— Каких мер… инспе… — сонным голосом пробормотал сторож.

— Да говори же, не тяни! — не унималась Лягария.

— Ну-ужно… — промычал сторож… — нужно… прервать… кон… такт…

— Какой контакт? Как прервать? — судя по всему, осмелевшая Лягария дёрнула сторожа за бороду, поскольку послышался крик.

— Проткнуть… — только и смог сказать старичок, похоже упавший на пол, потому что от грохота задрожали стены сторожки.

— Куда проткнуть? Чем проткнуть? — голос Лягарии становился всё истеричнее. — Если скажешь, дам тебе десяток таких бутылочек с эликсиром молодости. Говори же!

Но в ответ послышался лишь громкий храп. Сторож не реагировал на усилия лягушки растолкать его.

«Что делать — мчаться назад на корабль и предупредить об опасности или показаться на глаза Лягарии с таким видом, будто лишь сейчас сюда пришёл и ничего не слышал?» — заколебался Кадрилис, потихоньку закрыв дверь. Его сомнения были мигом развеяны: дверь распахнулась, ударив его по верхней губе, и на пороге выросла Лягария.

— Кто тут?! Кто?! — испуганно воскликнула она.

— Это я… — пролепетал Кадрилис.

— Ну и напугал… неорганизованное ты создание! — пришла в себя лягушка. — Что ты тут делаешь? Шпионишь?

Я… я заблудился… заскочил сюда спросить дорогу… и вот! — не моргнув глазом соврал Кадрилис.

— Ну хорошо, — смягчилась Лягария. — У меня для тебя как раз жизненно важное задание. Отнеси-ка на корабль мои вещи, — она притащила раздутый саквояж. — Только не вздумай расстегивать, тут мои подарки, я их получила от сторожа… за ценную консультацию, понял?

— Понял.

— Я же побегу туда первая, поскольку без моего руководства там может возникнуть хаос. Пока!

«Вот тебе раз!» — удивлённо приоткрыл рот Кадрилис, глядя, как лягушка изо всех сил запрыгала к кораблю. Спасает свою шкуру от роботов, а его бросила на погибель с этой сумкой и даже не предупредила об опасности. Ни стыда, ни совести!

Заяц поволок саквояж за собой, то и дело оглядываясь, не приближается ли технический инспектор. «Может, — думал Кадрилис, — стоит бросить саквояж и пулей нестись на корабль?» Топая вдоль линии, он вскоре заметил клавиши и металлические штыри, с которых кто-то сковырнул верхнюю часть, — на некоторых ещё остались разноцветные ручки. Кадрилис не обратил бы на это внимания, если бы в прорехе саквояжа он не увидел точно такую же ручку.

— Вот тебе и… подарки Сторожа…

Кадрилис решительно расстегнул саквояж и увидел целую гору таких «подарков». В ярости он вышвырнул их вон, но тут же подумал, а не приладить ли их на место. Возможно, тогда удастся упросить технических инспекторов всё забыть и спасти от опасности и себя и «Серебряную птицу».

Заяц без промедления принялся насаживать ручки на штыри. Трудился он до седьмого пота, ползал на четвереньках от штыря к штырю… Вот и последняя ручка, можно наконец передохнуть… И тут Кадрилис увидел падающий с неба луч розового света. В месте, где свет достиг земли, открылся люк, и на поверхность поднялось существо с прямоугольным телом, множеством тонких ножек, светящимися экранами вместо глаз и с одной толстой рукой, которая, словно шланг от пылесоса, потянулась к Кадрилису, пытаясь втянуть его вместе с воздухом в свою пасть…

Айсберг, на одной из ступенек которого сидел Твинас, неспешно дрейфовал вдоль скалистого берега, где лениво развалилось целое стадо тюленей. Изредка кто-нибудь из тюленей приподнимался, ползком подбирался к воде, а там плюхался в неё, чтобы затем вынырнуть с трепыхающейся серебристой рыбой в зубах. Далеко-далеко, на самом краю океана, белел пароход — а может быть, всего лишь белое облачко?

