Большой Эд не стал обжигать края письма, бережно выводя: «Пишу из горящего танка», или смачивать страницы, приписывая: «Сразу направили на лодку». Родители уже не пахли молодостью и шуток не понимали, да и конвертик вояки могли вскрыть, а завтра — медкомиссия.

Медкомиссия. Сколь много жгучего слилось в столь простом слове. Это не просто слово. Это действие. Большое действие. Тут тебе и терапоид гланды смотрит. И херург (ну, это если плохой) в…, ну, исследует. И дерьматолог с акулистом прицениваются. И ещё целая куча всякого рода специалистов. Ищут, ждут, вынюхивают… И вот среди всей этой тьмы белых халатов обнаруживаются совершенные чуда: лица со средним многопрофильным образованием — волшебные медицинские сёстры.

Медсёстры представлены в основном прекрасным полом (мужчина в нашем Царстве тоже может быть медсестрой. — Авт.) — милыми дамами. Если убрать пожилых, морщинистых и пенсионерок, то остаётся некий процент достаточно симпатичных сестёр. И именно данный процент и заставляет учащённо биться сердца поступающих на военную службу товарищей. Бум-бум-бум. Тук-тук. Дили-донь. Да что там сердца! Эти сестрички настолько милы, что даже без автомата могут обезоружить самого пробитого вояку. Стоит им только захотеть.

Итак, обустроившись и оценив все прелести абитуриентства, три товарища плюс ещё никем не подсчитанное число поступающих направились на медицинскую комиссию, которая по такому случаю приехала из самого города Боткинбурга. Медкомиссию проходили все. И блатные, и отличники, и просто смертные. Некоторые из поступающих данную комиссию видели уже во второй раз, а некоторые и в третий, поэтому по возможности, из-за тоски и одиночества, они и прикалывались над медицинским персоналом как умели.

Для примера напишу, что один подобный умелец из нашего потока вместо мочи принёс в баночке яблочный сок и выпил его перед остолбеневшей медсестрой до последней капли, сказав:

— Блин, чуть от жажды не умер, ожидая тут своей очереди.

Другой поступал раз в четвёртый и оказался значимо смелее, имея

также неплохой запас отважности. Он вставил себе в закромальное отверстие, именуемое в медицинском мире не иначе как anus, глазик от детской куклы. Когда хирург скомандовал раздеться и в позе «зю» развести ягодицы, то был немного огорошен. На медика уставился настоящий шоколадный глаз. Доктор, хоть и видевший в своей жизни разное, сглотнул и моргнул. Обратной реакции, как и ожидалось, не последовало. Не отвечая хирургу взаимностью, третье око продолжало бессовестно пялиться, выглядывая промеж широко раздвинутых полупопиц. Минуты через две хирург осознал факт розыгрыша и достаточно больно отковырял глаз от нерадивого пациента.

Три товарища решили данный этап пройти без театральных представлений и показательного клоунадства. Осмотрев их бегло, не заглядывая в недра организма и не выискивая экзотических болезней или дополнительных глазьев, медики плюхнули в карточку «Годен» и отпустили несчастных (несчастных потому, что доля морского врача незавидна. — Авт.) на все четыре стороны.

После товарищей в кабинет зашла следующая троица мучеников, проходившая медкомиссию впервые. Вконец измученные долгим ожиданием своей очереди, пацаны опустили штаны и трусы ниже колен по просьбе хирурга лет пятидесяти. Кроме него и поступающих в кабинете находились двое: дерматолог (под стать хирургу, только женского пола и не наблюдавшая шоколадного глаза) и молоденькая медсестра. Последняя с тоской смотрела в окно и где-то вдалеке отчётливо видела приближающийся очередной отпуск.

Да, она совершенно точно видела отпуск. Перед её мысленным взором уже стояли синее прозрачное море, белый обжигающий песок и красивые смуглые парни, подносящие прохладные коктейли, накрытые разноцветными бумажными зонтиками.

— Ваш «махито», синьора, — услужливо протягивал ей бокал смугловатый молодой человек.

