Но тут послышался странный звук, похожий на громкий хлопок, — такой звук обычно издаёт лопнувшая струна.
«Что бы это значило? — насторожился Кадрилис. — Может, это мой цветок-спаситель попрощался со мной? Так, видно, и есть!» И заяц звонко закончил песенку:
…Злой цветок, я сам, сам, сам!
Когда улеглось радостное возбуждение, Кадрилиса охватила тревога: вдруг нитка лопнет, или мешочек порвётся, или он превратится в ледышку, и главное — не повстречается ли на пути корабля ещё один метеорит?..
На «Серебряной птице»
Планета цветов со всеми её ловушками и опасностями осталась далеко позади. Игрушки снова сидели в своих креслах, пристёгнутые ремнями безопасности, но радовалась одна только Лягария.
— Курьёз! — Сняв повязку, она гладила и гладила щёку. — Напрочь оторвало мою бородавку! Она исчезла! Даже раны не осталось!
— Мой друг! — заламывал лапы Кутас. — Он остался! Мы оставили его! Что с ним будет?
— Где бы раздобыть зеркало? — не унималась счастливая Лягария. — Повезло так повезло! И от цветов удрали, и от бородавки избавилась!
— Что он будет делать совсем один среди злющих цветов? Почему мы его оставили? Почему?
— Но ты же, Кутас, сам видел, что мы не могли больше ждать, — пробасил Твинас, зажимая под крылом трубку.
— Но что теперь с ним будет? Что он станет делать? — с трудом сдерживал слёзы Кутас.
— И когда ты научишься смотреть трезво? — пожурила его Лягария. — Радоваться надо, что сами шкуру спасли!
— А вот и не сами, — огрызнулся сквозь слёзы щенок, — а вот и не спасли, это Кадрилис спас нас! Он всё время нас спасал, а мы его оставили… Что теперь с ним будет?..
Корабль неумолимо удалялся от планеты цветов. Пассажиров снова подбрасывало к потолку, только на этот раз, побывав в опасной переделке, они были готовы ко всему. У них продолжали ныть поясницы, ноги затекли, лапы онемели, одолевала усталость… Хвост Кутаса разлохматился, но он не отрывал глаз от кончика нитки, привязанной к крючку около двери. Щенок представлял, как Кадрилис бежит и бежит за болтающимся концом верёвки и не может за него ухватиться, а за ним гонятся цветы… или как заяц торчит один-одинёшенек в хрустальной вазе. Ах, если бы он только знал, что Кадрилис останется, то остался бы вместе с ним, ни за какие коврижки не полетел бы! Кутаса беспрерывно сотрясали еле сдерживаемые рыдания, но чуткое ухо Эйноры услышало их, и она сочувственно сказала:
— Кутас, ну возьми себя в лапы! Твоими всхлипами Кадрилису не поможешь.
— Я не могу не всхли… всхли… всхлипывать, — вырвалось у Кутаса, — я ничего не могу с собой поделать, не могу не всхли… всхли… хи… хи… хи…
— Уж не сошёл ли с ума наш весельчак? — озабоченно спросила лягушка.
Тут щенок блеснул глазами.
— А вот мне пришло в голову! У меня прямо мелькнуло в голове, и я догадался! Посмотрите! Наш Кадрилис… Хи-хи-хи…
Только сейчас все увидели, что дверь приоткрылась, и в неё протискивается пластиковый мешочек, из которого торчат одно длинное, хорошо знакомое всем ухо и лапа, сплошь обмотанная нитками…
— Пассажир уже внутри? — прозвучал спокойный голос пилота.
— Пассажир внутри! — воскликнул Кутас. — Весь пассажир внутри!
Дверь затворилась, и щенок, рванув ремень безопасности, кинулся к вернувшемуся приятелю, но, не добежав, вспорхнул, как воробей, высоко под потолок. Кадрилис тоже взмыл вверх, и друзья наконец обнялись.
— Дружище! — сиял от радости Кутас. — Ты вернулся!
— С огромным трудом, — признался Кадрилис. — Меня цветок до самого кончика нитки поднял.
— Цветок?! — ахнули пассажиры хором.
— Да, цветок, — хитровато улыбнулся Кадрилис. — Правда, пришлось его вежливо попросить, ну, он и давай меня поднимать. Вон на какую высоту вытянулся!
— Что за бред! Нужно совсем лишиться трезвого ума, чтобы поверить во всё это, — заявила Лягария.
— Что происходит? Что случилось? — нетерпеливо затрепетала ресницами Эйнора.
