Перемирие заключено – возобновились переговоры по поводу коннетабля; короче говоря, было принято то, о чем договорились в Бувине и что я изложил выше. Обе стороны обменялись соответствующими грамотами, скрепленными печатями. В соответствии с этой договоренностью герцогу были обещаны Сен-Кантен, Ам и Боэн, все имущество коннетабля, находящееся во владениях герцога, и вся его движимость, где бы она ни находилась; обсудили также, каким образом осаждать Ам, где жил коннетабль, и решили, что первый, кто его схватит, должен в течение восьми дней или свершить над ним суд, или передать его другому.

Все это быстро привело к тому, что лучшие люди коннетабля, как монсеньор де Жанлис и другие, испугались и начали его покидать. Коннетабль, зная, что король Английский переслал его письма и сообщил все, что знал о нем, а также что его враги должны заключить перемирие, сильно встревожился и стал просить у герцога Бургундского охранной грамоты, дабы он мог приехать и рассказать ему о вещах, которые его непосредственно касаются. Герцог поначалу отказался, но в конце концов послал ему грамоту.

Много мыслей приходило в голову этому могущественному человеку насчет того, как ему скрыться, ибо он обо всем был осведомлен и видел дубликат грамоты, составленной против него в Бувине. Однажды он даже обратился к некоторым своим приближенным лотарингцам, решив вместе с ними бежать в Германию с большой суммой денег, ибо дорога была безопасной, купить на Рейне крепость и оставаться там до тех пор, пока удастся договориться с одной из сторон. Но затем он решил все же держаться в своем добром замке Ам, который стоил ему многих денег, ибо он подготовил его для того, чтобы отсидеться в нем в момент крайней опасности, и снабдил всем необходимым настолько, насколько только можно представить.

Однако он не мог найти верных людей, которые бы остались с ним, ибо все, кто ему служил, были уроженцами сеньорий того или другого государя [217]. Он не осмеливался им полностью открыться потому, вероятно, что испытывал сильный страх, хотя я уверен, что он нашел бы немало таких людей, которые бы его не бросили. Ему нужно было бояться не того, что его осадят два государя, а того, что осадит один, ибо двум армиям прийти к согласию невозможно.

Последним его решением было отправиться к герцогу Бургундскому с этой охранной грамотой; и он взял только 15 или 20 всадников и пошел в Моне в Эно, где находился сеньор д Эмери, главный бальи Эно, самый близкий друг, какой был у коннетабля. Там он и остановился в ожидании вестей от герцога Бургундского, который начал войну против герцога Лотарингского, поскольку тот послал ему вызов во время осады Нейса и нанес большой ущерб его области Люксембург.

Как только король узнал об отъезде коннетабля, он решил не допустить того, чтобы коннетабль вернул себе дружбу герцога Бургундского, и срочно собрав 700 или 800 кавалеристов, двинулся с ними к Сен-Кантену, будучи хорошо осведомлен о положении в городе. Когда он подошел к городу, ему вышли навстречу с изъявлением покорности, и он велел мне войти в город и определить квартиры. Я так и сделал; затем вступила кавалерия, а после нее король, которого хорошо приняли жители. Часть людей коннетабля ушла в Эно.

Король сразу же известил герцога Бургундского о взятии Сен-Кантена, дабы отнять у него надежду овладеть городом с помощью коннетабля. И герцог, узнав эти новости, велел сеньору д’Эмери, своему главному бальи в Эно, расставить стражу в Монсе, дабы коннетабль не мог выехать, и запретить ему покидать свое жилище. Бальи не осмелился не повиноваться и выполнил это. Однако охрана была не столь бдительной, чтобы один человек не мог бы бежать, если бы пожелал.

