Вижу.

— У них там ручной пулемет. А вон там, где сваленные деревья, стоят два станковых, но дно низины не простреливают. Мяяття постарается их подавить. Если сможешь добраться до окопа и уничтожить их, путь нам открыт.

Ванхала с серьезным видом рассматривал взгорок перед ними.

— Уж куда-нибудь да попаду. Если не в тот окоп, так на тот свет. Смотрите, хорошенько накройте трещотки.

— Мы ударим сейчас же и начнем атаку вдоль траншеи. — Прапорщик посмотрел на Ванхалу. — Если не хочешь, я пойду сам. А ты поведешь за собой ребят. Не хочу тебя принуждать.

— Попробую. Лучше всего взять с собой Асуманиеми и Хонкайоки. Больше не нужно. Больше только помешают.

— Вам надо лишь накрыть пулеметы. Дальше все ясно. Хонкайоки! Асуманиеми!

Те подползли поближе.

— Дело тут вот в чем. Двое-трое людей должны попытаться добраться во-он до того окопа в низине. Если мы попробуем двигаться иначе, это слишком дорого нам обойдется. Ванхала пойдет первым. А кто с ним?

— Я пойду один.

Асуманиеми бойко поднял руку, как школьник на уроке. Однако Хонкайоки сказал:

— Мне главное, чтобы был приказ. Добровольно я не могу на такое решиться.

— Ну, тогда я приказываю.

— Это другое дело.

— Ни пуха, ни пера! Задача в том, ребята, чтобы отбросить их назад. Если они расширят прорыв, выбить их оттуда будет гораздо труднее. Надо сделать попытку. Покажем им, что мы не из тех, кому плюют в лицо.

Яловаара пополз обратно на позиции взвода, а трое солдат стали совещаться, как им действовать.

— Паршивцы, пустили их к себе на позиции! Да еще через реку!

Асуманиеми выругался, разыгрывая из себя настоящего мужчину. Тем временем Ванхала и Хонкайоки спокойно разглядывали местность. Как бы желая охладить пыл Асуманиеми, Хонкайоки проговорил:

— Спокойнее! Спокойнее! Не волноваться, братец.

— Ты сам знаешь, что там лежат одиннадцать наших убитых. Ребята так там и остались, — сказал Ванхала. Став командиром отделения, он стал серьезнее относиться к ситуации. Охота шутить начала исчезать у него уже во время тяжелых боев, а теперь еще и ответственность брала свое. Он, как и прежде, весело мигал глазами, но его хихиканье слышалось все реже.

Ночью противник переправился через реку и под покровом темноты овладел двумя опорными пунктами. Пулеметная рота получила приказ отбить их, и теперь взвод Яловаары готовился к бою. Атаку надо было предпринять внезапно, без артиллерийской подготовки: ее трудно было бы провести ввиду близости финских и русских позиций. Ванхала с Хонкайоки и Асуманиеми должны были сначала попасть в ход сообщения, ведущий к позициям противника. Это представлялось возможным, ибо между позициями была глубокая низина, по которой и можно было достичь хода сообщения при условии, что будет выведен из строя ручной пулемет, обстреливающий лощину. Затем друзья должны были заставить замолчать два опасных станковых пулемета противника, после чего Яловаара со взводом мог бы ворваться на позиции противника и смять его ударами с флангов.

Ванхала с минуту смотрел на низину, затем сказал:

— Ну, особенно раздумывать тут нечего. Примемся прямо за дело. Бежать не будем — так нас легче заметят. Поползем вересняком.

— Я впервые в ударной группе. — Хонкайоки хотел улыбнуться, но это у него не получилось. — Нам предстоят тяжелые испытания.

— В реку русских, черт побери!… Набросимся на них с ревом, как львы.

Асуманиеми сунул по лимонке в каждый карман, остальные последовали его примеру. Ванхала устроил автоматные диски так, чтобы их удобно было брать. Асуманиеми прицелился из автомата в ствол дерева.

