Маленький клочок бумаги прилетел на стол к Валентину. Ну, это уже лучше, чем ничего. Раскрыв присланный материал, лётный сын понял, что Денис совсем и полностью готов стать врачом. По крайней мере, почерк у него уже находился в положении, как у хорошего заправского доктора: хрен чего разберёшь. Ругая судьбу, Дениса и его близ- и даль-лежащих родственников, Валентин достал несколько своих запрятанных помощников и кое-как подготовился к ответу.

Вот уже ответили Пашка с Серёгой. «Отлично» получил Вовка. Да и Дениске препод всё же вывел «четыре». Пришла очередь Валентина. Собрав жидкие листочки, товарищ подсел к профессору.

Отвечал он, разумеется, так же, как и подготовился, и в основном при помощи зала. Один раз преподаватель позволил ему использовать пятьдесят на пятьдесят, один раз выбрать из трёх. Но, правда, звонок другу произвести не разрешил. Тем не менее находившаяся в классе публика по-прежнему активно помогала.

— Итак, давайте хотя бы последний вопрос, — пытался хоть что-то выжать из жертвы доктор медицины. — Огнестрельный перелом.

— Огнестрельный перелом — это. — начал не спеша свой ответ Валентин.

— Не надо определения. Расскажите лучше виды хирургического лечения при данном виде травмы, — прервал его профессор.

— Ну, это… — задумался Валя так, что его правое ухо развернулось в глубь класса и замерло наподобие локатора. Ухо ждало правильных волновых колебаний с таким же ответом.

Почти моментально из глубин поступил спасительный сигнал:

— Остеосинтез, — прошептал кто-то.

То была лёгкая информация.

— Остеосинтез, — машинально повторил Валя.

— Хорошо, — одобрил препод. — Ещё.

Опять локатор к залу. Замираем.

— Репозиция, — вновь выскользнула подсказка.

И этот пойман.

— Репозиция, — довольный отвечал Батя.

— Так. Ещё, — не унимался профессор-допросчик.

Снова все усилия к классу. Тишина. Отвечающий стал мелко подёргиваться, как бы передавая импульсы вглубь. «Первый, первый. Как слышишь меня? Это второй. Срочно нужна помощь». Первый молчал, как партизан. Рация не отвечала. Может быть, как в классике, помехи помехуют.

И в столь напряжённый момент кто-то из академиков решил подшутить:

— Остеодефлорация, — услышал Авиатор.

Информация, дошедшая до ушей, сразу попала на язык, минуя, возможно, имевший место мозг.

— Остеодефлорация, — рефлекторно, хоть и тихо повторил Валя.

— Что? — недоверчиво переспросил профессор, подумавший, что ему это послышалось.

— Остеодефлорация! — уже громче произнёс Валентин, совершенно уверенный, что такой чудный метод ничуть, наверное, не хуже, чем первые два.

Смех, а затем и дикий ржач охватил профессора, а с ним и весь класс полностью. Смеялись так, что даже из коридора заглянули. Тройку Валентину безусловно поставили, но об этом методе стало известно на всём факультете и к Бате прикрепилось новое звание — Главный Дефлоролог.

Ну а позже он, несомненно, узнал, что дефлорация — это именно то, что случается с девушкой всего один раз в жизни, когда она вот-вот готовится стать женщиной и её девственная плёночка немного надрывается. Хотя, положа руку на сердце, благодаря современной хирургии с лёгкостью восстанавливающей недавно (или давно) потерянную честь, процедуру дефлорации можно повторять многократно, чем успешно и пользуются некоторые милые и «невинные» создания женского пола.

Что скажешь? Комплексы.

Безусловно, все знали, что Валентин Имельяненко никогда в жизни не станет работать врачом, поэтому к его учёбе и относились со смехом. Не гнобили и халтурщиком не обзывали. Правда, никто не ожидал и обратного. Отчислили Батю как-то быстро, на шестом курсе. За какую-то ерунду. Да он и сам уже учиться не хотел.

Ещё одно стремительное отчисление на моей памяти произошло на пятом курсе нашего факультета. О нём рассказал нам начальник нашего начальника на построении, для устрашения, и данный рассказ постараюсь передать близко к тексту оригинала.

