«Пыжик» испарился так же мгновенно, как и появился,

Сергиенко, не заходя в отель, пересёк тротуар и сел в поджидавшую его машину — такси — «мерседес» с рекламой «Европейской».

Путь был, наконец, свободен.

Пряча лицо за цветами, Зера проговорила быстро:

— Я спрячусь в баре, а ты разузнай — совсем он уехал или нет. Сергиенко Андрей Анатольевич, запомнил?

— Угу, — мрачно кивнул Гоша.

Похоже, настроение Зеры испортилось безвозвратно. Надо было им ещё в музей Римского — Корсакова на Загородном заскочить! Глядишь, всё бы и обошлось.

У стойки ресепшена Гоша открыто и доверительно улыбнулся не слишком молодой, но вполне миловидной администраторше:

— День добрый! Я здесь должен был встретиться с коллегой. Его фамилия — Сергиенко. Андрей Анатольевич. Правда, я не уверен, что он живет в нашем отеле…

— Молодой человек, вам не повезло. Только что, буквально пятнадцать минут назад он уехал.

— Жаль. Очень жаль, но он, надеюсь, ещё вернётся?

— Он рассчитался. И уехал в аэропорт.

— Ох, не повезло… А не подскажете, каким рейсом он летит?

— Не подскажу. Такой информации, молодой человек, мы не даём.

Две десятидолларовые бумажки, тем не менее, сделали тайное явным: Сергиенко летел рейсом Санкт — Петербург-Уфа в семнадцать двадцать.

Ещё в лифте Гоша сообщил эту радостную новость Зере. Та в ответ угрюмо молчала. И только в номере, прямо с порога, заявила:

— Гоша, прошу тебя, закажи билеты на ближайший московский рейс.

— Зер, ну не паникуй. А как же наш «Щелкунчик»?

— Гоша, я прошу. Или я полечу одна, — упрямо сказала Зера, дрожа от озноба.

— Хорошо, хорошо, а может, всё–таки переедем в другой отель? Ты же вроде как для всех на даче под Москвой? До завтрашнего вечера? — закинул удочку Гоша.

— Гош, я не могу больше здесь оставаться, — взмолилась Зера и, отведя глаза в сторону, добавила. — Ты не знаешь моего отца.

— Надеюсь вскоре познакомиться, — едва сдерживая раздражение, ответил Гоша.

Но, увидев, что Зера готова разреветься в полную силу, обнял её, поцеловал в висок и сказал ласково, как ребёнку:

— Хорошо, милая, я звоню насчёт билетов.

В Москву они прибыли в десять вечера.

— Отвези меня домой, — попросила Зера. Она по–прежнему дрожала. Не то от пережитого испуга, не то от начинавшейся простуды.

— Хорошо, — ответил Гоша, понимая, что ему самому придётся ехать сегодня к себе, на Ленинский.

Но он уже не злился на Зеру. Понимал, что она и так уже нарушила все мыслимые и немыслимые законы и запреты того мира, в котором прежде жила…

Уфа

Юруслан был в полном недоумении. Такого беспредела в порученном его заботам городе не было уже давно. Когда четыре года назад люди поставили его смотрящим по Уфе, здесь творился форменный бардак. Хотя такого, как сейчас, даже и тогда не бывало.

В те времена Юруслану удалось достаточно быстро развести бесконечно враждовавшие между собой две основные группировки. Город и сферы влияния были чётко поделены. И по справедливости. В общак все отстёгивали исправно и шальные пули в городе не летали.

Одной, русской, бригадой правил бывший тяжелоатлет Дубов по кличке Поддубный. По–другому его ещё называли человеком–горой — был тот огромен, прямо как борец сумо. Сто сорок килограммов чистого веса при росте метр девяносто пять — это по–любому выглядело внушительно.

Вторая бригада была татарская и во главе её стоял авторитет Дёма, который родился в барачном посёлке на берегу одноимённой реки. Там, где Дёма ещё не впадает в Белую. Этот, в отличие от несудимого коллеги Поддубного, имел за расписными плечами четыре ходки. За разбой, хранение оружия и наркотики. Вообще Дёма был отъявленный псих. Особенно его повело в последнее время, когда он снова подсел на наркоту.

Бригады именовались русской и татарской достаточно условно. И в той, и в другой наличествовал полный интернационал: татары, русские, башкиры, марийцы, украинцы и всякие прочие представители народов и народностей многонационального Башкортостана.

