Когда заяц открыл глаза, всё было кончено. Однорукий робот, вытянувшись во всю длину, лежал на серой траве, как сваленное бурей дерево. Розовый свет исчез, глаза-экраны робота погасли, щупальце сплюснулось, а «Серебряная птица» рванулась вверх, словно пескарь, вырвавшийся из пасти акулы. Трап втянулся внутрь, и Твинас, взяв под мышки победителя, втащил его в салон, пока Кутас придерживал дверь. Пассажиры поспешно расселись по местам и пристегнулись ремнями, потому что корабль резко набирал высоту. «Серебряная птица» вновь вышла в космическое пространство…
Переворот
Первым нарушил молчание Кутас:
— Дружище, дай-ка отвяжу нитку с твоей лапы…
Щенок стал зубами распутывать узел на лапе лежавшего рядом Кадрилиса. Оба они теснились в одном кресле.
— Знаешь, ты… ты сам не знаешь, какой ты!
— А где шило? — удивился Кадрилис. — Вот тебе раз, осталось там торчать…
— Ловко ты скрутил это чудовище в бараний рог, — похвалил Твинас, который видел схватку в дверную щёлку. — А всё потому, что ты нашёл его ахиллесову пяту.
— Да, но я же ткнул его не в пятку, а в щупальце! — не понял Кадрилис.
Пришла в себя и Лягария.
— Если смотреть трезво, — начала она, — не так уж страшен чёрт, как его малюют. Так называемый робот — это ведь не что иное, как телевизионное изображение, потому он так легко и сдался.
— Да что вы говорите?! — возмутился Кадрилис. — Изображение?! Я даже лапой его потрогал!
— А всасывание «Серебряной птицы» тоже было изображением? — блеснул глазками Твинас.
— Ну и бесстыдница, — разозлился и Кутас. — Хоть бы спасибо сказала!
Лягария поняла, что зашла слишком далеко.
— Разумеется, — умильно проговорила она, — я не отрицаю заслуг Кадрилиса и, как командир, выражаю ему персональную благодарность.
— Слишком поздно, — с презрением бросила Эйнора и добавила: — Спасибо тебе сердечное, Кадрилис, за то, что спас наш корабль!
— Не за что, — скромно потупился Кадрилис, но почувствовал удовлетворение.
— А вот и есть за что! Ещё как есть! — не скрывал гордости за приятеля Кутас.
— А теперь прошу проголосовать: кто за то, чтобы отныне Кадрилис был нашим командиром? — спросила Эйнора. — Кутас, считай голоса!
— Я ми… мигом! — запнулся от волнения щенок, поднимая перевязанную лапу. — Три голоса «за»: мой, твой и Твинаса.
— Кто за то, чтобы нами продолжала руководить Лягария? — снова спросила Эйнора.
— Один голос: Лягария голосует сама за себя — правда, обеими ла… лапами, — поперхнулся от смеха щенок.
— Лягария, — объявила Эйнора, — мы отстраняем тебя от обязанностей командира!
Лягария, которая с трудом понимала происходящее, обмякла под ремнём безопасности. У неё даже не нашлось сил для возражений, доказательств, прозвищ, хлёстких словечек. Она не смогла даже выдавить традиционное «не устраивайте хаос», не потребовала «смотреть трезво», не упомянула о своих заслугах и организаторских способностях. Кутасу почему-то стало жаль её. Лягария вмиг утратила всё: саквояж, руководящую должность и так называемый авторитет. У неё осталась лишь фланелевая накидка на плечах да воспоминания о лучших днях её жизни.
А Эйнора уже объявляла:
— Кадрилис, отныне вы являетесь нашим командиром!
— У… у… ура! — ликовал Кутас.
— Вот тебе раз… хорошенькое дело… вот оно как… — только и смог пробормотать новоиспечённый командир, дёргая себя за половинку уса и так отчаянно ёрзая в кресле, что хвост-кисточка щенка мог оторваться и взлететь под потолок.
— Командир Кадрилис, — прозвучал чёткий, спокойный голос пилота, — все ли пристегнули ремни безопасности? Всё ли в порядке?
— Командир… — тихонько повторил Кутас, и глаза его засияли от радости. — Командир Кадрилис!
Кадрилис перестал ёрзать, успокоился и, несмело откашлявшись, приказал:
— Пассажирка Лягария, пристегните покрепче ремень безопасности!
Лягария глянула исподлобья, но ремень подтянула. Кадрилис почувствовал себя смелее и увереннее. А Кутас, всё ещё пребывая в возбуждении, приблизил свой заклеенный нос к его уху и прошептал:
— Видел?!
