Беда никогда не ходит одна. Судьба этого короля переменилась – и переменились его мысли. Всего 15 дней назад он был бы поражен, если бы кто-нибудь ему сказал: «Граф Варвик изгонит Вас из Англии и за 11 дней станет ее хозяином». Ведь тому не понадобилось больше времени, чтобы добиться повиновения страны, и теперь он насмехался над герцогом Бургундским, который нес расходы, охраняя море, и говорил, что хотел бы его уже видеть в Англии! Что может в свое оправдание сказать человек, столь много потерявший по собственной вине, кроме слов: «Я не думал, что так случится». Но государь (если он в зрелых летах) должен краснеть, оправдываясь столь недостойным образом.

Это прекрасный урок для государей, которые не боятся и не страшатся своих врагов, считая это делом постыдным (а большинство приближенных угодливо поддерживает их в этом) и полагая, что их за это будут больше ценить, уважать и хвалить за смелые речи. Не знаю, что будут говорить им в глаза, но мудрые люди сочтут такие речи безрассудными, ибо бояться того, чего следует бояться, и оберегать себя от опасности – к чести. Поэтому очень ценен для государя мудрый человек в его окружении, надежный, достойный доверия и имеющий право говорить правду.

Случайно в том месте, где хотел высадиться король Эдуард, оказался монсеньор де ла Грютюз, губернатор герцога Бургундского в Голландии, который немедленно был обо всем извещен (ибо те высадили людей на берег) и таким образом узнал об угрозе со стороны ганзейцев; он запретил ганзейцам преследовать беглецов и отправился на корабль, где был король, чтобы приветствовать его; король вступил на берег, а с ним – 1500 человек[141], среди которых был и герцог Глостер, его брат, провозгласивший себя впоследствии королем Ричардом.

У короля не было ни гроша, и он отдал хозяину судна платье, подбитое прекрасным куньим мехом, пообещав в будущем дать и больше. Столь убогой свиты у него никогда еще не было. Но сеньор де ла Г рютюз принял их с почетом, снабдив некоторых одеждой и взяв на себя все расходы до Гааги, в Голландии, куда он их повез, известив монсеньора Бургундского об этом событии.

Тот был сильно обеспокоен новостью и предпочел бы, чтобы король погиб, ибо опасался графа Варвика, своего врага, ставшего хозяином Англии. На сторону графа сразу же после его высадки перешло множество людей. То войско, которое бросил король Эдуард, встало под знамена графа из любви или страха, и каждый день люди все прибывали. Тогда он двинулся на Лондон. Многие его добрые рыцари и оруженосцы предались лондонским удовольствиям, и это впоследствии пошло на пользу королю Эдуарду, как и то, что королева, его жена, в своем несчастном положении разродилась сыном [142].

Прибыв в Лондон, граф направился в замок Тауэр и вывел оттуда короля Генриха, которого некогда сам же туда и засадил, обвинив в том, что он изменник и виновен в оскорблении величества; теперь же он называл его королем, привел в Вестминстерский дворец и усадил на королевский престол в присутствии герцога Кларенса, которому все это не нравилось. Граф немедля послал в Кале 300 или 400 человек, которые прошли через весь район Булоннэ и были радушно приняты сеньором Вэнлоком, о котором я говорил. И тогда стало ясно, что он всегда оставался верен своему господину – графу Варвику.

В тот день, когда герцогу Бургундскому сообщили о прибытии короля Эдуарда в Голландию, я находился в пути, возвращаясь из Кале к герцогу; застал я его в Булони, ничего не зная о случившемся и о бегстве короля. Герцог сначала получил известие о смерти короля, и оно его не тронуло, поскольку он больше любил Ланкастеров, чем Йорков. Кроме того, он принял у себя герцогов Экзетерского и Сомерсета и некоторых других из партии короля Генриха и поэтому считал, что ему легко будет достичь согласия с этим домом. Но он очень боялся графа Варвика и не знал, как удовлетворить бежавшего к нему короля Эдуарда, на сестре которого он был женат и с которым был собратом по орденам, ибо тот носил орден Руна, а герцог – Подвязки.

