Он не нравился себе категорически. И не только потому, что вчера напился вусмерть. Скорее, он напился потому, что не нравился себе. А всё потому, что пехота его сплоховала. Вместо того чтобы взять заложниц, они вляпались в дерьмо. И теперь ему надо изобретать новый ход против наглого Сидорова, а не спокойно диктовать ставшим совсем послушными пацанам свои условия. Ход не придумывался, оттого Пекарь и пил вчера столь отчаянно, как пролетарий после рабочей недели.

Уже в туалете он внезапно успокоился. Да и отбойные молотки в голове попритихли — что значит качественная выпивка! Уже пустив тугую струю в свой золотой унитаз, он уловил какое–то движение сбоку, от душевой кабинки. Но среагировать не успел: облегчаясь, он помертвевшей кожей головы почувствовал холодную сталь ствола, приставленного прямо к темечку.

Он не услышал выстрела — лишь щелчок спускаемого курка.

Пекарь аккуратно подогнул колени и уткнулся лбом прямо в сливной бачок. Из аккуратной дырки, прямо из центра бритой головы брызнул фонтанчик крови.

— Здесь тебе самое место, — жёстко сказал человек в куртке с капюшоном, отвинчивая глушитель с пистолета. Он брезгливо, рукой в чёрной перчатке подтолкнул голову Пекаря так, чтобы его лицо уткнулось в писсуар, и нажал на рукоятку бачка. Поток воды умыл удивлённое лицо Пекаря и, окрасившись розовым, с хлюпаньем унёсся по сточным трубам в неведомые дали.

Человек в капюшоне быстро прошёл по коридору, заглянул в спальню. Напарник, выдвинувшись из–за бархатной гардины, глазами показал ему на безмятежно спящую Настю. Длинная нога подруги Пекаря бесстыдно оголилась, а сама девушка свистела как осипший Соловей–разбойник.

— Оставь её, — беззвучно шевеля губами, приказал капюшон. — Сматываемся.

Настя засвистела громче, но дом уже опустел. Если не считать, конечно, склонившегося в последнем поклоне, позорно мёртвого Пекаря.

6 сентября 1997 года,

Уфа

«Продолжается регистрация билетов и начинается посадка пассажиров на рейс шестьсот сорок пять Уфа — Москва», — медленно сообщила усталая дикторша. Наверное, дежурила всю ночь, вот и спит на ходу. Словно услышав мысли Нура, дикторша чуть более бодро сообщила то же самое по–башкирски.

— Ну что, идём? — Зера, подсчитав, наконец, количество своих вещей, потянула Нура за рукав.

— Вы идите, я сейчас, — Нур кивнул двум амбалам–охранникам на чемоданы, — Справитесь?

— Ну, — невнятно согласился тот, что был чуть повыше и поплотнее.

Обычно Зеру не провожала охрана её отца, но в связи с нефтяными, мягко говоря, неприятностями Сафин приставил к дочери самых опытных своих бойцов. Кроме охранников имелась и ещё одна пара умелых рук — муж Зериной сестры, Резеды, тоже провожал свояченицу. Эмиль был не столь огромен, как бойцы, но весьма внушителен по горизонтали. Плотный, крепко сбитый, с хитрыми бегающими глазками и холёной смазливой физиономией, Эмиль Вафин не слишком–то нравился Нуру. Но, видимо, нравился Резеде, что, пожалуй, было важнее.

— Догоняй, — беспечно сказала Зера и чётко, как опытная командирша, распорядилась, — Вы, Мударис, берите тот чемодан на колёсах и портплед, ты, Вась, коробку с книгами и чёрную сумку. Эмиль, не забудь вон ту коробку, с ней можешь не церемониться, там тоже книги.

Нур оглянулся и восхитился: крошечная и хрупкая, как статуэтка, Зера так умело командовала громадными мужиками, что не оставалось никаких сомнений, где искать истоки феминизма. Конечно, на Востоке. А точнее: в аэропорту столицы Башкортостана.

У киоска с сувенирами Нур долго не раздумывал, да и некогда было — усталая дикторша вновь напомнила про рейс «Уфа — Москва».

— Мне, пожалуйста, во–он того медведя, — попросил Нур продавщицу, указывая на самый большой сувенир — вырезанного из дерева косматого медведя. В жадных лапах зверь крепко сжимал бочонок с башкирским мёдом. Глаза медведя довольно жмурились, отчего он был похож на настоящего, степного башкира.

