Неверные интерпретации практического сознания начинаются уже с того момента, когда оно определяется преимущественно как «атеоретическое» — в противоположность основным достоинствам теоретической деятельности. В этом случае, с одной стороны, практическое сознание оценивается как здравый смысл (рассудок), обыденное, повседневное сознание, так вплетенное в человеческую жизнедеятельность, что в его актах, в отличие от познавательного отношения, человек не в состоянии подняться над частными обстоятельствами жизни и объективно отнестись к миру.
С другой стороны, под собственно практическим знанием понимается только лишь овеществляемая сторона научного объяснения мира: в узком смысле — как совокупность технических средств и технологических процессов для утилизации научного знания, а в широком — вообще как пассивное средство простого «опредмечивания» идеальных планов человеческой деятельности, которое в конечном счете полностью зависит от содержания реализуемого на практике знания. Поэтому с точки зрения традиционного философского понимания практическое сознание рассматривается как неадекватное отношение к действительности, которое следует весьма критически оценивать с позиций теоретического разума.
Как мы видели, современность вносит существенную поправку в подобное широко распространенное убеждение, признавая право как раз за внетеоретическими формами сознания и мировоззрения на оценку и даже контроль адекватности применяемых знаний жизненному миру людей. Новый взгляд на соотношение теории и практики заставляет вдуматься в исходные положения марксистской традиции в понимании знания и возможностей его реализации в практической жизни.
Для материалистического понимания общественной жизни принципиальным является положение о максимальном распространении норм и идеалов научной рациональности на весь мир человека, включая и саму практическую жизнь во всем ее культурно-историческом и повседневном многообразии. В то же время марксизм с самого начала исходит из того, что общественная жизнь является, по существу, практической, что вопрос об истинности знания вовсе не вопрос теории, а практический вопрос.
Это значит, что нужное нам понимание практического знания мы также можем обнаружить там и тогда, где и когда наша философская традиция прямо сталкивается с проблемами аппликации и реализации теоретического знания. Как раз поэтому имеет смысл обратиться к ленинскому опыту философского осмысления такого случая.
Ведь исследование гносеологических проблем в ленинских работах вплетено в контекст более широкой задачи применения материалистического понимания истории, марксистской диалектики в целом для объяснения и революционного преобразования российской действительности. Поэтому вопрос об условиях применимости научного знания на практике оказывается здесь особенно значимым.
В этой связи выделим то самое общее направление, в каком развивает Ленин фундаментальное марксистское положение о практике как критерии истины. Ленин не только отмечает, что диалектический путь познания истины состоит в движении от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике[126], не только подчеркивает гносеологическую важность применения в практике теоретических отражений природы для проверки их правильности[127] и не только планирует построение истории мысли с точки зрения развития и применения общих понятий и категорий логики[128].
Наряду с этим он указывает и на то, что само применение знаний является особой проблемой, выходящей за пределы того круга вопросов, которые решаются наукой И исследуются в рамках познавательного отношения. «Объективный мир» «идет своим собственным путем», и практика человека, имея перед собой этот объективный мир, встречает «затруднения в осуществлении» цели[129]. Как раз достоинство непосредственной действительноети — столкновение с теми особенностями предметного мира, которые не могут быть учтены во всеобщих понятиях, — делает практику выше теоретического мышления[130].
Однако это не значит, что не существует принципиальной возможности охватить и освоить «неопределенность» практики — все конкретное разнообразие и специфичность ее непосредственной действительности. Ленин отмечает необходимость выработки практического умения как главнейшей стороны диалектического охвата всей совокупности многообразных отношений действительности.
Эта мысль сопровождает, например, заключительные ленинские выводы о значении практического сознания как важного условия применения марксистского учения, применения, выходящего за пределы общих принципов, сформулированных в науке: «…задача состоит и здесь, как всегда, в том, чтобы уметь приложить общие и основные принципы коммунизма к тому своеобразию отнощр: ний между классами и партиями… которое свойственно каждой отдельной стране и которое надо уметь изучить, найти, угадать»[131]. Попытаемся уяснить суть этих положений применительно к нашей проблеме.
От сознания теоретического, для которого выявление и формулировка общих закономерностей бытия выступает конечной целью, практическое сознание отличает прежде всего направленность на конкретные, особенные стороны мира, в котором совершается столь же конкретное действие человека. Но это совсем не означает, что практическое знание отличается от научного только степенью общности, наподобие различия теоретического и фактуального знания. Знание, как и со-знание — это всегда «совокупность» сведений, обобщение, каким бы «маломощным» оно ни было. Поэтому, строго говоря, совсем недостаточно понимать практическое знание только как некоторое «особенное знание» фактического положений дел.
Конечно, можно легко истолковать феномен практического в духе привычного понимания как еще «неразвитого» знания о частном, если не вдуматься в настойчивое ленинское требование уметь видеть своеобразие и особенность каждого случая применения общих принципов. Но если мы пройдем по «шкале» особенностей окружающего нас мира, начиная от несомненного факта культурно-исторического и социального своеобразия межчеловеческих отношений, и вместе с императивами нашего времени признаем за каждым человеком право на суверенное самоопределение в мире, то нам будет трудно объяснять возможность практического знания в терминах «неполного» или «несовершенного» знания об особенном.
Ведь речь идет уже не просто о знании частного, знании отдельных фактов. Речь идет о сознании и знании вовсе уникального и неповторимого события жизненного действия, которое переживает и реализует в действительности каждый конкретный индивид.
Однако парадоксальное требование «знания уникального» теряет все характерные приметы привычного образа знания, принимающего это значение именно потому, что «знание» предполагает отвлечение от частного и особенного и выходит за специфические границы сиюминутности, чтобы схватить, объяснить и предсказать развитие событий в более широком контексте видения мира. Практическое знание — это не знание «о» фактах, но знание, входящее в самую гущу фактического состояния дел. Его нужно, видимо, понимать не как знание, обобщающее и объясняющее факты, но как сознание фактичности человеческого действия или поступка, руководствующихся некоторым общим знанием.
Именно как условие соотнесения всеобщего (идеального) плана деятельности с уникальной ситуацией практики, практическое сознание остается настолько «неопределенным» в предметном и смысловом отношении, что не позволяет знаниям человека, культурному опыту в целом, закрепленному как в категориях мышления, так и в разнообразных системах общих значений, превращаться в надвременный, внеисторический абсолют. В этом смысле практическое отношение виртуально: оно дает возможность осмысленно действовать в каждом конкретном случае, не превращая его частную специфику в неукоснительный принцип.
