Были ли разорваны эти брачные узы в соответствии с заповедями церкви, я не знаю, ибо одни доктора теологии говорили мне, что-да, а другие – что нет, и потому я рассказываю лишь то, как было. Но как бы там ни было, обе эти дамы оказались несчастными из-за своих детей; наша за четыре года родила одного за другим трех сыновей, и никто из них не выжил, и лишь один прожил около трех лет[465]. А мадам Маргарита вышла замуж за принца Кастильского, единственного сына короля и королевы Кастильских и наследника нескольким других королевств, но принц умер в первый же год супружества, т. е. в 1497 году, оставив ее беременной, и она сразу же после его смерти разродилась мертвым сыном, что повергло в большое горе короля и королеву Кастильских и все королевство [466].

Римский король, как только были расторгнуты те брачные договоры, о которых я рассказал, женился на дочери герцога Галеаццо Миланского[467], сестре герцога Джана-Галеаццо, о котором шла речь, и устроил этот брак сеньор Лодовико. Имперские князья и многие друзья римского короля были крайне недовольны этим браком, считая, что она происходит из недостаточно знатного дома. Ведь род Висконти, как зовутся те, что правили в Милане, благородством не отличается, а еще меньше благородства у рода Сфорца, основателем которого был герцог Франческо Миланский[468]. Его отец ведь был сыном башмачника из города Коттиньола, хотя считался доблестным человеком. А сам Франческо проявил еще большую доблесть, когда стал герцогом Милана с помощью жены, незаконнорожденной дочери герцога Филиппо Мария; он захватил герцогство и владел им не как тиран, а как истинно добрый государь, и благодаря своей доблести и доброте он заставил уважать себя самых знатных государей своего времени. Я говорю обо всем этом, чтобы показать последствия расторжения брачных уз, но не знаю, что может из-за этого произойти в будущем.

Возвращаясь к нашей главной теме, напомню, что, как Вы уже слышали, граф Каяццо и другие послы отбыли от короля из Парижа, и начались кое-какие переговоры в Италии, и наш король, по своей молодости, принял это дело очень близко к сердцу, но никому еще не открывался, кроме тех двоих [469]. В связи с этим походом к венецианцам от имени короля обратились с просьбой оказать помощь и дать совет, и они ответили, что будут рады встретить короля, но помощи оказать не смогут ввиду опасности со стороны Турка, хотя у них с ним и мир, а что касается того, чтобы подавать советы столь мудрому королю, имеющему столь добрый совет, то это была бы слишком самонадеянно, но что они скорее помогут ему, нежели станут противодействовать.

Заметьте, сколь мудро они сумели ответить, и они всегда так Делают, а поэтому, как я считаю, на сегодняшний день они в своих делах принимают решения более мудрые, чем любой иной государь или коммуна в мире. Но господь всегда дает знать, что человеческие суждения и разум бесполезны, когда ему угодно поступить по-своему. И он распорядился этим делом иначе, нежели предполагали венецианцы, ибо они не верили, что король может явиться собственной персоной, и, что бы они ни говорили, не испытывали никакого страха перед Турком, поскольку царствующий ныне Турок не отличается доблестью. Они надеялись отомстить Арагонскому дому, и отцу и сыну, которых сильно ненавидели, обвиняя их в том, что это они призвали Турка в Скутари [470] (я имею в виду отца нынешнего Турка, Мухаммеда Оттоманского, который завоевал Константинополь и нанес большой урон венецианцам). О герцоге Альфонсе Калабрийском они говорили многое, и между прочим, что он был виновником войны между ними и герцогом Феррарским, которая баснословно дорого обошлась им и в которой они было считали себя уже разбитыми. Об этой войне несколько слов сказано мною выше. Они говорили также, что герцог Калабрийский послал в Венецию специально человека, чтобы отравить воду в цистернах, по крайней мере в тех, к которым ему удастся подобраться, поскольку некоторые закрывались на ключ; ведь в городе никакой другой водой не пользуются, так как он со всех сторон окружен морем, а эта вода очень хорошая, и я пил ее восемь месяцев, когда пребывал в этом городе. Я был там и еще раз в то время, о котором идет речь.

