А заяц и щенок после долгой разлуки не могли наговориться, как ни клонило в сон Кадрилиса.

— Вот, положи в наш тайник ножик, — шептал Кутас. — Я и мешочек аккуратно сложил, правда, он сильно потрепался.

— Ничего, до Тандадрики послужит, — ответил Кадрилис, засовывая здоровой лапой обе вещицы за пазуху.

— И ещё, — заикаясь от волнения, произнёс щенок, — во… возьми себе моё сокровище, я его уже использовал. — Он смущённо протянул сложенный листок бумаги. — Только ни за что не смотри… Я тебе сам потом расскажу, ладно?

— Ладно, — кивнул Кадрилис. — Я его на самое дно тайника засуну. — Он начал засовывать листок, и вдруг у него округлились глаза. — Вот тебе… раз!

Он вытащил из карманчика увядшую гвоздичку — ту самую, белую, с обтрёпанным листочком.

— Ой, Кутас, — прошептал он, — это был не сон, не сон!

— Что «это»? — не понял щенок.

— Если бы ты знал, что там творилось… что в этой норе происходило… и не сон это был… те сосульки, часы, ножницы-музыка… фрак…

— Ты спи, спи, — снова стал укачивать приятеля Кутас. — И знай: я произнёс наше волшебное слово, когда корабль поднимался в воздух.

— Я слышал, — кивнул Кадрилис, продолжая сжимать в руке белую гвоздику. — Оно меня и спасло… только оно.

— Правда? — заблестели глаза у Кутаса.

— Правда. А сейчас… пока я не уснул, докончи нашу песенку… хоть один раз допой.

— Уж теперь я лопну, но закончу, — твёрдо пообещал щенок. — Только с какого места петь: с того, на котором я остановился, или с самого начала?

— С начала.

Кутас откашлялся, провёл лапой по носу-фасолине и тихонечко, чтобы слышало одно-единственное ухо друга, начал:

— Внимание! — прозвучал голос пилота Менеса. — Наш корабль приближается к незнакомой планете.

Ну просто проклятие какое-то: снова песенка не допета! Зато искуснице Эйноре осталось сделать всего пару стежков на юбке. Из оставшегося куска она собиралась сшить себе косыночку, чтобы наконец прикрыть свою лысую голову. Перчатка во время работы для удобства была засунута за шнурок от ботинка, которым, по обыкновению, была подпоясана её сорочка. И без сыщика Твинаса можно было догадаться, как кукла относится к своей перчатке — то растягивает её, то мнёт, то суёт куда попало. Может, Эйнора невзлюбила перчатку, потому что она напоминает ей о прекрасных, беззаботных днях, когда она жила, как принцесса в стеклянной горе?

«Серебряная птица» собиралась совершить посадку, но вместо этого стала ястребом кружить над неизвестной планетой.

— Внимание! — снова послышался голос пилота.

Твинас, который толком ещё не уснул, открыл глаза и уставился на Эйнору. Почему, когда послышался голос пилота Менеса, иголка у неё в руке замерла, почему дрогнули её ресницы и нахмурился лоб?

— Мы приближаемся к неизвестной планете, — пояснил пилот. — Корабль сбился с курса и летит уже дольше, чем запрограммировано компьютером. Это вынуждает нас совершить посадку и пополнить запасы воздуха.

— Жизненно необходимые запасы! — уточнила командир Лягария.

Пассажиры напряглись в ожидании глухого удара о поверхность планеты. Только Кадрилис, обессиленный, продолжал дремать, набираясь сил. Ему так приятно было чувствовать под собой мягкое сиденье кресла.

Удара всё не было. И дверь не открывалась, и трап не выдвигался.

— Внимание, внимание, — объявил пилот, — посадка на поверхность планеты сопряжена с серьёзными опасностями. Планету окутывает непроглядная мгла. Никакого просвета. Нам необходимо выслать разведчика.

— Разведчика?! — с удивлением протянули встревоженные пассажиры.

— Прошу командира предложить кандидатуру разведчика, — сказал Менес.