— Видел, — тихо ответил новый командир.
— Знай! — добавил щенок.
— Знаю.
— А ты слышал, как я произнёс наше волшебное слово? Это когда ты сражался на трапе? — волнуясь, вспомнил Кутас.
— Слышал. Я бы совсем пропал, а когда услышал, прямо как лев на робота бросился!
— Не слишком ли часто мы своё словечко употребляем, а?
— Так ведь… жизненно необходимо.
— Хи-хи-хи… — рассмеялся щенок. — Ты совсем как Лягария!
— Начинаю смотреть трезво, — улыбнулся Кадрилис, и приятели рассмеялись; и тут Кутас, хитро прищурив один глаз, спросил: — Хочешь, загадку тебе одну загадаю? Угадай, каким ты отныне должен быть?
— Сообразительным?
— Нет.
— Осмотрительным?
— Тоже нет!
— Тогда, может быть, деятельным?
— А вот и нет!
— Ну, тогда солидным?
— Нет, нет и ещё раз нет!
— Обаятельным? Строгим? Ловким?
— Да нет же, тебе говорят!
— Ну, тогда не знаю, — сдался Кадрилис.
Еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Кутас выдавил:
— Хладнокровным!
— Ха-ха-ха… — чуть не лопнул от смеха командир, но быстро справился с собой. Отныне ему не к лицу смеяться, как… как какой-то безусой горячей голове! Как он может требовать от других дисциплины, если сам несерьёзно себя ведёт? Он ощупал свою шкурку: не обтрепалась ли, плотно ли прилегает булавка? Как он может требовать порядка от других, если сам неряха? Так-то. Размышляя о новых заботах, Кадрилис и не заметил, что Эйнора то и дело оборачивается к нему, порывается что-то сказать, но ей это никак не удаётся.
— Командир Кадрилис, — наконец обратила на себя внимание Эйнора.
— Да, я слушаю, — повернул заяц ухо в её сторону.
— Можно вас на пару слов? — с невинным видом попросила кукла. — Хочу посоветоваться. Видно, я всё-таки сильно ударилась затылком. У меня снова такая слабость… Прошу вас, наклоните пониже ухо.
Почему грустил Твинас
Кадрилис выскользнул из-под ремня, приблизился к креслу Эйноры и подставил ухо. То, что чуть слышно прошептала ему кукла, было так неожиданно, так важно — и впрямь жизненно важно! — и мордочка командира становилась все мрачнее, все угрюмее, а лапа уже не пощипывала ус, а прямо-таки выдирала его остаток!
— …Это всё, что я нашла в кабине пилота, — закончила кукла, рассказав перед этим, как случайно почувствовала руку пилота, когда тот нёс ослабевшую пассажирку на плече.
Закончив рассказ, Эйнора с облегчением вздохнула: наконец-то она сбросила камень с души, избавилась от тайны! Правда, свою личную тайну, касающуюся цвета глаз, она не выдала: чувствовала, что ещё не время.
Новость настолько поразила Кадрилиса, что у него перехватило дыхание. Мало того, он услышал целых две новости! О спрятанной здоровой руке пилота и об ужасной вещи в его кабине. Как знать, что готовит им этот подозрительный тип в перчатке и шлеме! Услышь Кадрилис нечто подобное раньше, он подскочил бы, как на раскалённых головешках! А потом вломился бы в кабину, схватил за грудки пилота и потребовал немедленных разъяснений! А ещё бы стянул с него шлем, сорвал очки, разодрал бы комбинезон! Но теперь он командир и поэтому терпеливо выслушал Эйнору, задал для приличия несколько вопросов, покосился на кабину пилота и прошептал:
— Благодарю вас за бдительность. И ещё я попросил бы, вернее, приказал бы: никому ни слова!
— Я молчала до сих пор, буду молчать и дальше, — ответила Эйнора.
Эти слова услышал Твинас, но не выдал себя, только грустно уставился на свой шлёпанец. На душе стало так пусто, будто кто-то закачал туда воздух. Сыщик понял, что Эйнора доверила Кадрилису тайну, которую намеревалась открыть ему, но, скорее всего, передумала. «Видно, разочаровалась во мне, — терзался Твинас, — может, догадалась, что это я украл её перчатку, и презирает меня за то, что я не осмелился признаться, что смолчал, когда Лягария обозвала её воровкой. Я не только хромой, толстый, но ещё и непорядочный, и лучше бы я остался на той мусорной куче, мне там самое место…» Голова пингвина, отяжелевшая от тяжких дум, упала на грудь, и сыщик уснул.
