Спектакль еще раз подтвердил мне, что я был прав, введя в инсценировку «Фомы» много эпизодов. Все может быть понятным, и все может дойти. Безумно жаль, что большинство спектаклей идет теперь в плане, задуманном мною для «Фомы», и, вольно и невольно, все надуманное будет использовано, прежде чем мне когда-нибудь предоставится возможность поставить этот спектакль.
25/IX
Сегодня я узнал, что Довженко разнес в пух и прах спектакль…
Существо возражений Довженко, кажется, в основном совпадает с моими.
Идут дополнительные репетиции, и срок сдачи спектакля откладывается.
Как бы предельно ясна была биография актера, его творческие устремления, вкус, морально-этические нормы, если бы репертуар строился от намерения и желаний актера.
28/IX
«В ОДНОМ ГОРОДЕ»
Принимают очень хорошо. Аплодисменты среди картин, особенно у Сорокина и Ратникова, даже у меня, но после картин аплодисменты вялые.
31/XII
Что принесет мне новый год?
Старый был мучителен…
Все мои работы забракованы…
Правда, правительство поддержало дух, наградив меня орденом[233] и званием народного артиста РСФСР, но ответить нечем. Надо работой и большой работой, но что можно сделать, если применения себе не находишь, ролей-то все-таки нет!
До каких же пор мне ждать?!.. Сколько еще лет?!
До чего хочется отдать все накопившиеся силы и опыт на материал, который позволил бы использовать их без остатка, дал бы развернуться в полную меру!..
1948
10/I
Пошли разговоры, что у меня получается Костюшин («Обида» Сурова[234]). Интересно может получиться: задумал роль очень зло. Но за это не менее сильно могут и разнести. Поживем — увидим. Во всяком случае, пусть лучше бранят за яркую ошибку, чем за бесполую бесцветность. Такая ошибка полезнее, чем безликая, серая правденка.
21/I
Ванин гонит «Обиду». Решил блеснуть. Работает отлично: горячо и придирчиво. Жаль, что пьеса заставляет относиться к ней с величайшей осторожностью.
«В ОДНОМ ГОРОДЕ»
Играл по совету Ю.А. в штатском.
Ну, конечно, так лучше. Я же играл первые спектакли в таком виде. Как ни странно, многое сразу становится на место. Но, к сожалению, поздно. Текст замучен переделками, утрачена свежесть. Все это не способствует увлеченности ролью, а без веры и увлеченности играть такие роли нельзя. Веру играть без веры, увлечение без увлеченности — это — все равно, что жить с женой не любя […]
8/II
«ТРАКТИРЩИЦА»
Играли хорошо. Прием большой. Находок не было.
Настроение в мире тревожное. Ужель нас все-таки втянут в войну? А тут такое беспечное, прохладное существование, что за театр стыдно. Ну, не хочу я жить вполнакала!!
13/II
Хоронили Эйзенштейна…[235]
Не стало еще одного талантища…
Невозместимая потеря.
Слушал речи… ненужные теперь речи…
28/II
«В ОДНОМ ГОРОДЕ» (РАМЕНСКОЕ)
Играли для партконференции. Слушали обычно: на смешное смеялись, на сатиру — показывали на своего соседа: «Смотри, это же Ив. Ив. продевают». «Ну тут, я вижу, замов не продевают, пойду спать», — заявил предисполкома.
Спектакль принят, как продолжение конференции.
10/III
«ОТЕЛЛО»
Очень хороший спектакль. С первого явления до последней сцены — все ладно.
Конечно, задача — задачей, действие — действием, и контроль — контролем, но какая сила в чувстве!
Чувство подлинное согревает задачу, освещает действие, а контроль делает высшим управление актерского механизма.
Задача превращается в необходимость, действие становится упругим, а контроль как бы перестает существовать, как в идеально смонтированной машине. И тогда многое, что людям казалось или спорным, или даже неверным, становится обязательным, само собой разумеющимся. А искусство актера становится подлинным искусством.
Дела наши должны быть освещены горячим, пылким чувством. Мы не творим, а делаем, строим. Чаще же у нас — рацио, техника, инженерия, а порой — хуже того — умствование… Замудрили наше дело, губим наше искусство. Нужно живое, трепетное, пристально-внимательное отношение к жизни. Это трепетное познание не может быть ни заменено, ни подменено.
Не потому ли наши русские актеры — актеры глубокого чувства, что природа-мать отпустила русскому человеку чувств с лихвой, а они, не скупясь, выплескивают их в любимой роли?
Вот сегодня забылся, натянул вожжи, и все пошло как надо. И голос стал больше, круглее, плотнее, гуще, и движения стали обязательными, успокоенными, и свелись к минимуму. На сердце — и покой и волнение одновременно, и тоже — серьезное, большое и емкое, круглое, плотное.
Все-таки странная актерская природа!
Вот — хороший спектакль, и я воскрес. И готов опять терпеть и ждать. Чтобы играть Отелло, можно и нужно жертвовать. Можно терпеть — нужно терпеть. Терпение, терпение я труд, большой труд. Появится роль — и я во всеоружии.
Вот бы дождаться такого разворота страстей в пьесе на нашу современную тему?..
28/III
«В ОДНОМ ГОРОДЕ»
Мрак на душе…
Мрак на сердце…
Почему-то вспомнился Тарханов[236]… Это было на вечере Горького. Мы с ним стояли на выходе. Припал он мне на грудь головой и со стоном сказал: «Тоска какая!» Ужель предсмертная?
На труппе, говорят, протестовали против назначения меня на роль Верейского (в «Законе чести»[237] Штейна), так как с советскими ролями я-де не в ладу. Согласились, в виде страховки, назначив мне помощь в лице Темякова[238].
4/IV
«В ОДНОМ ГОРОДЕ»
Играли все на тех подтекстах, которые выражали не существо отношений, заданных пьесой, а тему, которая волнует сейчас театр. Поэтому спектакль носил неприятный душок, может быть, и живой, но живой не от больших идей, а от мелкой повседневной ерунды.
5/IV
«ОТЕЛЛО»
Яго — Петросян.
Мелко, однообразно, неинтересно…
От такого содружества Отелло проигрывает, он становится глупее.
Играл Петросян в темпе. Последнее очень на пользу спектаклю. Говорю о темпе в спектакле все время, но не могу, видимо, убедить. «Да, конечно» — в ответ, но чтобы осуществить это — нет никаких попыток. Ю.А. сказал мне как-то, что-де, вы, актеры, живете жизнью пьесы — спектакля, ваша жизнь в роля продолжается, а у нас, режиссеров, она замирает с выпуском спектакля в свет. Что касается меня, то я бы так не поступал. Спектакль растет, развивается и не всегда в том направлении, какое ему было задано на премьере.
25/V
«ОТЕЛЛО»
Зал полон.
Первую половину играл ничего, вторую хуже. Устал, что ли. Никак не мог включиться в существо событий. Все поверху.
Кроме всего, изводит Оленин. Как начнет «мастерить», моментально все действие останавливается. Еще пока он ведет линию пьесы — терпимо, можно играть, но как действие переходит ко мне, его паузы не дают мне ходу, держат за горло, прямо убить хочется. Как начнет выписывать фразу, ну конец, садись и пережидай. Стоп-машина… Порою нет возможности перетерпеть, прерываю…
26/IV
«ОБИДА»