Мир начал рушиться в самое предновогодье. Сначала сгорело казино, принадлежащее Дёме. Мгновенно поползли слухи, что это дело рук Поддубного. Потом, чуть не средь бела дня, какие–то пацаны в чёрных масках разнесли рынок, который контролировал Поддубный. Грешили, естественно на Дёму. Вслед за тем всё пошло вразнос. Едва что–то случалось с «объектом» Дёмы, как включал ответку Поддубный. И — наоборот. Горели автосервисы, взрывались сауны, гибли пацаны. Назревала большая война. Причём менты хранили ледяное спокойствие.

Всё это было странно и более чем не вовремя. Братву, казалось, стравливала некая третья, невидимая сила. И это как раз тогда, когда Юруслан всерьёз начал въезжать в нефтянку. Ох, нехорошо было. И дурно пахло.

Последние пару дней Юруслан вёл бесконечные переговоры то с Дёмой, то с Поддубным. Подключились к переговорам и серьёзные люди из Москвы и Питера. Юруслану, как говорится, было даже указано на «неполное служебное соответствие». Задушить разгоравшуюся войну было теперь для него делом чести.

Стрелку забили на шестнадцать ноль–ноль, пока ещё не стемнело, на берегу Белой, на другой стороне от парка Гафури. Неподалёку от заброшенных цехов ремзавода.

На место подъехали как и положено — все одновременно. Поддубный со своими бойцами — на трёх машинах. Дёма — на четырёх. Юруслан — на чёрном бронированном джипе в компании с четырьмя «быками».

Вылезли из машин. Все с пушками. В основном с «калашами». Будто на стрельбище собрались, — недовольно поморщился Юруслан.

Поддубный и Дёма стояли на расстоянии метров семи друг от друга и старались не встречаться взглядами. Их бригады стояли с пушками наизготовку. Особо нервные чавкали жевательной резинкой.

— Братва, — поднял вверх ладони Юруслан. — Слушайте сюда.

Высокий, с короткой ухоженной бородкой и пронзительным взглядом, он стоял, широко расставив ноги, и как бы олицетворял собой вершину треугольника, двумя другими углами которого были Дёма и Поддубный.

— Братва, — повторил он, — я думаю, нам всем не нравится наступивший беспредел. Совсем не нравится.

Взаимноненавидящие взгляды Дёмы и Поддубного на мгновение встретились. Дёма дёрнул кадыком, судорожно сглатывая. Поддубный упёр свои огромные руки в бока.

— И люди нами недовольны, — продолжал Юруслан. — Тихо! — прикрикнул он, на секунду опередив уже готовых заорать друг на друга авторитетов. — Вы и так уже много дел наворотили. Меня не интересует, кто начал. Важно — кто закончит. Хотя, слушайте сюда внимательно, есть у меня большое подозрения, что кто–то берёт нас на понт и разводит, как лохов. Что не ты, Дёма, и не ты, Поддубный, эту бучу начали.

— Хм, ну и кто по–твоему? — набычился Поддубный.

— Может, ты сам и начал? — взвизгнул Дёма.

— Фильтруй базар, Дёма, — рявкнул Юруслан. — Давайте по–людски толковище вести. Сдаётся мне, братва…

Вид на место «толковища» с крыши цеха ремзавода открывался почти идеальный. Двое в чёрной униформе и армейских ботинках лежали рядышком, наблюдая через окуляры своих оптических винтовок за происходящим на берегу реки.

— Огонь только по моей команде, — сказал Первый.

— Есть, товарищ капитан, — ответил Второй.

— Ты берёшь пузатого, а я — вертлявого, — Первый поудобнее расставил ноги и положил палец на курок.

Второй последовал его примеру.

— Аппараты, товсь! — скомандовал Первый. Когда–то в юности он, видно, служил на подводной лодке.

— Есть! — ответил Второй.

— Пли!

Поддубный схватился за сердце и изменился в лице.

Дёма негромко вскрикнул и рухнул на руки пацанов. Вместо правого глаза у него зиял кровавый провал.

— Убили, бля! — раздался душераздирающий крик.

— Всех порешу! — заорали в ответ.

С обеих сторон понеслась беспорядочная стрельба. Братва палила друг в друга с остервенением. Те, кто поумнее, залегли и, продолжая стрелять, отползали за машины.