— Наш бродяга вернулся, — пробубнил Твинас, так наклоняясь к кукле, что ремень безопасности чуть не лопнул. Заметив обмотанную нитками лапу Кадрилиса, он спросил: — Специально намотал, чтобы к кораблю подтянуться?
— Да, — с важным видом кивнул Кадрилис.
— Трубки морёные! — восхищённо протянул великий сыщик.
— А мне бы и в голову не пришло! Так бы и висел в мешке всю дорогу! — не скрывая гордости за друга, выпалил Кутас.
— Вот только, — признался заяц, — лапа болит. К тому же я снова замёрз…
Только сейчас щенок заметил, как осунулся заяц, как впали его щёки — особенно та, с половинкой уса. Даже ухо обвисло, как тряпочка.
— Что же я! — засмущался он. — Ну и раззява! Садись в моё кресло, я тебя шарфом укутаю, живо согреешься… — и щенок бесцеремонно вытащил из-под Лягарии клетчатый шарф.
— Оставь! Как ты смеешь вытаскивать из-под своего командира шарф! — заорала Лягария.
— Шарф, между прочим, принадлежит Кадрилису ещё со времён костра в лесу! — расхрабрился щенок.
Устроив мягкую подстилку, он подтащил к креслу обессиленного приятеля, усадил его, подоткнул со всех сторон шарф, пристегнул ремнём безопасности. Кадрилис не сопротивлялся: он был совсем слаб. Теперь, после всего пережитого, он почувствовал, как измучен. Заяц удобно устроился в кресле, выставив из-под шарфа обмотанную нитью лапу, и Эйнора по просьбе Кутаса стала быстренько сматывать нить обратно в клубок.
— Ты спи, спи, засыпай скорее, — укачивал зайца забравшийся под кресло щенок.
— Ага… — пробормотал Кадрилис, — я сейчас, сейчас, раз-два — и усну… но если бы ты знал… Я… я ведь кадриль танцевал.
— Ка… кадриль?
— Да, танцевал кадриль с Эйнорой.
— Со мной? — удивлённо подняла голову кукла.
— Да… и ты бы только видела себя! Порхала, как ласточка, по залу, на тебе была только одна перчатка, зато ты была в бальном платье, а у выреза был приколот букетик незабудок, самых настоящих незабудок. А твои глаза…
— Мои глаза?! — у Эйноры чуть не выпал из рук моток.
— Тоже незабудкового цвета, — простодушно приврал Кадрилис, хотя, возможно, и не приврал: ведь Эйнора танцевала с опущенными веками! — Ты была похожа на настоящую принцессу.
— И когда наконец, — вздохнула Эйнора, — у меня будет приличная одежда? Так стыдно ходить в этих лохмотьях… Мне бы ножницы, иголку да какой-нибудь лоскут, я и сама могла бы сшить себе платьице или хотя бы юбочку.
— У меня тут где-то в шлёпанце иголка… — нагнулся Твинас и протянул кукле иголку.
— А ножницы я могу организовать, — порылась в саквояже Лягария. — Только лишнего лоскута у меня не найдётся. Дефицит. Или сделаем так: я дам тебе лоскут, а ты сошьёшь мне пелерину, ну а что останется — твоё.
— Не нужно, — с достоинством отказалась Эйнора. — Незрячей шить слишком сложно.
— Вот тебе ножницы, — заявила лягушка, — но помни — непременно верни!
— Я же их не съем! — огрызнулась кукла, но тут же спохватилась и вежливо поблагодарила.
— Гляди у меня! — проворчала Лягария.
— Эйнора, — не выдержал Кутас, — а знаешь, я вот подумал: почему бы тебе не отхватить кусок шарфа и не сшить, на худой конец, юбочку?
— В самом деле? — просияла Эйнора.
— Портить такую замечательную, дорогую вещь? — возмутилась Лягария. — Я запрещаю!
— А вот и не запретишь, шарф-то не твой! — отрубил Кутас.
— Шарф мой, — буркнул Кадрилис. — Кутас, бери ножницы и режь.
— Тогда верни мои ножницы, — потянулась к Эйноре лягушка.
Но Кутас успел перехватить ножницы и отрезать добрый кусок шарфа. Эйнора с таким воодушевлением принялась за работу, что только пальчики мелькали да вздрагивали им в такт ресницы. Твинас смотрел на куклу с нежностью. У него зрел план, как вырвать Эйнору из лап Лягарии. Этот план он мысленно назвал «Операция К». Вероятно, не стоит говорить, что мундштук сыщицкой трубки в результате энергичного посасывания едва не превратился в леденец!