— Дорого… — не веря своему счастью, пролепетала молоденькая продавщица. Этот зверь стоял у неё в витрине уже второй месяц и Нур был первым покупателем, покусившимся на такой весомый подарок.

— И пакет, пожалуйста, — Нур уже отсчитывал купюры. — Побыстрее, девушка, а то самолёт без нас с Мишей улетит.

Он осторожно принял пакет. Ну и тяжёлый же ты, зверюга! Да и прощание с Нюшей будет не легче. Не только для Нюши. Но Нур принял решение и отступать от него не собирался. В конце концов, Нюша всегда знала, что женится он только на татарке. А любовь… Он отмахнулся от этой мысли. Так недолго и на самолёт опоздать, в мечтах–то об ореховых глазках прекрасной возлюбленной. Бывшей возлюбленной.

— Да, Майкл? — спросил он у деревянной макушки медведя, но тот угрюмо промолчал в ответ.

В салоне бизнес–класса они с Зерой обосновались одни. Да и вообще самолёт был полупустой. Зера, стремясь сегодня успеть ещё и на лекции, настояла на самом раннем рейсе. Значит, отступать некуда.

Зера уютно, калачиком свернулась в кресле и достала книжку. Нур успел заметить автора. Ну конечно же, Пелевин. Любимый автор московских студентов и уфимских интеллектуалов. Заметив, что Нур на неё смотри, Зера улыбнулась и перелистнула страницу.

Нур медлил, оттягивая решительный разговор. Он решил дождаться завтрака. А уж во время еды… Он сам не заметил, как заснул. Ему снилась Нюша, которая сначала гладила медведя по деревянной шёрстке и целовала в прищуренные глаза, а потом со всего маха кидала сувенир в белую–белую стену.

Мишка раскололся надвое и влип в стенку, а из треснувшего бочонка прямо по белой извёстке потекла тягучая струйка пахучего мёда. Словно кровь, тёмно–янтарная, липкая, сладкая…

— …Бифштекс? — услышал он и очнулся.

Над ним склонилась участливая бортпроводница. Она смотрела вопросительно.

— Не понял? — переспросил он.

— Вы будете курицу или бифштекс? — повторила стюардесса.

Мясо — в семь утра? Это звучало издевательски.

— Мне кофе покрепче, и что–нибудь из закусок, — Нур постарался, чтобы улыбка вышла не слишком кривой.

Зера, заложив книжку билетом, попросила курицу.

— Всю ночь ничего не ела, — вполне логично объяснила она.

После кофе и тарталетки с красной икрой, Нур, не мудрствуя лукаво, предложил Зере:

— Выходи за меня замуж.

Та чуть не подавилось яблочным пирогом:

— Прямо сейчас? — спросила она. И глаза её засверкали. Не то от восторга, не то от обильного завтрака. Или — от смеха? Нур до сих пор так и не понял, что Зера ужасно смешлива — только палец покажи: а она уже заливается. Но эта черта — рассыпаться колокольчиком по поводу и без — ему ужасно нравилась.

— Ну, можешь сначала доесть, — разрешил он.

Зера неторопливо доела пирог и, повернувшись к Нуру, посмотрела ему прямо в глаза:

— Замуж?

— За меня, — подтвердил Нур.

Карие глаза Зеры уже не смеялись, а внимательно и даже подозрительно осматривали его лицо, словно она увидела его впервые. Зера медленно–медленно и почему–то отрицательно покачала головой.

Чего–чего, а отказа Нур никак не предвидел. Ему казалось, и он не мог ошибаться, что раз уж Сафин–старший видит его зятем, то Зера…

— Почему? — удивлённо спросил он, не отводя глаз.

— Потому, — Зера улыбнулась.

— Почему? — повторил Нур свой идиотский, как он уже понимал, вопрос.

— Потому что я, поверь мне, ещё не потеряла надежду выйти замуж. По любви. Надеюсь, хотя мне уже двадцать один, я не слишком стара для такой надежды? — Зера посмотрела на Нура так, будто он только что предложил ей немедленно взорвать их общий самолёт.

— Не слишком, — ошеломлённо подтвердил Нур. Нет, всё–таки Зера ему определённо нравилась. Жаль, что у них вдруг возникло столь непреодолимое… Что?

Он достал из пакета медведя и сообщил ему бережно на ухо:

— Нам дали отлуп, Михаэль.

Минуты три, четыре, пять молчание продолжалось. В принципе, можно уже было и заснуть. Или заказать грамм пятьдесят виски. Иногда — можно, помогает.