Герцог отослал меня немедленно обратно в Кале вместе с одним или двумя дворянами, принадлежавшими к этой новой партии короля Генриха, и изложил мне свои соображения насчет того, как мне действовать при этих новых людях; он настоятельно просил меня поехать туда, говоря, что ему нужна услуга в этом деле. Я добрался до Турнеэма, замка близ Гина, но ехать дальше не осмеливался, поскольку натолкнулся на людей, бежавших от англичан, которые опустошали окрестные земли. Я сразу же послал в Кале просить у монсеньора Вэнлока охранную грамоту, хотя я уже привык ездить туда без пропуска и меня принимали там с почетом, поскольку англичане чрезвычайно вежливы.

Все это было для меня внове, так как я никогда не был столь близким свидетелем перемен в этом мире. Я в ту же ночь известил герцога о своих опасениях насчет дальнейшего передвижения, но не сообщил ему о том, что послал за охранной грамотой, поскольку очень сомневался в его ответе. Герцог прислал мне в качестве опознавательного знака кольцо, которое носил на пальце, и приказал, чтоб я ехал дальше, не боясь, что меня схватят, ибо он меня выкупит. Он совершенно спокойно подвергал опасности свог слуг, используя их, когда нужно; но я предусмотрительно заручился охранной грамотой, которую получил вместе с очень любезным письмом монсеньора Вэнлока, написавшего, что я могу приехать, как обычно.

Я проехал в Гин и встретил капитана за пределами замка; он предложил мне выпить, но в замок не пригласил, как обычно это делал; он с великим радушием и почетом встретил дворян – сторонников короля Генриха, что приехали со мной. Наконец я попал в Кале. Навстречу мне никто не вышел, как бывало раньше. Все носили ливреи монсеньора Варвика. На дверях моего дома и моей комнаты нарисовали более сотни белых крестов [143] и написали стихи о том, что король Франции и граф Варвик едины.

Все это мне показалось очень странным, и я на всякий случай отправил в Гравелин, что в пяти лье от Кале, приказ захватить всех купцов и все товары из Англии – в ответ на то, что англичане разъезжали повсюду [144]. Вэнлок пригласил меня на обед, на котором присутствовало много народу; у него на шапке была эмблема графа Варвика – золотой узловатый жезл – и у всех других то же самое, а кто не мог завести золотого, имел суконный. На этом обеде мне сказали, что, как только они получили вести из Англии, менее чем за четверть часа все уже носили эту эмблему – настолько перемена произошла быстро и неожиданно; и я впервые тогда понял, сколь в этом мире все неустойчиво. Вэнлок вел со мной почтительные речи и объяснил, почему он остался верен графу, своему капитану, рассказав о его благодеяниях по отношению к нему. Но что до другие, которые были вместе с Вэнлоком, то это были самые вероломные люди, ибо их я считал наиболее преданными королю Эдуарду, а они оказались самыми опасными его врагами, и полагаю, что одни изменили ему из страха, а другие по доброй воле. Те, кого я в свое время хотел изгнать из города, т. е. домашние слуги упомянутого графа, были в этот час в фаворе. Однако они никогда так и не узнали о том, что я говорил о них Вэнлоку.

На все их речи я отвечал, что король Эдуард мертв и что я в этом уверен (хотя и был убежден в обратном), и сказал еще, что если бы это было и не так, то тем не менее союз монсеньора герцога Бургундского с королем и королевством Англии таков, что не может быть нарушен ни в коем случае, и что того, кого они признают королем, признаем и мы; а что касается прошлых событий, то следует помнить слова «С королем и королевством», и поручителями нерушимости этого союза являются для нас четыре главных города Англии [145].