Ново-Московск, 25 сентября 1943 г. «Говорят, что степень зрелости…» Говорят, что степень зрелости: примерять, прикидывать, чтоб остаться в цельной целости, чтобы виды видывать. Я всегда в глаза завидовал тем, кто мог прикидывать, но потом в душе прикидывал: стоит ли завидовать? Если случаем положено, то яснее ясности — жизнь солдат не отгорожена от беды-опасности. Сокрушаться, братцы, нечего: смерть в бою сговорчива — люди метой не помечены, пуля неразборчива. Пуля-дура скосит каждого — петого, отпетого… Говорят — ни капли страшного, если все неведомо. Если свистнет во мгновение, вспомнишь ли заранее матушки благословение, женки заклинание?.. Для солдата степень зрелости: это — жить душой без хворости, на крутой звериной смелости, на любой проклятой скорости, на движении рискованном, на ночном совином зрении, на бессмертном, бронированном танковом ожесточении… 1943 г.
Гильза Я увидел ее на столе знакомого командира полка с вырезанной на бронзе фамилией — Иванов, вот и написал эти стихи. Ее формовщик Иванов в печи плавильной отливал, а шлифовальщик Иванов вытачивал и шлифовал. Беднягу график сна лишал. В конце концов в кругу забот ее рожденье завершал цех окончательных работ. Набили порохом ее, ввинтили капсюль и заряд. В подразделение твое пришел готовенький снаряд. Сержант, замковый Иванов, вбил в ствол снаряд, замок отжал, — и, потрясенный до основ, мир в панораме задрожал. Был немец громом в нору вжат, врага железный жар знобил: по бронеколпакам сержант во всю ивановскую бил. А после боя в пыльный зной связной, ефрейтор Иванов, всклянь гильзу напоил водой, украсил кашкой, резедой — всей радугою молодой военно-полевых цветов. Принес в блиндаж и в полумгле на стол поставил у окна. И вот сейчас стоит она у офицера на столе… (Ее как бы в разгар боев из жарких рук формовщика с любовью принял Иванов — пехотный командир полка.) И освещает каганец цветов ликующий венец, непокоренное литье, шесть букв фамилии ее. …Мне думается, что грехи не всем прощают в дни войны. Но ведь без выдумки стихи — ночное небо без луны. Днепропетровск, январь 1944 г. Прогулка по сказке Невысокий, желтый, бесшабашный, непонятный многим, но простой — я люблю смотреть на день вчерашний, как на птицу в клетке золотой. И моря и песни о матросах были блúзки сердцу моему… Вот бы в руки мне библейский посох, с провиантом за спину суму. И — вперед! По той дороге ясной, где когда-то — взором на зарю — серый волк с Еленою Прекрасной мчал за тридевять морей к царю! По пятам. И на краю преданья вдруг у волка зарябить в зрачках — и сразиться с ним за обладанье женщиной, затерянной в веках. Вымчать. Поселить её в светелке, вечно нежить, вместе с нею быть. И пускай ночами ходят волки. Нет, Алену мне не разлюбить!.. Я живу. Не так живут поэты. Без больших желаний, без любви. Тяжко. Хоть пишись в анахореты, уходи в леса и там живи. А найдись вот в жизни повсечастной девушка, которой так блистать, чтобы стать Еленою Прекрасной, — мне бы тут же серым волком стать! И к чему б тогда нужны преданья, серые от пепла времена, и к чему борьба за обладанье мумией-красавицей нужна? Ни к чему, когда такой царевной в госпитале города Орла кастелянша — Нина Алексевна — дочь свою доярку назвала. 1944 г.
Солдатское откровение Шутка Шикарно зимнее убранство! Зима, как сказка, вся в лучах. Снегами сковано пространство — оно в надежных обручах. Трещат, как грецкие орехи, морозцы мартовской земли. Снега по самые застрехи землянку нашу занесли. Мы в ней сидим и балагурим о неприветливой пурге, глаза у жаркой печки щурим, взахват табак трофейный курим и карачуним о враге. Но как ни занят ты вниманьем, как долго ни ведется спор — любому хочется молчаньем переиначить разговор. И я решаю затаенно: перед отъездом «на войну», хотя бы жбанчик самогона и рядом женщину одну,— не ради прихоти, не ради приобретенья теплоты. Нет, чтоб в ее печальном взгляде найти знакомые черты, найти разлуки ощущенье… А что касается вина, то это «чудное мгновенье» мы дальше встретим, старина. Но так как мы сейчас «вне сводки», с блиндажной дружим тишиной, и не предвидится ни водки, ни рядом женщины одной, — у печки, кончив разговоры, заводит песню старшина, в которой есть и ласки-взоры, и реки, полные вина! |