Твинас впитывал бодрящий воздух, наслаждался холодом, которым тянуло от льдин, плеск волн убаюкивал его, как колыбельная. Но ему было не до сна: на том же айсберге, только чуть поодаль, расположилась целая колония пингвинов. Он узнал их по телевизионным передачам. Это были императорские пингвины с блестящими тёмно-синими перьями и золотистыми ворсистыми коронами. Они и держались как истинные короли ледников: стояли неподвижно в величественном оцепенении, не обращая ни малейшего внимания ни на тюленей, ни на Твинаса, ни на кого-либо вообще, будто сами они были миниатюрными айсбергами, и только их пингвинята сновали туда-сюда.

«Они меня ещё не заметили, — сказал про себя Твинас, — и мне, как гостю, пожалуй, стоило бы первому подойти к ним, представиться, рассказать, откуда я и как тут очутился».

Но не успел он сделать и двух шагов, как растянулся, завалившись на спину. Шлёпанец скользил по льду не хуже остро наточенного конька! Кое-как поднявшись, толстяк снова уставился на императорских родственников: не видели ли они его несуразного падения, не смеются ли? Нет, они и клювы не повернули в его сторону, их короны даже не шелохнулись… Твинас успокоился и снова побрёл в их сторону, осторожно подволакивая шлёпанец.

Тем временем над океаном рассеялись тучи, и солнце осветило глыбу льда. Айсберг заблестел, заискрился, будто опоясанный многочисленными радугами. У Твинаса зарябило в глазах, и он на минутку остановился передохнуть. Только сейчас он начал осознавать, какая огромная перемена произошла в его жизни. Тревога сменилась радостью, а страх — покоем: наконец-то он попал в страну предков, которая столько раз являлась ему во сне, о которой столько мечтал после просмотра телевизионных передач. Исполнилось то, на что он и надеяться боялся: он вернулся домой! Туда, где студёные, глубокие воды, где дрейфующие ледяные горы, называемые айсбергами. Вернулся, чтобы навсегда остаться среди своих настоящих братьев… «А я ведь, — шевельнулось что-то в уголке памяти, — я ведь должен был… решить… какую-то головоломку… или что-то спрятать…» Однако взгляд его неизменно возвращался к пингвинам. Яркое солнце вывело их из оцепенения, они зашевелились, похлопали крыльями и гурьбой зашагали по направлению к Твинасу.

«Увидели! — обомлел от радости толстяк. — А сейчас идут ко мне поздороваться, братья мои истинные!»

Трясущимся от волнения клювом он выковырял из шлёпанца трубку. Он даст полыхать ей первому, кто скажет: «Будь здоров, брат, наконец-то ты среди своих. Тебя, случайно, не Твинасом зовут, проницательный сыщик и любитель трубки? Добро пожаловать в нашу компанию!»

Пингвины были уже совсем близко, они вышагивали враскачку, такие дородные и степенные, только перья сверкают, как чешуя у карпа, а глазки глядят из-под белых бровей на Твинаса, вернее, сквозь Твинаса.

— Братцы, подойдите ближе, не бойтесь… братья мои, — пригласил Твинас, тут же устыдившись: с какой стати они должны бояться какого-то увальня? И бедолага сыщик присел как можно ниже, чтобы хоть как-то заслонить драный шлёпанец.

— Доброго здоровьичка! — не утерпев, поздоровался Твинас.

Однако его приветствие осталось без ответа. Пингвины были уже рядом. Вблизи они выглядели ещё степеннее и суровее. «Неужели оскорбились, что я не слишком почтительно с ними поздоровался?» — подумал Твинас и снова громко обратился к пингвинам:

— О настоящие императорские пингвины! Примите скромное приветствие от игрушечного королевского братца!

И снова нет ответа. Вот пингвины уже от Твинаса всего в двух шагах. Они наползали стеной, плечом к плечу, словно намереваясь растоптать его. Перепуганный Твинас попятился назад, а они шли прямо на него.

— Братья, — сипло пробасил Твинас, — остановитесь!.. Затопчете!

Как вдруг… Ему показалось, что пингвины стали прозрачными — будто сотканными из воздуха! Твинас недоуменно сел, и в то же самое время сквозь него проскользнул отставший от группы пингвинёнок.

«Что, если это я сам, — размышлял Твинас, — при падении лишился телесной оболочки? А вдруг я теперь из воздуха, как дух? Сейчас проверим». И он похлопал себя по животу чашечкой трубки с такой силой, что взвизгнул от боли. «Я такой, как обычно, — успокоился Твинас. — И всё равно ничего не понимаю. Сплошные загадки! Но так или иначе, опасаться мне нечего!»