Как только гентцы узнали о смерти герцога Карла, то сочли себя свободными и схватили всех представителей своего правосудия, а их было 26, и почти всех казнили; сделали они это под тем предлогом, что те обезглавили за день до того одного человека, которого, хоть он и заслуживал такой кары, не имели права казнить, поскольку их полномочия со смертью герцога, поставившего их на эти должности, прекращались. Они казнили также нескольких влиятельных и почтенных лиц в городе, которые были друзьями герцога и пользовались его милостью; некоторые из них в мою бытность там и в моем присутствии помогли разубедить герцога Карла, намеревавшегося разрушить значительную часть города. Горожане принудили барышню подтвердить их прежние привилегии, отнятые у них по миру, заключенному в Гавере с герцогом Филиппом, и по миру с герцогом Карлом. Эти привилегии всегда являлись причиной их раздоров со своими государями. Больше всего им хотелось иметь слабого государя, и вполне естественно, что они любили государей до тех пор, пока те были детьми и не имели власти, а когда они становились сеньорами, их никогда не любили, как случилось и с этой барышней, которую они заботливо оберегали и уважали, пока она не стала дамой.
Следует полагать, что, если бы гентцы после смерти герцога не бунтовали, а попытались сохранить его владения, они смогли бы быстро поставить солдат в Аррас, а может быть, и в Перонн, но они ни о чем ином не помышляли, кроме бунта.
Между тем, когда король стоял под Аррасом, к нему прибыли послы от штатов областей, принадлежавших барышне, ибо в Генте собрались депутаты трех сословий; гентцы тогда все делали, как им было угодно, поскольку держали барышню в своих руках. Король их выслушал; между прочим, они сказали, что все их предложения о мире исходят якобы от барышни, которая решила во всем действовать по воле и совету штатов своих областей. Они просили, кроме того, чтобы король соблаговолил прекратить военные действия, которые он вел в Бургундии и Артуа, и назначил бы день встречи, дабы иметь возможность прийти к дружескому примирению, а на это время приостановил бы военные операции.
Но король уже брал верх над ними и считал, что далее дела пойдут для него еще лучше, ибо он был хорошо осведомлен о том, что их войска были всюду биты и одни люди погибли, а множество Других перешло на его сторону; среди этих последних главным был монсеньор де Корд, которого он весьма ценил, и не без причины: ведь силой король и за долгий срок не добился бы того, чего достиг благодаря ему и его сторонникам за несколько дней, как Вы уже слышали. А поэтому он с пренебрежением отнесся к предложениям и просьбам послов. К тому же он хорошо знал и понимал, что народ в Генте такой, что всюду будет вносить смуту, и они не сумеют прийти к согласию, действуя против него, ибо при своих прежних государях этот народ ни во что не ставил умных и облеченных властью людей, а лишь угрожал их жизни и подвергал расправам; и особенно ненавистны гентцам были бургундцы, которые пользовались раньше большой властью [285]. Все это король прекрасно понимал, ибо в таких вещах он разбирался, как никто другой в его королевстве, и учитывал, что гентцы всегда стремились умалить власть своего сеньора, лишь бы от этого не страдали их собственные интересы. И потому он решил, что если среди них начнутся раздоры, то их нужно разжигать, ибо те, кто ему противостоял, были глупцами (таковы почти все горожане) [286], особенно в делах, которые с таким искусством умел вести король; и он делал все необходимое для того, чтобы довести до конца свой замысел и победить.
В ответ на фразу послов о том, что их государыня ничего не предпримет без решения и совета штатов ее земель, король заметил, что они плохо осведомлены о том, какова ее истинная воля и воля некоторых близких ей людей, ибо он уверен, что она склонна вести свои дела через своих близких, которые отнюдь не стремятся к миру, а их, послов, не признает; послы пришли в сильное замешательство, поскольку не привыкли решать столь важные вопросы. Они сразу же ответили, что уверены в своей правоте и могут, если понадобится, показать данную им инструкцию. Им же сказали, что если королю будет угодно, то им покажут письмо, написанное лицами, заслуживающими доверия, где говорится о том, что барышня желает вести свои дела только при посредстве четырех определенных лиц. Но они вновь возразили, что уверены в обратном.
Тогда король велел показать им письмо, которое в свое время привезли канцлер Бургундии и сеньор де Эмберкур, когда приезжали в Перонн, и оно было написано тремя лицами: отчасти самой барышней, отчасти вдовствующей герцогиней Бургундской, женой герцога Карла и сестрой короля Эдуарда Английского, а отчасти сеньором Равенштейном, братом герцога Клевского и близким родственником барышни. Оно было написано тремя, для большей убедительности, хотя все излагалось там от лица одной барышни. По содержанию это была верительная грамота канцлера и Эмберкура, но в ней барышня заявляла, что намерена вести все свои дела через четырех человек: вдовствующую герцогиню – ее мачеху, сеньора де Равенштейна и упомянутых канцлера и Эмберкура; и она просила короля, чтобы он соблаговолил во всем, что касается ее, иметь дело только с ними и не обращаться ни к кому другому.
Когда гентцы и другие депутаты прочитали это письмо, они пришли в негодование, а люди короля, общавшиеся с ними, стали его подогревать. В конце концов им отдали письмо, и это была самаяважна я бумага, какую они получили, – ведь они только и помышляли о распрях и о том, чтобы все в этом мире переделать по-новому, а дальше ничего не видели, хотя потеря Арраса и должна была бы их образумить. Но это были люди, не приученные к серьезным делам, и таково большинство горожан, как я сказал.
Они возвратились в Гент и застали там у барышни герцога Клевского, ее ближайшего родственника по матери, который был уже очень старым. Он воспитывался в Бургундии при герцогском доме, от которого всегда получал пенсию в шесть тысяч рейнских флоринов, и по этой причине он иногда наезжал туда как бы по долгу службы. При барышне тогда были также приехавшие по своим личным делам епископ Льежский и некоторые другие особы. Епископ приехал просить освободить его область от уплаты примерно 30 тысяч флоринов – эту сумму жители должны были уплатить герцогу Карлу по соглашению, заключенному после войны, которую они вели против него, о чем я выше говорил [287]. Эта война велась из-за епископа и в его интересах, поэтому он не слишком нуждался в том, чтобы его просьба была уважена, и предпочел бы, чтобы жители были победнее (он ведь ничего не взимал со своей области, кроме доходов с небольшого домена, несмотря на обширность и богатство области и свою большую духовную власть).
Епископ был братом герцогов Бурбонских, Жана и Пьера [288], живущих и поныне: он был человеком, любившим хорошо поесть и пожуировать, и мало разбирался в том, что для него полезно, а что нет. У него тогда нашел пристанище мессир Гийом де ла Марк, прекрасный и храбрый рыцарь, но очень жестокий и необузданный, который всегда был ему и Бургундскому дому врагом, выступавшим на стороне льежцев. Барышня дала ему, благоволя к епископу Льежскому, 15 тысяч рейнских флоринов, дабы укротить его. Но он вскоре перекинулся на сторону короля против нее и своего господина епископа, намереваясь сделать епископом своего сына. Он разбил епископа в сражении, собственноручно убил его и сбросил его тело в реку, где оно пролежало три дня.[289]
Герцог же Клевский приехал, надеясь женить своего старшего сына на барышне (по многим причинам он считал свое дело верным). Полагаю, что брак этот и в самом деле состоялся бы, если бы жених нравился и ей, и ее окружению, ибо он происходил из того же Бургундского дома, при нем воспитывался и герцогство его находилось по соседству; однако ему повредило то, что его часто видели и хорошо знали [290].