Что же после этого можно сказать о Фортуне? Ведь человек держался между двумя враждующими друг с другом государями, имел под рукой столь сильные крепости и вот уже 12 лет как держал четыре сотни кавалеристов, при которых сам же был контролером и набирал кого хотел; был очень мудрым и храбрым рыцарем и много повидал; имел большие наличные деньги – и этот человек, упав духом, оказался в такой опасности и безо всякой помощи! Можно сказать, что обманщица Фортуна отвернулась от него. Но вернее будет сказать, что эта великая тайна – не дело рук Фортуны, ибо Фортуна – ничто, всего лишь поэтическая выдумка; если принять во внимание все вышесказанное и многое другое, о чем я не упоминал, то следует заключить, что от него отвернулся господь. И если бы у человека было право судить, – а его нет, особенно у меня, – то я бы ?сказал, что разумной причиной его наказания было то, что он всегда изо всех сил старался поддержать вражду между королем и герцогом. Именно их вражда позволяла ему сохранять большую власть и высокое положение; и ему немногое нужно было делать, чтобы их вражда не утихала, поскольку те были натурами слишком разными.

Поистине невежественны те, кто верит в существование Фортуны или чего-либо подобного, что могло бы навлечь на столь мудрого человека ненависть сразу трех государей, которые за свою жизнь ни в чем не пришли к согласию, кроме этого дела; и их согласию не помешало даже то, что король Английский был женат на племяннице коннетабля и необыкновенно любил всех родственников своей жены, особенно из дома Сен-Полей. Бесспорно и несомненно то, что его обошел своей милостью господь, коли он стал врагом этих трех государей и не нашел ни одного друга, который отважился бы его укрыть однажды ночью. И кроме бога, никакая Фортуна руку к этому не прилагала. Так было и будет со многими другими, на которых после великого преуспеяния обрушиваются великие бедствия.

После ареста коннетабля король потребовал от герцога или выдать его, или поступить так, как записано в договоре. Герцог ответил, что он так и сделает, и велел отправить коннетабля под строгой охраной в Перонн.

К тому времени герцог уже взял несколько крепостей в Лотарингии и Баре и осаждал Нанси, который храбро оборонялся. У короля была многочисленная кавалерия в Шампани, которая внушала страх герцогу, ибо перемирие не предусматривало, что он может разгромить герцога Лотарингского, бежавшего к королю. Монсеньор де Бушаж и другие послы короля оказывали на герцога сильное давление, чтобы он выполнил условия договора. Он все обещал; восьмидневный срок, в течение которого он обязан был или выдать коннетабля, или устроить над ним суд, истек, и прошло еще более месяца. Но, чувствуя этот нажим, он испугался, как бы король не помешал ему захватить Лотарингию, – а это дело он очень хотел довести до конца, дабы иметь проход из Люксембурга в Бургундию и соединить все свои сеньории в одно целое (ибо, заполучив это небольшое герцогство, он мог бы проехать по своей земле от Голландии до Лиона). Поэтому он написал своему канцлеру и сеньору де Эмберкуруг о которых я достаточно много говорил и которые оба были врагами и недоброжелателями коннетабля, чтобы они отправились в Перонн и в указанный день передали коннетабля посланцам короля, ибо оба вышеназванных обладали полной властью в отсутствие герцога; он сообщил также сеньору д’Эмери, чтобы выдал коннетабля.

Тем временем герцог обстреливал город Нанси, где было много храбрых людей, державших оборону. Один герцогский капитан по имени граф Кампобассо, изгнанный из своего родного королевства Неаполитанского за поддержку анжуйцев [218], вошел в сношения с герцогом Лотарингским (ибо монсеньор Лотарингский, будучи ближайшим родственником и наследником Анжуйского дома, сумел найти способ его перетянуть; к тому же граф был предан Анжуйскому дому, чью сторону он держал в Неаполитанском королевстве, заплатив за это изгнанием, и это также его толкало к измене своему господину и переходу к герцогу Лотарингскому) и обещал ему затянуть-осаду и сделать так, чтобы возникла нехватка во всем том, что необходимо для взятия города. Он легко это мог сделать, поскольку был тогда главным начальником армии, и поступил он коварно по отношению к своему господину, как я позднее скажу. Но это было как бы приуготовление к тем бедам, которые приключились с герцогом Бургундским впоследствии.