Он был королем, который с одинаковой мудростью вел свои дела и во время мира, и во время войны, во все вникая сам и лично отдавая приказы. Под конец своих дней, когда ему уже нечего было бояться врагов, он окружил себя роскошью и великолепием, собрав массу прекрасной мебели, драгоценностей и посуды для украшения своего дома. Его начали сильно бояться, ибо он стал жестоким и к тому же болел тяжелой неизлечимой болезнью, от которой и умер довольно рано[429], проведя всю свою жизнь более в трудах и заботах, нежели в удовольствиях.

Турок, которого я назвал, был мудрым и храбрым государем, чаще пользовавшимся умом и хитростью, нежели силой и смелостью. Правда, его отец оставил ему могущественную державу, ибо был храбрым государем и завоевал Адрианополь, что значит город Адриана. А сам он, когда ему было 23 года, взял Константинополь, что значит город Константина. Я видел его портрет, и он производил впечатление человека чрезвычайно умного.[430]

Для всех христианских государей было большим бесчестьем, что они допустили потерю Константинополя. Он взят был штурмом; император Востока, которого звали Константином [431], был убит в стенном проломе, погибло и много других знатных людей, а над многими женщинами из могущественных и благородных домов было учинено насилие. Нет такого злодеяния, которое бы не было там совершено. И это был его первый подвиг. Он продолжал свои великие деяния, и однажды я слышал, как венецианский посол говорил герцогу Карлу Бургундскому, что он завоевал две империи, четыре королевства и 200 городов. Он имел в виду империи Константинопольскую и Трапезундскую, а королевства – Боснию, Сербию и Армению, но не знаю, причислял ли он к ним Морею. Он завоевал также множество прекрасных островов на море, где у венецианцев еще сохраняются крепости, и среди прочих – острова Митилену и Негро-понт. А еще он захватил почти всю Албанию и Славонию. И если он так много завоевал у христиан, то не меньше – и у народов его веры, среди которых он разгромил многих могущественных сеньоров, таких, как Караман [432] и другие.

Большинство своих дел он вел самостоятельно, своим умом. Так же действовали и наш король с королем Венгрии; они трое были самыми могущественными людьми, какие только царствовали за последние 100 лет. Но добропорядочностью, образом жизни и добрым отношением к близким и посторонним людям наш король превосходил этих двоих. Недаром он был христианнейшим королем.

Что касается мирских утех, то Турок вкусил их досыта и провел в них значительную часть своей жизни. Но если бы он не был так предан плотским грехам, то сотворил бы еще больше зла. Чревоугодничал он сверх меры, и от такой жизни его рано одолели болезни. Как я слышал от тех, кто его видел, он страдал распуханием ног; случалось это с ним в начале лета, когда ноги вырастали размером с человеческое тело, от чего не было никакого средства, но затем это проходило. Ни один хирург не знал, что это такое, но говорили, что это от чрезмерного чревоугодия либо, может быть, кара божья. Он умер неожиданно в возрасте 52 лет или около того [433]. Он оставил завещание, и я видел его. Чтобы облегчить душу, он отменил введенный им новый налог (если только завещание подлинное). Так что судите, как тогда должен поступать христианский государь, у которого вообще нет разумного права вводить налоги без согласия народа.

Посмотрите же, как в короткое время друг за другом умерли столь могущественные люди, которые так много трудились, чтобы возвеличиться и прославиться, и так много страдали от забот и страстей, сокращая свою жизнь; и быть может, за это их души примут мучения. Говоря об этом, я не имею в виду Турка, ибо в отношении него дело ясное и он окажется вместе со своими предшественниками [434]. Но что касается нашего короля, то я питаю надежду, как уже сказал, на то, что господь бог смилостивился над ним, как смилостивится и над всеми другими, коли ему будет угодно.

Однако если рассуждать просто, как делают люди совсем необразованные в литературе, но лишь обладающие некоторым опытом, то не лучше ли было им и всем другим государям, и людям среднего сословия, которые жили при этих высочайших особах и будут жить при других, избрать средний путь в этой жизни? То есть меньше принимать на себя забот и трудов, браться за меньшие дела, сильнее страшиться бога, и не притеснять народ и своих ближних столь жестокими способами, о которых я выше достаточно рассказал, и предаваться благопристойным радостям и удовольствиям. Ведь жизнь тогда станет более долгой, болезни будут приходить позднее, а смерть будет сильнее оплакиваться и большим числом людей, она станет менее желанной для других и менее страшной [435].