— Да-да, я сейчас же организую выборы, — оживилась Лягария, бесконечно польщённая столь важным поручением. — Разведчик будет назначен официально и незамедлительно…

Она отстегнула ремни, вскарабкалась на кресло и обвела пассажиров отсутствующим взглядом, будто впервые видит их.

— Как вам известно, — начала лягушка, — разведчик должен обладать исключительной сообразительностью, прозорливостью и трезвым умом. Но поскольку я являюсь инвалидом, пострадавшим от крысиного зуба, то вынуждена, хотя и с болью в сердце, отказаться от этой почётной обязанности. — Она печально вздохнула. — Эйнора также не годится в разведчики, поскольку слепа как крот…

— И снова она обзывается, — не выдержал Кутас. — «Как крот», а юбку сшила проворней профессиональной портнихи.

— Ну и кому какое… — чуть было не вскинула голову от возмущения Эйнора, но вместо этого лишь потупилась.

— Твинас… — повернулась начальница к пингвину, который сразу же так сильно втянул живот и подобрал шлёпанец, что стал напоминать сдувшийся мяч. — Твинас, как мы знаем, самый неуклюжий из всех, хромой и к тому же хронический соня.

Твинас, сгорая от стыда, взглянул на Эйнору. А ведь ещё недавно он не обратил бы внимания на насмешки!

— И не самый хромой, а немного прихрамывающий, и не самый хронический, а… а… — запнулся щенок, — немного хронический.

— Ква-ква-ква, — не выдержала лягушка и нахмурилась. — Попрошу серьёзнее! Кадрилис…

— Тссс! — прикрыл лапой нос, вернее, фасолину Кутас. — Не будите его. Он смертельно устал, и у него распухла лапа.

— Да не сплю я, — открыл глаза Кадрилис. — И если надо, я как прыг… ну, в развед… — пробормотал он и бессильно откинулся в кресле.

— Ладно, отдохни ещё, — сжалилась лягушка, — к тому же и разведчик из тебя никакой: горячая голова и полный хаос.

— Про… простите, — не утерпел Кутас, — и снова вы за своё. Всё время обзываетесь и обзываетесь!

— Надо смотреть трезво не только вокруг себя, но и на себя, — назидательно сказала Лягария. — К тому же я ожидала, что ты непременно скажешь: не горячая голова, а тёплая, не хаос, а хаосо… хаоси… хаосик… ква-ква-ква…

Рассмеялись и остальные пассажиры, даже Кадрилис не удержался от улыбки. Избавившись от бородавки, Лягария, судя по всему, приобрела чувство юмора!

Но обычно смешливый Кутас не рассмеялся.

— И… и, — осмелев, выложил он, — вы даже спасибо не сказали Кадрилису за то, что он спас всех от гибели на планете цветов!

— В самом деле, — пробасил Твинас, — мы и впрямь запамятовали! Спасибо тебе, Кадрилис, большое-пребольшое!

— Спасибо, Кадрилис, — подхватили остальные, — от всей души!

— Не за что, — не скрывая радости, ответил заяц.

— Кандидатура разведчика утверждена? — прозвучал голос пилота.

— Сейчас, сейчас, — спохватилась командир Лягария. — Попрошу всех сосредоточиться и не болтать по пустякам. Итак, остаётся кандидатура Кутаса.

— Я готов, — храбро поднялся с места Кутас.

— Но учти, — предупредила лягушка, — я назначаю тебя разведчиком в силу необходимости. Да меня хоть озолоти, в жизни не пошла бы в разведку с таким весельчаком!

— Я бы тоже не пошёл с такой лягухой-квакухой!

Лягария подняла глаза и, задыхаясь от ярости, огляделась:

— Кто сказал «лягуха-квакуха»?

Никто не признавался. Эти слова были произнесены полушёпотом, голос узнать было невозможно. Лягария стала буравить глазками всех поочерёдно. Может, оскорблённый толстяк? Или неисправимый заяц? А может быть, сам весельчак? Что, если это Эйнора, с невинным видом склонившаяся над шитьём?

— Если виновник признается добровольно, я смягчу наказание, — пообещала командир.

Тишина.