— Грациас милле! — на ломаном итальянском отвечала она.

— Пер фаворе, — галантно подыгрывал русский официант.

Однако вид бледных защитников Отечества с опущенными штанами и висящими руками вернул её к суровой действительности, не дав насладиться прекрасной мечтой.

Глянув на молодежь, в отместку за лишение мечты медсестра захотела скрасить свои сумрачные будни весёлой и милой шуткой. Сидя к парням боком, а к выходу задом, она медленно стала поднимать край своей и без того недлинной юбки вверх по ноге (между прочим, довольно красивой ноге). Всё выше и выше. Подол поднимаемой одежды уже вот-вот был готов встретиться с тазобедренным суставом, представив на всеобщее обозрение то, за чем так часто охотятся мужчины. Как и следовало ожидать, один пока несостоявшийся вояка, имеющий зрение, равное единице, зачарованно смотрел на внезапно открывшиеся заветные конечности девушки и внутренне несколько взбудоражился. Вскоре искромётное чувство выплеснулось наружу и стало заметно окружающим. Биологические часы парнишки встали на отметке двенадцать ноль-ноль, а изо рта предательски потекла слюна.

Хирург, которого уже давно и беспощадно захватил склероз, осмотрел торчащее в небеса хозяйство и, видимо, не найдя ничего сверхъестественного, несильно хлопнул по нему линейкой. Дерматолог, глядя поверх своих очков, мерзко хихикнула. Она уже давно вела себя, как ребёнок. Энцефалопатия, как оказалось, и её не обошла стороной.

Далее случился финальный аккорд. Дяденька хирург умирающим голосом человека, в сотый раз наставляющего грешника на путь истинный, приказал:

— Там, возле раковины, стакан с холодной водой стоит. — Он расписался в медкарте и закончил: — Остудись, боец!

Наш «сражённый Амуром», раненный в самую душу и доказавший, что любовь с первого взгляда существует, медленно подошёл к раковине. Краснея и соображая, он прикидывал, что же такое надо сделать с холодной водой, чтобы вот так, разом, остудиться. Помявшись секунд десять, он натянул трусы до пупка и залпом ВЫПИЛ воду из стакана.

У хирурга поднялись волосы (пусть их было и не много) к небу, брови и очки — туда же. У дерматолога отвисла вставная челюсть, которую она чудом успела поддержать рукой. У стоявших рядом парней случился истерический смех, из-за которого они чуть не завалили экспертизу у психиатра. Не понимая, чем рассмешил окружающих, несчастный, держа пустой сосуд, посмотрел на врача: мол, в чём прикол. Ответом ему оказался вопиющий возглас врачевателя:

— Ну дур-а-а-а-к! В этом стакане вся абитура свои… (цензура) мочит, а ты это пьёшь!..

А молоденькая медсестра сидела, мило улыбалась и снова видела прозрачное-прозрачное море, белый-пребелый песок и красивых смуглых парней, подносящих прохладные коктейли, накрытые разноцветными бумажными зонтиками. «Ваш махито, синьора!».

Вот такой он, прекрасный пол.

Прошли медкомиссию. С горем пополам. За ней, по исписанному и прослюнявленному асфальту мы преодолели экзамен по физической культуре. Ещё через день — шестичасовой тест на профпригодность. И уже потом случился допуск до вступительных экзаменов.

Кстати, сказал про тест на профессиональную пригодность и вспомнил одну деталь. Деталь такова, что тест изобиловал подвохами. Это вам не на олимпиаде по физике выступать. Например. Стоит простой вопрос: переходите ли вы дорогу на красный свет, если совсем нет машин? Да или нет. Ответить «нет» — значит выставить себя вруном (хотя есть люди, которые действительно не переходят). «Да» — признаться в нарушении закона. В общем всяко плохо. В данном месте, хоть и не было третьего варианта, я написал просто, чтобы точно не докопались: «Перехожу только по подземному переходу». Поскольку меня пропустили дальше, то я правильно всё сделал. И допустился до экзаменов.