Разве нельзя на многих прекрасных примерах понять, сколь мало значит человек и сколь эта жизнь многострадальна и кратка; и что как только приходит смерть, то нет уже ни великих людей, ни малых и всякий человек тогда начинает питать к плоти страх и отвращение; и что душа неизбежно должна отправиться за своим приговором? А ведь приговор выносится по заслугам и деяниям плоти.

Продолжая свои воспоминания, хочу Вам рассказать, как случилось, что ныне царствующий король Карл VIII предпринял поход в Италию, в котором участвовал и я, и вышел он из города Вьенн, в Дофине, 23 августа 1494 года, и вернулся в свою страну около октября 1495 года [436] По этому поводу были сильные споры – идти в поход или нет, ибо всем мудрым и опытным людям предприятие казалось весьма безрассудным и благонадежным его находили только король да еще некий Этьен де Век [437], уроженец Лангедока, худородный и ни в чем не разбиравшийся человек. До поры до времени, пока не стал колебаться, поддерживал его и служивший в ведомстве финансов генеральный сборщик Брисоне[438], который впоследствии благодаря этому походу приобрел большие церковные богатства, став кардиналом и получив разные бенефиции. Этьен де Век и до этого обладал немалым состоянием и был сенешалом Бокера и президентом Счетной палаты в Париже, а раньше он преданно служил королю в качестве камердинера, когда тот был ребенком; он-то и перетянул на свою сторону генерального сборщика, и вдвоем они стали главными зачинщиками этого похода, за что снискали мало похвал, но много хулы, ибо для столь великого предприятия ничего не было готово.

Но король был юным, неопытным и очень своевольным человеком, а мудрых людей и добрых наставников вокруг него было мало. Наличных денег совсем не имелось, и перед тем, как выступить в поход, заняли 100 тысяч франков у банка Саули в Генуе из 14 процентов, уплачиваемых во время каждой ярмарки [439], и сделали займы в нескольких других местах, о чем я скажу после. Не было ни палаток, ни шатров, хотя в Ломбардию вступили уже зимой. И лишь одна добрая вещь была в наличии – веселое, но необузданное войско, состоявшее из молодых дворян. Таким образом, следует сделать вывод, что этим походом как в начале, так и в конце руководил сам господь, ибо ум предводителей, как я сказал, почти ни в чем не проявлялся, хотя они и могут заявить, что благодаря им их господин обрел великую честь и славу.

Когда король, о котором я говорю, был в коронационном возрасте, т. е. 14 или 15 лет, к нему прибыл герцог Лотарингский с требованием вернуть ему захваченное королем Людовиком XI герцогство Бар и графство Прованс, оставленное Людовику XI его двоюродным братом, королем Карлом Анжуйским, после своей смерти по завещанию, ибо он умер бездетным [440]. Герцог Лотарингский считал эти земли своими, поскольку был сыном дочери короля Рене Сицилийского, владевшего герцогством Анжуйским и графством Прованс, который, по утверждению герцога, незаконно лишил его наследства, оставив его королю Карлу Анжуйскому, ибо этот последний был всего лишь его племянником, сыном графа дю Мэна [441]. Король возразил ему, сказав, что Прованс, согласно многим завещаниям, не может переходить по женской линии. В итоге Бар был возвращен, за что король потребовал лишь определенную сумму денег. И чтобы приобрести большое влияние и могущественных друзей (особенно дружбу старого герцога Жана Бурбонского, который хотел жениться на сестре герцога Лотарингского), король дал герцогу высокую должность [442], предоставил ему 100 копий и назначил 36 тысяч ливров в год, которые должны были выплачиваться в течение четырех лет, пока изучается вопрос о правах на графство Прованс. Я присутствовал при обсуждении и решении этого дела, поскольку входил в совет, созданный близкими родственниками короля и штатами королевства [443].