— Тррт, тррт, трррт… — изобразил он треск автомата, как играющий в войну мальчишка. У него был целый арсенал жестов и звуков, почерпнутых им главным образом из мультфильмов. Взяв в руки гранату, Асуманиеми сделал вид, будто выдергивает чеку, и зашипел:-Дет… фиу… уууу… уу… бам! Вот она летит — и потом бам! Дух захватывает, братцы, когда противник взлетает на воздух.

Ванхала улыбнулся, подмигнув, и сказал:

— Если только мы подберемся к нему на расстояние броска.

— Да, и если попадем в него, — добавил Хонкайоки.

— Братцы, вы даже не представляете, как здорово это у меня получается! Два года назад я в школе залепил из духового ружья жевательной резинкой одному учителю в физию. Это до сих пор мой лучший выстрел.

— Хи-хи-хи…

— За это, правда, я и вылетел из школы. То есть, собственно говоря, не за это. Жевательную резинку контрабандой ввозили из Швеции, а мы, мальчишки, спекулировали ею. Точнее, я продавал ее. Но и это еще не причина. А причина в том, что на вырученные деньги мы покупали водку и сигареты.

Ванхала благожелательно поглядывал на Асуманиеми. Из парня мог выйти кто угодно: вечно в движении, минуты не посидит спокойно. Глаза непрестанно ищут что-то новое. Почти не спит, но никогда не выказывает признаков усталости. Асуманиеми был прямо-таки охвачен жаждой деятельности и упивался опасностью.

— Ты еще попадешь в офицерское училище, раз ходил в среднюю школу, — сказал Ванхала.

— Ни в какое училище я не пойду. Я и без учения пробьюсь в жизни. Во всяком случае, в школу я больше ходить не буду.

Ванхала посмотрел на часы:

— Еще восемь минут.

— А раньше нельзя начать? Зачем нам дожидаться других? Мы втроем все провернем.

Хонкайоки угрюмо проворчал:

— Пошли, Брюхо, домой… Парень со всем управится сам.

— Если хочешь, я и один все сделаю.

Яловаара лежал за деревом. Время тянулось медленно. Взвод был готов, но следовало дождаться назначенного момента. Прапорщик смотрел на низину, по которой должна была двинуться ударная группа. Ему хотелось бы самому возглавить ее, но не на кого оставить взвод. Мяяття не мог справиться со взводом, ибо при всей храбрости не обладал способностью увлекать за собой людей. Он мог сам пойти впереди, но не сумел бы уговорить людей, если бы они за ним не последовали. Отсутствие Рокки болезненно давало о себе знать. Поступавший на фронт человеческий материал становился все хуже. Ополченцы были ни на что не годны, а новобранцы двадцать пятого года рождения слишком молоды и неопытны. Многие из них были отважны и с огоньком, но требовались недели, чтобы превратить их в настоящих бойцов.

За последние две недели Яловаара не только изменился внешне: похудел и оброс щетиной, но и пережил глубокие внутренние перемены. Он больше не был столь категоричным в словах и поступках, каким намеревался быть вначале, но стал спокойнее и упорнее. С солдатами он обращался просто и по-товарищески, со всеми в своем взводе был на «ты». Последние дни они вели ожесточенные оборонительные бои на позициях вдоль реки, и за это время Яловаара стал зрелым офицером, которому произведенный в майоры Ламмио не боялся давать самые трудные задания. Батальон цепко удерживал свои позиции, и только в прошлую ночь противнику удалось под прикрытием тумана и темноты захватить два опорных пункта. Вторая рота, защищавшая эти опорные пункты, сдала их лишь после кровопролитной рукопашной схватки в темноте. Третий взвод второй роты, и без того уже сильно поредевший, оставил на поле боя одиннадцать убитых. Однако этот бой свидетельствовал о возросшем боевом духе солдат.