— У вас оценка была на девяносто три тысячи, но наши эксперты сказали, что данные завышены, и вот… — Он протянул нам какие-то бумажки.

При ближайшем рассмотрении вручённого нам послания мы обнаружили отчёт, в котором говорилось, что стоимость в экспертной оценке номер такой-то завышена, и с учётом калькуляции сумма выплаты снижена на двадцать одну тысячу рублей. Ни ссылки на нормативные акты, ни одного ГОСТа — просто так. Я уже молчу, что данный отчётик просто мерк по сравнению с нашей оценкой, выполненной специалистом высшей категории, съевшим собаку на оценке транспортных средств.

Глядя на документацию, мы воскликнули:

— Вот вроде бы вы презервативами не занимаетесь, однако похоже, у вас их тут очень много работает.

Затем, вдоволь высказавшись в кабинетах страховой (и даже досталось охраннику), мы побежали прямиком в суд. От руки набросанное заявление, документы и сам себе адвокат — вот три главные составляющие будущего успеха. После непродолжительной тяжбы недра нашего кармана взыскали с «Госростраха» и недостающую сумму, и компенсацию, и моральный вред, и ещё что-то, но это уже совсем другая история.

Да, дорогой ты мой читатель. Жульничество в нашем Царстве процветало всё с нарастающей силой. Чего уж там говорить о страховых компаниях, когда само Государство, того и гляди, спешило как можно скорее всех надуть и ограбить. Чинуши каждый день приходили (приходят и будут приходить) на работу и думали, как бы ещё нагреть свой «любимый» народец. То налог какой повысить, то просто новую мзду ввести. А то.

Военные товарищи отставать от своих гражданских коллег тоже не желали и регулярно придумывали свои схемы обора подчинённых.

В один прекрасный (для них) день Министерство Охраны резко решило, что нам как-то шибко вольготно живётся. И довольствие денежное-то мы получаем («громадное» довольствие). И пайковые нам дают (шикарные пайковые). И даже на одежду тратиться нет необходимости (два комплекта на все случаи жизни). Чтобы подобную не отягощённую проблемами жизнь прекратить, высшее руководство решило брать с нас плату за общежитие. Правда, казарма наша хоть и напоминала не лучшую модель совдеповского общежития, но фактически требованиям должного никак не соответствовала: не хватало метров на человека, отсутствовали душевые на этаже, консьержки у входа и т. д. и т. п. Медики ведь люди требовательные. И капризные. Про Интернет и горничных на этажах я уже совсем молчу. Хоть бы банальные условия для бытья-жития. Не для существования, прошу заметить, а для жизни. Но условий подобных как раз и не было. А вот деньги за общежитие с нас брать стали упорно. На каком основании, неизвестно. Может быть, в эту самую минуту, а может, и в другую в светлых душах академиков и загорелся огонь борцов за свои законные права.

Производителями идеи борьбы за бесплатное место под солнцем стали два моих соседа по каюте — Большой Эд и Юрий Саныч. Именно эти выдающиеся академики самыми первыми написали заявление в военную прокуратуру с просьбой разобраться, на каком основании с нашего брата происходит взимание платы за жильё. Однако пораскинув, что двух жалоб будет мало, товарищи распечатали ещё полсотни штук образцов и раздали всему курсу. Любому желающему оставалось поставить только свой драгоценный автограф и всё. Очередь из готовых пожаловаться на МО растянулась аж до гальюна. Когда я пришёл в расположение общежития и узнал об операции «Пентагон и только он», готовые бланки уже закончились. Тем не менее, не растерявшись и бросив боевой клич, я не поленился и написал свою первую в жизни маляву от руки целиком. Все бумажки сложили воедино и отправили в морскую прокуратуру Северной Столицы. В ту самую прокуратуру, на дверях которой висел транспарант со словами Володи Маяковского:

Именно туда и отправили бумажки, не забыв приложить дрожь в голосе и надежду в сердце.

Через неделю нам пришло уведомление от прокурора, что жалоба Эда, Юрия, моя, старшины 1-й статьи такого-то, главного старшины сякого-то и с ними ещё сорока девяти человек направлена для разбирательства начальнику Акамедии. «Вот парадонки!» — вздохнули мы. Только в нашем Царстве жалобу на лицо, которое обжалуется, могут отправить на рассмотрение самому лицу. Смотрите, мол, ваши воробышки как окрепли. Уже и клювом тыркаются. И ещё и главных зачинщиков указали: толпу ведь не накажешь. Выделить же главарей сложности не составило. Я, Эд и Саныч написали рапорта от руки, а двоих старшин просто потому, что старших по званию всего оказалось двое, а все остальные — матросы (кто не в курсе, звания у нас морские).

Начальник Акамедии не заставил себя ждать и вскоре ответил нам, что на основании приказа Министра Охраны № «икс, игрек и й краткое» плату с нас берут законно. И привет. Претензий больше нет.

Уже после мы осознали, что не таким образом требовалось формулировать вопрос. Оказывается, следовало непременно писать, что казарма наша не соответствует требованиям общежития, а с нас берут. Поздно. Слишком поздно. После драки кулаками не машут. Эффект неожиданности потерян. Преимущество первого удара отобрано. Однако жизненный опыт мы получили. Большой опыт. Ценный.

Как ни странно, никого из нас не отчислили.

Военные врачи всё-таки больше врачи, чем военные.

В то время пока мы сочиняли коллективную жалобу в компетентные Органы, некоторые наши товарищи упорно грызли гранит науки настолько сильно, что ещё бы чуть-чуть и они смогли бы стать самыми гениальными курсантами Акамедии или, например, сломать свои зубы. Эти товарищи могли рассказать вам (да и нам) о медицине столько, сколько ни один профессор бы даже и не вспомнил. Они даже могли свой личный учебник написать. Или даже трёхтомник. Дай им только волю и немного свободного времени. Как раз один наш однокашник — Олежек Игратов относился именно к подобного рода товарищам.

Стоит заметить, что попадание Олежека в отряд к гениям случилось не с первого дня обучения. Нет. И даже не со второго полугодия. Оно случилось, сразу же после того, как его группа, придя на кафедру биохимии, угодила в распоряжение чудесного преподавателя Инги Степановны, в простонародье именуемой на медицинский манер не иначе как «хромосома». Откуда у неё появилась столь оригинальное прозвище, данное ей курсантским сбродом, история, как обычно, деликатно умалчивала.

С другой стороны, история открыто говорила, и почти каждый точно знал, что Инга Степановна — довольно сложный преподаватель. Если, конечно, не сказать больше. Сложный именно потому, что её общение с курсантами напоминало контакт хирурга с аппендицитом. Быстро, радикально и беспощадно. Двойки на хромосомных занятиях раздавались с той же лёгкостью, с какой обычно раздаются малым детям конфеты на выпускных утренниках. Но самым тяжёлым на гусином фоне оценок оказалось присутствие у Инги Степановны длительно текущего маразма. Энцефалопатия в её голове цвела и пахла и активно охватывала все остальные процессы, вплоть до спинного мозга и мозга костей. Серое вещество Инги Степановны сопротивлялось, как могло, но под натиском ожиревшего Атеросклероза и начинающегося Диабета оно забилось в угол черепной коробки и лишь изредка подавало признаки жизни.

Учитывая вышеупомянутый отягощённый анамнез, попадать к ней никому не хотелось. Группе же Олега Игратова, пусть и под предводительством старшины курса, подобной участи избежать не удалось. Как ни крути. Распределением занималась сама кафедра, и повлиять на выбор преподавателя не представлялось возможным никоим образом. Даже начальнику курса.