— Это что, допрос?

— Нет. Пока лишь любопытство. Допросы производят в другом месте. И я думаю, что ни вы, ни я туда не торопимся.

— Торопись, не торопись, но через эту малоприятную процедуру нам ещё не раз придётся пройти в связи с гибелью… моего шефа и вашего… тестя.

— Это — параллельная история. Пожалуйста, ответьте!

Гошин взгляд зацепился за набор ножей, который висел прямо над блестящей плитой. Здесь был и широкий острый тесак для разделки мяса, и длинный, с зазубринками ножик для хлеба, несколько маленьких сверкающих клинков, один — с загнутым запятой кончиком. Блеск стали завораживал, но Гоша заставил себя смотреть не на эти орудия пыток для продуктов, а на собеседника.

— Так… Я должен подумать… — Сергиенко сосредоточенно пригладил усы. — В январе я был дважды в Москве, один раз в Брюсселе, в Тюмени и в Баку. Так что в обозначенное вами время я вполне мог быть в самолёте.

— Нет, Андрей Анатольевич, в это время вы были не в самолёте, — возразил Гоша. — А были вы в городе, о посещении которого забыли упомянуть. Вы были в Петербурге. А если ещё более точно — у входа в гостиницу «Европейская», что на углу Невского проспекта и Михайловской улицы.

Интересно, для чего этот нож с закорючкой? — думал Гоша, слушая рассуждения Сергиенко. Для выковыривания косточек из оливок? Чистки яблок? Фигурной нарезки лука?

— Да-с, может быть, пролётом из Брюсселя, — «вспоминал» Сергиенко. — Точно, я был полдня в Петербурге. Точно–точно! Это был очень удобный стыковочный рейс с Уфой. При том, что у меня оставалось немного времени для посещения всеми нами любимого города на Неве. Правда, грешен, сознаюсь: проспал всё свободное время в гостинице — не могу спать в самолёте. Но откуда такая осведомлённость?

— Вы очень удивитесь, Андрей Анатольевич, — Гоша улыбнулся, надеясь, что улыбка получилась не слишком кривой, — но моя осведомлённость простирается гораздо дальше. Тринадцатого января сего года в пятнадцать часов вы встретились возле гостиницы «Европейской» с неким человеком, которому вы передали значительную сумму денег. Передали вы их в коричневом портфеле, и я даже точно могу назвать ту сумму, что была в том портфеле. Там было двести тысяч долларов.

Ни один мускул не дрогнул на лице Сергиенко, но Гоша шестым, или каким–то двенадцатым чувством понял: он угадал.

— Что–то вы фантазируете, молодой человек, — слишком спокойно ответил Сергиенко.

— Вы прекрасно знаете, что это правда. Мало того, я даже знаю, кем был тот человек в пыжиковой шапке.

— И кто же был ваш загадочный незнакомец?

— Это был господин Артюхов, более известный как Артюха — Рязанский. Специалист по организации заказных убийств. Вот именно ему вы и передали двести тысяч долларов за убийство Ирека Нурисламовича Сафина.

— А вы со свечкой стояли? — мягко поинтересовался Сергиенко.

— Почти. Так что давайте, Андрей Анатольевич, начистоту. За что вы убили Ирека Нурисламовича Сафина, вашего, можно сказать благодетеля? О том, как беззастенчиво вы его обкрадывали, вы расскажете позже. Мне. Если не хотите это рассказывать это в другом интерьере.

Наступившую мёртвую тишину нарушал только один звук: мерно и противно дребезжала о блюдце кофейная чашечка, которую Сергиенко продолжал держать самыми кончиками пальцев.

— Ладно. Слушайте историю о моём благодетеле. Хотя, может быть, вы и сами всё знаете, если уж так осведомлены в деталях моей жизни?

Гоша промолчал.

— Первым делом я должен вам сообщить, что на господине Сафине, моём друге Иреке, столько крови, что вы и представить себе не можете. Я не буду вдаваться в подробности, но вы и сами, наверное, знаете, сколько людей в первой половине девяностых полегло на нефтяном фронте. Потом журналисты называли эти этапы приватизации в нашей отрасли нефтяными войнами. Одна пришлась…

— Я в курсе, — Гоша мельком посмотрел на ножи.

— Я мог бы назвать как минимум пять человек, — Сергиенко стал загибать пальцы на левой руке, — приказ о ликвидации которых был дан лично Сафиным. И ещё нескольких, кого он так или иначе подставил под пули. Среди них мог быть и я, но я слишком хорошо его знал и предпочёл довольствоваться самым малым. Вы, наверное, знаете, что в «Башконефти», которую мы создавали вместе, мне принадлежат лишь пять процентов.