Вот сколько раз вам всем говорилось? Вот снова (хорошо, что не на нашем факультете) обоср…сь. По полной обоср…сь. И никак иначе. На днях пришёл на пятый курс дежурный по академии в полпервого ночи проверять порядок. Дисциплинарный порядок. Вообще, после того как по громкой связи объявили, что приехал дежурный, все должны скоренько лечь и сладко посапывать, дабы, когда зайдёт к вам в кубрик Его Полканосиятельство, обрадовалось бы оно вашему безмятежному курсантскому сну и тихо (чтоб не разбудить) заплакало от умиления! А не так, как на том курсе: заходит он и видит шесть человек, обозревающих на компьютере фильм — тоже из категории, где ахи и вздохи превосходят текст. Ребята оказались настолько втянуты в процесс, что дежурный и сам успел минут десять посмотреть кино, после чего его, наконец, заметили.

— А чего вы ТУТ? — спросил проверяющий у смотрящих, сделав вид только что вошедшего человека.

— Ну вот ТУТ! — констатируют в ответ.

— Ах, вот так? — фыркает полковник. — Завтра без пятнадцати девять у меня в штабе, вместе с начальником курса!

На том и сгинул.

Вот они впятером и с начальником курса, наутро, ни свет ни заря, в штабе. Ждут дежурного по Акамедии. Шестой по каким-то причинам идти не захотел — все равно старый хрыч не запомнил, сколько их. А старый хрыч пришёл и пересчитал провинившихся. И дураку понятно: одного не хватает. Чай, не футбольная команда.

— А где шестой? — резонно поинтересовалось его Полкано- сиятельство.

— Ну… он… — тихо промямлили, как факт.

Да и всё бы ничего, но в штаб по каким-то своим бронетанковым делам зарулил уже известный начальник строевого отдела. Увидав такую живописную толпу болтающихся в учебное время, не мог не подойти:

— А чего вы ТУТ? — стал разнюхивать он.

— Ну вот ТУТ! — излагают все они ему.

— А где шестой? — продолжал любопытствовать строевик.

— Ну… он… — повторили опять.

Да и всё бы опять ничего, но из штаба по каким-то своим генеральским делам выбегал первый заместитель начальника Акамедии (замначак сокращённо). Увидав подобное сборище военных, не мог не подойти:

— А чего вы ТУТ? — удивился он.

— Ну вот ТУТ! — хором отпевают ему.

— А где шестой?

— Ну… он…

— Так, шестого в одиннадцать ко мне! Иначе я вас…

В одиннадцать Шестой зашёл к заместителю. Видимо, генералу не понравилось, как зашёл пропавший или как посмотрел, и он промолвил:

— А вот объясните мне, на каком ВЫ основании, вместо того чтобы соблюдать распорядок дня, всячески его нарушали?

И вместо того чтобы упасть перед генералом на колени и, купаясь в собственных слезах, целовать ботинки и просить пощады, как на смертном поприще, Шестой загадочно ответил, улыбаясь:

— Товарищ генерал, ВСЁ В МОИХ РУКАХ!

— Ах, значит, всё в ваших руках! — разъярился замначак. — Ну-ну.

И одним росчерком пера на листе бумаги вывел: «Отчислить!»

Теперь Шестой уже со всеми ходит и прощается.

К слову сказать, у нас вот уже пять лет из Акамедии некоторых разгильдяев выгнать не могут..

Однако дежурными по Акамедии не всегда заступали «старые хрычи» и «недобитые колымаги». Нет. Частенько ставили и преподавателей, и даже простых докторов. В основном, конечно, тех, что постарше. И обязательным условием для дежурного являлось наличие звания «полковник».

Вот сказал про полковников и сразу вспомнил одного замечательного преподавателя, заместителя начальника кафедры и клиники, полковника медицинской службы Юрия Константиновича Юнова. Человеком он слыл достойным и специалистом являлся первоклассным. Трудился на кафедре не один год и опыт за плечами имел солидный. И носы правил, и уши чинил, и даже гайморитами не брезговал.