Как-то раз в Первопрестольной захворал один высокопоставленный военный. Фамилии называть не будем, однако доподлинно известно, что он занимал тогда пост Министра Охраны. Министр действительно оказался военным доподлинно, а не как в последнее время — одни гражданские лица, причём не служившие. И вот этот самый военный из всех военных захворал. Приболел несчастный. Хороняка добродушная (когда человек болеет, то он добреет, поскольку для злобы нужны силы. — Авт.).

Стоит помянуть, что заболевший Министр от московских врачей отмахивался как от назойливых мух. Те смотрели на него со страхом в глазах, а истинный врач не должен обращать внимания на регалии. Посему Министр соглашался исключительно на кафедральных специалистов, а именно на Ю. К. Юнова (сарафанное радио и у военных работало точно часы). В Акамедию пришёл вызов сверху, и Юрия Константиновича попросили зайти в Столицу, лично к Министру Охраны.

Чем конкретно болел генерал, сугубо медицинская тайна и разглашению в нашей истории не подлежит, а вот то, что из Москвы ЛОР-полковник вернулся с личным именным пистолетом Министра, сделало Юнова еще более авторитетным и почитаемым. Знаменитость выросла как на дрожжах, и даже начальник клиники иногда с завистью поглядывал на своего талантливого заместителя.

Спустя несколько недель Юрий Константинович снова направился в Маскву. На сей раз он поехал проверить результаты своего лечения (между прочим, сейчас многие доктора забывают о контроле над своими пациентами, что с медицинской точки зрения неправильно).

Юрий Константинович поднимался наверх в приёмную Министра Охраны. Шестьдесят ступенек. Здание сталинской постройки. Это вам не хрущёвские пятиэтажки. «Высоко же он забрался», — мелькнуло в голове доктора Юнова, с трудом одолевшего последний пролёт. До кабинета Самого Юрию Константиновичу необходимо было расправиться всего с девятью ступенями. Наверху академик отдышался. Всё же надо поменьше работать и заняться, наконец, спортом.

Из окна открывался прекрасный вид на Красную площадь. Небо сияло. Кремль пах весной и ландышами. От массивной двери Министра веяло дубом. Плюс корабельным лаком. Видимо, недавно прошёл ремонт, хотя и старую дверь с трудом можно было назвать старой. Министр встретил своего спасителя с радостью. Вылеченная система ЛОР-органов заработала «на отлично», и главный Военный уловил звук, запах и вкус идущего к нему человека. Если бы Министр обратился ещё и к академическим офтальмологам, то он, вероятнее всего, смог бы разглядеть Юрия Константиновича и через дверь.

Пригласив своего лечащего врача внутрь, Министр Охраны запер дверь и достал непочатую бутылочку горячительного. И вот после пары рюмок чая, глядя на погоны Юнова, главный Военный спросил сурово:

— А чего это ты, брат, все ещё полковник?

— Ну так звание по должности сократили до полковника. Куда уж мне больше-то? — скромно отозвался Константиныч.

— Сократили, говоришь? — Министр хмыкнул, тут же поднял трубку телефона и сделал звонок в Генеральный Штаб.

— Так, что там у нас с Военно-медицинской Акамедией?.. Какие должности — генеральские?.. Что, все заняты?.. Кем?.. Что?.. Справляются с обязанностями, да? Без нареканий? Так! — несколько складок образовалось на лице Министра. — А сколько у их начальника заместителей?.. Ага! Введите еще одного! Да мне не важно какого, можете не торопиться, но чтоб к утру было. Всё! Да и поставьте на неё полковника Ю. К. Юнова с кафедры ЛОР. Доложить о выполнении. Отбой!

Министр повесил трубку, сделал новый глоток и взглянул на своего доктора:

— Так на чём мы с тобой остановились?..

Ошарашенный Юрий Константинович ехал в Боткинбург, назначенный на новую должность в alma mater: заместитель начальника Акамедии по клинической работе в звании генерал-майора медицинской службы.

А Министр ничем вроде больше не болел, вплоть до самой отставки. Посему и академики к нему больше не ездили, и замов новых впредь не появлялось.