Гоша кивнул.

— Но самое страшное в том, что он убил нашего общего друга, ещё по студенческой скамье, Илью Берзина. Все схемы, по которым мы смогли отделиться от «Башконефти» и создать собственное дело, были разработаны именно Ильёй. Он был светлый человек, Илья. Но слишком любил деньги. Ирек послал Илью вместо себя на одни очень стрёмные переговоры. Сам он вовремя заболел. Там всё кончилось стрельбой. И только много позже я узнал, что Ирек знал наверняка, на что посылал друга. И всё–таки послал Илюшу. Потом плакал на похоронах…

Вновь повисло молчание. И вновь Гоша подумал, что кухня Сергиенко напоминает операционную. Скальпели со стены бликовали в утреннем свете.

— И вы решили отомстить? Как Зорро? По–простому: уводя деньги через подставные фирмы на свои счета? «Джанто», «Альянс — Патерсон», «АСТ-Инжиниринг» — это ведь всё ваше, хотя зарегистрировано на Сейшелах и в Гибралтаре?

— А вы действительно неплохо подготовились, Георгий Валентинович, — устало признался Сергиенко. — И можете уже, наверное, сами ответить на ваш вопрос.

— Думаю, что да. Сафин начал вас серьёзно подозревать. Кое–какие звоночки вы получили и о затеянной проверке ваших фирм. И, зная Сафина давно, вы понимали, что он не будет вести с вами душеспасительных бесед. Вроде как я. С другой стороны — не станет выносить сор из избы. Ему это было меньше всего надо. Вывод прост, — Гоша замолчал.

— Именно, — жёстко сказал Сергиенко. — Для начала его люди вывезли бы меня в тихое место. Я не герой — из меня выбили бы все интересующие Сафина сведения. И по фирмам и по счетам. Заставили бы подписать любые бумаги. А потом — просто убрали. Так что здесь вариантов не было. Или я, или он. Я выбрал себя. Спасло меня, думаю, только то, что Ирек даже в мыслях предположить не мог, что я на такое способен. Впрочем, я и сам такого не мог предположить… А теперь — что вы от меня хотите?

— Я вас пытать не собираюсь, — Гоша посмотрел прямо в глаза Сергиенко, но тот отвёл взгляд. — И без прокуратуры, думаю, обойдёмся. Но, тем не менее, я хочу, чтобы вы передали мне номера счетов, куда ушли деньги «Башконефти» и коды доступа. Что же касается вашей совести, то тут уж решайте сами. Кстати, должен вам сообщить, что господин Артюхов, который столь профессионально организовал исполнение вашего заказа, убит вчера. В подъезде жилого дома на улице Фонвизина, в Москве.

— А это–то откуда вам известно?

— А вот об этом вчера вечером сообщили в «Криминальной хронике».

— Н-да, видимо, зря я не смотрел вчера телевизор… — вздохнул Сергиенко.

— Да, наверное. Но это всё лирика… Вы понимаете, что у вас, собственно, на сегодняшний день есть три выхода. Первый, и самый болезненный — предстать пред очами следователя. Второй, и самый кровавый — убить и меня тоже. И третий, самый разумный — вернуть украденное и исчезнуть…

— Хорошо. Я подумаю.

— Сегодня я улетаю в Москву, — Гоша поднялся и бросил прощальный взгляд на идеальную кухню. Всё же операционная стерильность, нарушаемая лишь двумя чашечками от кофе, раздражала. — Документы передадите Нурмухамету. Я вернусь через два дня. И надеюсь вас больше никогда не увидеть…

Полное имя ворона Карлуши было Карл Маркс. Именно так назвал его первый хозяин, известный советский диссидент, которого долго и упорно пытались выдворить из страны. Карлушин хозяин категорически упирался. Карлуша даже знал почему. Да потому, что всякую живность, кроме членов семьи, хозяину запретили вывезти. А тот, конечно, не хотел расставаться с Карлушей, воспитанным в лучших антисоветских традициях. Лишь когда хозяину предоставили выбор — либо с птицей в тюрьму, либо с семьёй в Израиль, хозяин сломался. И правильно — на скудных тюремных харчах Карлуша наверняка бы потерял свой редкий дар воспроизводить человечьи слова и всевозможные механические звуки.