Возвращаясь к моему повествованию, скажу, что эти депутаты вернулись в Гент. Был собран совет, и барышня воссела на трон в окружении нескольких сеньоров, чтобы выслушать доклад депутатов. Они начали с того, что напомнили о данном ею поручении, и затем перешли к своим полномочиям, сказав, что они заявили королю о ее намерении во всем руководствоваться советом штатов, а тот ответил им, что уверен в обратном и предъявил им письмо, когда они стали настаивать на своем. Барышня, взволнованная и негодующая, тут же сказала, что неправда, будто такое письмо было написано и существует. Но тот, кто держал речь, а им был то ли гентский, то ли брюссельский пансионарий, в тот же миг достал из-за пазухи письмо и перед всеми вручил ей его, тем самым показав, что он очень дурной и бесчестный человек, если так осрамил эту юную барышню, по отношению к которой не подобало совершать столь грубого поступка, – ведь если она и совершила ошибку, то наказывать ее следовало не при народе.

Не стоит задаваться вопросом, сильно ли она была пристыжена, ибо все говорят по-разному. Вдовствующая герцогиня, сеньор де Равенштейн, канцлер и сеньор де Эмберкур присутствовали при этом. Герцога Клевского и его сторонников на словах обнадеживали насчет брака его сына, так что они все разгневались и началась открытая свара[291]. Герцог Клевский до этого момента питал надежду на то, что сеньор де Эмберкур поддерживает его в его брачных планах, но, узнав из письма, что он обманывался, стал его врагом. Епископ Льежский также не любил сеньора де Эмберкура, памятуя о прошлых делах, совершенных, когда тот был в Льеже губернатором, как не любил его и спутник епископа, приехавший вместе с ним, – мессир Гийом де ла Марк.

Граф де Сен-Поль, сын коннетабля, о котором я говорил, ненавидел сеньора де Эмберкура и канцлера за то, что они выдали его отца в Перонне королевским слугам, о чем Вы слышали выше. А жители Гента питали к ним сильную ненависть независимо от того, причинили ли те им какой-нибудь вред, а только потому, что они были облечены большой властью, хотя они заслуживали ненависти не более, чем любой другой человек, живший в то время как у нас, так и у них, ибо они были добрыми и верными слугами своих господ.

В конце концов, когда минула ночь, после того как было обнародовано это письмо, и настало утро, канцлер и сеньор де Эмберкур были схвачены гентцами, хотя их об этом и предупреждали; но, к своему несчастью, они не сумели бежать, как бывало и со многими другими. Думаю, что их враги, коих я назвал, помогли их схватить.

Вместе с ними оказался мессир Гийом де Клюни, епископ Теруана, умерший впоследствии епископом Пуатье, и все трое были посажены вместе. Жители Гента отчасти соблюли юридические формальности, чего они обычно, когда мстили, не делали, и назначили для допроса своих юристов, среди которых был и человек из дома де ла Марка [292].

Вначале у них спросили, зачем они через монсеньора де Корда сдали цитадель в Аррасе, но долго на этом не задерживались, хотя другой их вины и не могли найти; страсти не позволяли гентцам остановиться на этом, ибо поначалу им неважно было, что их сеньор ослаблен потерей какого-либо города, а их ум и разумение не позволяли им понять, какой урон они могут понести со временем из-за этой потери. Обвинители остановились на двух других пунктах: во-первых, на том, что они, как утверждали гентцы, принимали дары, и в частности дар от города Гента, когда благодаря решению, вынесенному канцлером, помогли выиграть один процесс против частного лица [293]. На все, что касалось их обвинения в коррупции, те отвечали очень хорошо: в ответ на частное обвинение, будто они, как утверждали гентцы, продали справедливость, приняв от них деньги, они сказали, что этот процесс был ими, гентцами, выигран потому, что их дело было правое, а что до денег, которые они взяли, то они их отнюдь не просили и не требовали, а когда им их предложили, то и взяли.