Смею заверить, что академические специалисты испокон веков ценились не только за отличное медицинское образование, но и за неоценимый жизненный опыт. Подобный опыт рождался во время учебного процесса, по наследству переходя от старших соратников по делу к младшим.

Всем известно, что жизнь и быт ученика Военно-медицинской Акамедии тяжела и рутинна. Учимся мы больше (и дольше) гражданских, в наряды ходим, построения выносим плюс ещё и начальство нет-нет да поднадавит без повода. Так происходило всегда. И последнее напрягает сильнее всего. Вот и сейчас порой встречаются субъекты в лице начальников курсов, которые подчинённый шустрый народ в зимний отпуск просто так отпускать не желают. Мотив простой: военнослужащим положен один отпуск в году, в случае с курсантами — летний. А зимой, на четырнадцать суток — это необязательно, и только с подачи начальника курса. Нас судьба пощадила, и Газонов в данном вопросе не зверствовал. Однако некоторые начальники очень неплохо на этом спекулировали. И Новый год люди встречали с таким количеством «антистрессорных» средств, что хватало отпраздновать ещё и по старому стилю.

Это шёл четвёртый курс. Однозначно. Паша сдал токсикологию, последний экзамен, буквально двадцать второго декабря. Что делать в самую продолжительную ночь года одному, он не представлял, посему уже целый час топтался у двери начальника курса. Только он мог исполнить самые сокровенные Пашкины желания. А желания были просты. Хотелось домой. Хотелось любимую. Хотелось так, что даже щипалось.

Денег в Пашкином кармане хватало исключительно для купить поужинать, а на поезд до Воронежа тогда ещё никакой валюты не требовали: военные ездили бесплатно. Начальник находился на взводе — токсикология и гигиена, как всегда, покосила академические ряды и распотрошила загашники со спиртным, на которые глаз начальничий оказался положен ещё задолго до экзаменов. И именно в тот длинный день начальник оказался чёрен, молчалив и скорбен. Короче говоря, он полностью соответствовал своей фамилии — Могилевский, или, среди курсантского племени, просто Могила.

В дверь снова постучали. Будто по голове. Бум-бум-бум.

— Ну что там ещё? — лениво откликнулся усталый начкур. — Войдите!

— Здравия желаю, Дмитрий Александрович! — Павел набрался смелости и выдохнул. — Разрешите в отпуск убыть!..

— Чего?.. Куда?.. Вы что, идиот, товарищ курсант?! Какой, на хрен, отпуск? — воскликнул начальник, всем видом показывая действительное и полное отсутствие духа.

— Зимний каникулярный. — наивно уточнил убывающий.

— Хрен вам, а не отпуск! Вы токсикологию завалили! — вслепую жёстко отрезал Могилевский.

— Никак нет, товарищ майор. Я её на пять сдал.

«Вот сука!» — подумал с тоской Дмитрий Александрович. Завалить не удалось. И тут сработал инстинкт, и в глазах Могилы мелькнул огонёк, последний шанс на спасение загашника.

— Вы знаете, как убывают в отпуск? — поинтересовался он.

— Ну, это, там рапорт… я же писал! — начал гнать «дурку» Паша, который, разумеется, знал, КАК убывают в отпуск.

— Что вы писали? Все писали! Давно писали! Не писали бы — отпускные бы не выдали! — Начальник натужился будто на сортире. — Токсикология на вас повлияла, товарищ курсант! Самым первым хотите?

— Да каким первым! — взорвался Павел. — Вон некоторые (не будем называть их фамилии, они общеизвестны) уже давно в поезде! И так каждый семестр!

— Вы учить меня будете, кого когда в отпуск слать? — Могилевский привстал в кресле. Он не любил, когда его учили. У него так называемый комплекс обучения был. В любой фразе ему казалось, что его учат. — Вы расслабились тут на казённых харчах, товарищ курсант? — Майор выдержал паузу, дабы Пашка мог осознать, насколько сильно он расслабился, находясь на полном обеспечении Министерства Охраны. — Все они отличились. Однозначно отличились! — продолжил начальник и сделал неоднозначный жест в сторону чёрных пакетов, выстроившихся на диване, как на параде. — Вам понятно, товарищ курсант?