Но главным для них были не эти обвинения, а то, что отец и сын мешали им расширить свои владения в Италии и Греции, ибо те всегда держались начеку; однако венецианцы сумели заново завоевать королевство Кипр[471], не имея на него никаких прав. Из-за своей ненависти венецианцы полагали, что им выгодна будет война между нашим королем и Арагонским домом, поскольку не думали, что она кончится так быстро, и надеялись, что их враги, арагонцы, будут ослаблены, но не разбиты и, по крайней мере, передадут им, венецианцам, какие-нибудь города в Апулии, на берегу их залива, дабы получить от них помощь. Так оно и случилось, но венецианцы едва не ошиблись в своих расчетах. Кроме того, они полагали, что их не смогут обвинять в том, что они призвали короля в Италию, поскольку они не подали ему совета и не оказали помощи, как явствует из их ответа Перрону да Баски.

В 1493 году король направился в Лион, чтобы заняться этими делами, но это отнюдь не означало, что он уже решился пересечь горы. Туда к нему приехал с большой свитой мессир Галеаццо, брат графа Каяццо да Сан-Северино, о котором шла речь, и прибыл он от сеньора Лодовико, будучи его заместителем и главным советником. Он привел большое число прекрасных, добрых лошадей и захватил доспехи, чтобы сражаться на турнирах; а сражался он хорошо, поскольку был молодым и очень ловким рыцарем. Король встретил его радушно, с большим почетом и наградил своим орденом. Затем он вернулся в Италию, а в качестве посла при короле неизменно оставался, чтобы содействовать подготовке похода, граф Бельджойозо. В Генуе, где от имени короля находились обер-шталмейстер Франции сеньор д’Юрфе и другие, начали снаряжать огромный флот.

Затем где-то в начале августа того же года король отправился во Вьенн, в Дофине, куда каждый день поступали вести из Генуи от посланного туда герцога Людовика Орлеанского, что ныне царствует [472]; он был тогда еще молодым и красивым человеком и любил развлечения. О нем достаточно говорилось в этих воспоминаниях. В то время предполагалось переправить армию морем и высадить ее в Неаполитанском королевстве – по настоянию и совету изгнанных из него принцев Салернского и Бизиньянского, которых я уже упоминал. Было приготовлено около 13 генуэзских нефов, много галер и талионов, и по этому случаю королю там повиновались так же, как и в Париже, ибо Генуя находилась под властью Миланского го,-сударства, которым управлял сеньор Лодовико, и ему никто не противоречил, кроме жены герцога, приходившейся дочерью королю Альфонсу (его же отец, король Ферранте I, к этому времени уже умер). Власть этой дамы была невелика, однако, видя, что король готовится переправить армию, она заявила о поддержке отца, как и ее неумный муж, который лишь повторял ее слова в разговорах с дядей, а тот уже утопил нескольких гонцов, направленных ею к отцу. Расходы на этот флот были очень большими (полагаю, что он обошелся в 30 тысяч франков), но он оказался бесполезным; на него ушли все наличные деньги, которые король смог получить благодаря собственным финансовым поступлениям.

Как я сказал, у короля не было ни ума, ни денег, равно как и всего прочего, необходимого для такого предприятия, и если оно все же благополучно завершилось, то лишь по милости бога, который явно дал это понять. Я отнюдь не хочу сказать, что король был глупее людей своего возраста, но ведь ему было лишь 22 года[473] и он едва оперяться начал. А те, кто им руководил в этом деле, т. е. названные мною сенешал Бокера Этьен де Век и генеральный сборщик Брисоне, ныне кардинал Сен-Мало, были людьми низкого происхождения и совершенно неопытными, но тем лучше господь проявил свое могущество: ведь наши враги считались весьма мудрыми и опытными в военном деле и управлении королевством, они были богаты и им служило множество мудрых советников и добрых капитанов. Я имею в виду короля Альфонса, незадолго до того коронованного папой Александром[474], уроженцем Арагона, который держал его сторону вместе с флорентийцами и имел добрые отношения с Турком. У короля Альфонса был милый сын 22 или 23 лет по имени дон Ферранте, который также носил доспехи и был очень любим в королевстве, и еще брат Федериго, ставший позднее, после вышеназванного дона Ферранте, королем. Федериго был весьма мудр и командовал их флотом; он долгое время провел за морем, у нас, и относительно него Вы, монсеньор архиепископ Вьеннский, искушенный в астрологии, неоднократно уверяли меня, что он станет королем; в то время он обещал мне четыре тысячи ливров ренты, если только ему достанется корона, и было это за 20 лет до того, как он ее получил [475].