Когда король Ферранте бежал из Неаполя, оставив в замке[510] маркиза Пескаро с некоторым числом немцев, он направился к отцу, чтобы получить помощь от Сицилии. Дон Федериго держался на море с несколькими галерами и дважды, получив охранную грамоту, приезжал переговорить с нашим королем. Он просил короля оставить его племяннику, дону Ферранте, часть королевства с королевским титулом, а за ним самим сохранить имущество его и жены, и в его отношении дело было несложным, поскольку он имел небольшие владения. Король предложил для него и его племянника земли во Франции, и я полагаю, что он выделил бы им хорошее большое герцогство, но они не согласились. А оставаясь в своем королевстве, они отказались бы от любого договора, какой бы им ни предложили, как только заметили бы, что дела оборачиваются в их пользу.

Перед неаполитанским замком, где были одни немцы, ибо маркиз Пескаро ушел оттуда, была расставлена артиллерия, и начался обстрел; и если бы кто отправил четыре пушки к острову Искья, то был взят бы и он. Но с этого и начались беды. Ибо взяты были все сопротивлявшиеся крепости, которых насчитывалось четыре или пять, и пошли пиры, празднества и турниры. Наши столь возгордились, что не считали уже итальянце? и за людей.

Король венчался на царство и расположился в Кастелло ди Капоана, а иногда наезжал в Монте Империале[511]. Подданным он оказал большие милости и снизил подати; как я уверен, народ сам по себе от него не отвратился бы (хотя этот народ непостоянен), но ему следовало бы ублажить кое-кого из знатных людей, которых дурно приняли и грубо обошлись с ними у городских ворот. Лучше всего обращались с теми, кто из дома Караффа и которые были истыми арагонцами, хотя и у них многое отняли, не оставив им ни одной ни должности, ни службы; с анжуйцами вроде графа Марильяно [512] обращались хуже, чем с арагонцами. Был издан указ, в котором на президента Гане возлагалась вина за получение денег, а на сенешала – за то, что он присвоил герцогство Нольское и возвел себя в сан обер-камергера; этим же указом за всеми, кроме анжуйцев, сохранялись их владения и всем под угрозой судебного преследования запрещалось их расширять. А тех, кто самовольно захватил чужие земли, как граф Челано, силой выдворяли. Все службы и должности были отданы французам, причем одну и ту же должность давали и двоим, и троим. Все очень большие запасы продовольствия в неаполитанском замке[513] были после его захвата с ведома короля розданы всем желающим.

Замок был сдан после соглашения с немцами, которые получили все имущество, что находилось в нем; был также взят после обстрела и Кастель дель Ово. Эта победа свидетельствует о том, что те, кто руководил этим походом, действовали не сами по себе; как ясно всем, это поистине было делом господним; но те крупные ошибки, о которых я сказал, были совершены людьми, ослепленными славой и не понимавшими, откуда идет это благо и честь, людьми, которые действовали в соответствии со своими дурными страстями и слишком малым опытом. И как видим, судьба так быстро и очевидно переменилась к ним, как быстро происходит смена дня и ночи на Готланде и в Норвегии, где летом дни длиннее, чем где-либо, и как только наступит ночь, тут же или чуть спустя, через четверть часа, уже наступает новый день. Точно так же всякий мудрый человек мог бы наблюдать, как в короткое время этот славный и добрый поход обернулся поражением, хотя он мог бы принести много блага и чести всему христианскому миру, если бы люди поняли, что их вел господь; ведь Турка, который еще жив и является самым никудышным человеком в мире, так же легко было бы ниспровергнуть, как и короля Альфонса; к тому же в руках нашего короля был его брат, которого тот боялся более всего на свете, но он недолго прожил после бегства кардинала Валенсии (говорят, что он был выдан королю уже отравленным)[514]

А сколько тысяч христиан готово было восстать – никто и представить себе не может. Ведь от Отранто до Албании всего 60 миль, а от Албании до Константинополя около 18 дней перехода по суше, как мне подсчитали те, кто часто проделывал этот путь; и на этом пути нет ни одной крепости, кроме двух или трех, ибо все остальные разрушены. Там три густонаселенные страны – Албания, Славония и Греция, и их жители постоянно ждали известий о нашем короле от своих друзей в Венеции и Апулии и сами писали им, ожидая лишь этого Мессию, чтобы восстать.

От имени короля к ним был послан епископ Дураццо, албанец [515]; он разговаривал со множеством людей, с детьми и племянниками многих сеньоров и знатных особ этих областей: с родственниками Скандербега, с сыном самого Константинопольского императора[516], с племянниками сеньора Константина, ныне правящего в Монферрате[517], которые были также племянниками или кузенами короля Сербии. Все они были готовы встать на сторону короля. Более 500 янычар перешло бы к нему; были бы взяты также благодаря сеньору Константину и его сторонникам (а он несколько дней прятался у меня в Венеции) и Скутари с Круей, поскольку Македония с Фессалией и Албанией составляли его патримоний, который некогда принадлежал Александру Великому; Скутари и Круя находятся рядом, и в свое время его отец или дядя заложил их венецианцам, но те потеряли Крую, а Скутари передали Турку по мирному договору.

Сеньор Константин находился в трех лье от этих городов, и он выполнил бы свой замысел, не задержись епископ Дураццо в Венеции на несколько дней после отъезда сеньора Константина. Я каждый день поторапливал епископа с отъездом, ибо мне он казался человеком легкомысленным, но он говорил, что сделает что-нибудь такое, что заставит всех говорить о себе. К несчастью, в тот день, когда венецианцы узнали о смерти переданного папой в руки короля брата Турка, они решили немедленно известить об этом Турка через своих секретарей, и приказали не пропускать в эту ночь ни одного судна мимо двух башен у входа в залив, и велели поставить дозор, ибо они опасались лишь того, что могут проскочить некоторые из стоявших в порту маленьких судов, называемых грипами, пришедших из Албании или с греческих островов; а ведь тот, кто первым принес бы эту новость Турку, получил бы хороший подарок.

А бедный архиепископ хотел выехать к дожидавшемуся его сеньору Константину именно в эту самую ночь; он вез много мечей, щитов и дротиков для сторонников сеньора Константина, у которых ничего не было. Когда он проходил мимо двух башен, его вместе со слугами схватили и посадили в одну из них, а его судно пропустили. И тогда-то были найдены письма, раскрывавшие весь замысел. Как мне рассказывал сеньор Константин, венецианцы предупредили об этом самого Турка и его людей из ближайших крепостей; и если бы не прошедший вперед грип, шкипер которого, албанец, известил его о происшедшем, то он был бы схвачен; но он бежал морем в Апулию.

Однако пора мне кое-что рассказать о Венеции и о том, зачем я там находился, пока король продвигался к Неаполю, взяв верх над своими противниками.

Я выехал из Асти, чтобы поблагодарить венецианцев за добрый ответ, что они дали двум послам короля, и чтобы поддержать, насколько это было в моих силах, нашу дружбу с ними; ибо по своей силе, уму и умению искусно действовать они были единственными в Италии, кто мог бы легко помешать королю.

Герцог Миланский, который помог мне в этой поездке, написал туда своему постоянному послу (а он там всегда держал кого-либо) чтобы тот составил мне компанию и поруководил мною. Этому послу Синьория выплачивала 100 дукатов в месяц, предоставила прекрасно устроенное жилище и три лодки бесплатно, чтобы ездить по городу. Венецианский посол в Милане имел то же самое, кроме лодок, поскольку там ездят на лошадях, а в Венеции – на лодках по воде.