Вторым же пунктом обвинения, на котором был сделан упор, было то, что, как утверждали гентцы, они в свое время вместе с покойным герцогом Карлом и в его отсутствие, когда они являлись его наместниками, неоднократно попирали привилегии и права города, а всякий человек, нарушающий привилегии Гента, достоин смерти. Для этого обвинения не было никаких оснований, ибо горожане не были их подданными и они не могли уничтожать привилегий города, а если герцог и его отец и отняли у гентцев некоторые привилегии, то сделано это было по соглашению с горожанами после распрей и войн; однако им были оставлены другие привилегии, более значительные, чем нужно для преуспеяния города, и их эти двое полностью соблюдали.

Несмотря на оправдания этих почтенных и именитых особ по обоим пунктам обвинения (ибо о главном пункте, о котором я говорил вначале, не было и речи), эшевены города Гента приговорили их в ратуше к смерти якобы за нарушение привилегий и принятие денег за проведение вышеупомянутого процесса в пользу горожан.

Оба названных сеньора, выслушав жестокий приговор, естественно, испугались, не видя никакой возможности спастись, Ибо находились в руках горожан. Однако они апеллировали к королю в его парламент, надеясь по меньшей мере отсрочить казнь, дабы за это время их друзья смогли бы помочь им спасти жизнь.

Накануне вынесения приговора их сильно пытали без всякого судебного постановления, и весь процесс длился не более шести дней. Несмотря на апелляцию, сразу же после приговора им предоставили всего лишь три часа, дабы исповедаться и поразмыслить о своих делах, а по истечении этого срока их отвели на рынок и подняли на эшафот.

Мадемуазель Бургундская, ставшая впоследствии герцогиней Австрийской, узнав о приговоре, отправилась в ратушу просить и молить за осужденных, но это не помогло. Оттуда она пошла на рынок, где собрался при оружии весь народ, и увидела этих двоих на эшафоте. Барышня была в своем траурном одеянии и в очень скромном и простом головном уборе, чтобы разжалобить народ; и она, в слезах и всклокоченная, обратилась к нему с мольбой, дабы он возымел жалость к двум ее слугам и соблаговолил ей их вернуть [294].

Значительная часть народа пожелала, чтобы ее воля была исполнена и им была бы сохранена жизнь, но другие были против, и тогда скрестились пики тех и других, как перед боем. Но требовавшие их смерти оказались сильней и стали кричать тем, кто был на эшафоте, чтобы они поскорей отправляли этих двоих на тот свет. И в итоге обоим отрубили голову, а бедная барышня вернулась в свой дом в горести и печали, поскольку это были ее самые доверенные люди.

После того как жители Гента совершили это деяние, они разлучили ее и с монсеньором де Равенштейном, и с вдовствующей герцогиней, женой герцога Карла, поскольку те поставили свои подписи под письмом, которое было передано сеньору де Эмберкуру и канцлеру, как Вы знаете. Таким образом, горожане стали повелителями и взяли власть над этой бедной юной государыней. Ее действительно можно было назвать бедной, и не столько потому, что она потеряла так много больших городов ^а потеря казалась невозместимой ввиду того, что они попали под столь сильную руку, как рука короля, хотя она еще и могла надеяться вернуть их благодаря милости, дружбе или соглашению с королем), сколько потому, что она оказалась во власти закоренелых врагов и притеснителей ее дома, и это было большим несчастьем. В их действиях и поступках вообще было больше безумства, нежели злоумышления. И по большей части это были богатые ремесленники, пользующиеся влиянием и властью, которые не имеют никакого представления о важных делах, касающихся управления государством. Зло, идущее от них, двоякое: во-первых, они всеми средствами стремятся ослабить и умалить своего государя, а во-вторых, когда они, совершив какое-либо зло или большую ошибку, видят, что оказались слабее противника, то они выражают самую великую покорность и преподносят самые богатые дары, дабы добиться соглашения. И они лучше, чем жители любых других городов, какие только мне известны, умеют выбрать людей, к которым нужно обратиться, чтобы добиться соглашения.