11/VI
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
До чего же плохая пьеса! До чего же нелепые положения.
На минуту вспыхнешь и опять потух. Да и роль не способствует длительному вживанию.
Люшенька не дает покоя. Ни минуты без дела! Иначе нет спасенья. Гнетет невозвратимая потеря. Зияющая в сердце пустота не восполняется.
12/VI
Говорил с Ю.А.
Собрался наконец…
Говорит, что тоскует без актеров. Ничего не может делать. Просит вернуться в театр. Обещает создать все условия. Настаивает на Дундиче. Хочет возобновить «Укрощение строптивой» и «Отелло»:
«Горжусь, что вырастил тебя. Хочу делать дальше. Пойми, пора прекратить недоверие друг к другу. Пойми, что больше, чем я, никто тебя любить не будет. Не в состоянии. Я знаю тебя. Люблю твой огромный талант. Хочу укрупнять его дальше…» и проч. и т. д.
Самому мне надоел этот кавардак, что именуется киностудией. Все не настоящее… Искусством занимаются так мало, что стыдно. А те, кто занимаются, делают это так келейно и у себя по квартирам, что тонут в общем хоре…
Для искусства нужны иные люди, обстоятельства и формы. Нужно выгнать поганой метлой всех пристроившихся…
А с другой стороны, сколько же можно быть студийным театром, со студийными привычками.
14/VI
Вчера был просмотр всего снятого материала по «Котовскому». Смотрел худсовет, партком и группа.
В общем материал понравился и принят.
Бранили за замедленные темпы, плохую организацию труда. В кадре — за переигранность, за то, что кадр не разработан, очевидно, за то, что я называю «спазматическим языком». И действительно, очень часто за темпом, метражом и разными «новшествами» мы не пользуем разное место действия, дробность эпизодов и уходим от главного, сущности, осмысленности.
14/VI
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
Сто тридцать лет со дня, когда Наполеон перешел Неман.
Говорил с Ю. А. …Утверждал, что ростовская «Трактирщица» была интереснее. Спектакль был, как праздник: юг, карнавал. Если вы хотите возобновить «Укрощение строптивой», то надо помнить эту ошибку с «Трактирщицей». В противовес спектаклю Попова в Театре Красной Армии в нашем «Укрощении строптивой» было «пиршество любви», смелости, возрожденчества.
16/VI
Комиссией «Парень из нашего города»[131] принят и одобрен.
Не понимаю, не разделяю. Посредственный режиссер. Посредственное исполнение, посредственная фотография. Нужно — это одно, а хорошо — это…
«Котовский» принят тоже хорошо, но, очевидно, вторым номером. А материал интереснее.
Будто бы меня хвалят за обе роли. Ну за роль в «Парне» меня не хвалить, а бить бы надо.
17/VI
Ю.А. получил звание народного РСФСР. Говорил ему речь.
— В трудном, длинном и славном пути было много прекрасного. Была молодость, была вера, были надежды… Мы «становились». Были и ошибки, но они были настолько не главные, что, легко отметая их, вы как художник оставались большим и цельным. Все формалистические вывихи были скорее шалостью художника, чем вашим существом. Поэтому, направленные партией, вы легко от них уходили, не изменяя своего дарования, выходили из этих пут обновленным, безущербным, богатым. Большая, праздничная, оптимистическая правда оставалась и не теряла своей специфики — то, что отличает Завадского от других. Оставалась правда, остались и вы в рядах очень немногих «уцелевших» режиссеров, сохранивших и развивших свое лицо. Многие канули в Лету, вы живете и цветете. Подумайте об этом хорошо и ведите нас дальше. Я по праву прожитой с вами жизни хочу от вас, нет, требую от вас глубочайших, интересных спектаклей, достойных нашей Родины, русского искусства, достойных тех больших задач, что так или иначе поставлены перед нами.
18/VI
Смотрел Уланову в «Бахчисарае»[132].
Поет. Симфония. Музыка.
Русский народ имеет настоящее, полное искусство. Совершенство.
Какая чистота души и какое точное ее выражение. Танец это или еще что-то? Танца вроде и нет… Удивительно…
30/VI
На съемках устаю без меры, хочу больше и больше работать. Надо работать больше… а после съемок спектакль… все равно, лишь бы работать!
Говорил опять с Эйзенштейном о Курбском.
— Это такая роль, из которой будут делаться вырезки в первую очередь, поэтому боюсь ее.
Доиграюсь, что возьмет другого. Да и пусть.
20/VII
Надвигаются грознейшие события. Немцы неистово рвутся на Кавказ и в Сталинград.
Трудно поверить, что ты делаешь полезное дело. Правительство охраняет нас, зная, что трудно вырастить новые кадры, нужно на это много времени, но… уж очень грозны события. Тем труднее найти в себе нужную уверенность в том, что мое место сейчас «на поддержках».
Пал Ростов! Новочеркасск пал! Бои у Батайска!
Страшно подумать!
Нет, нет! Ведь это же Русь!
Русь моя многострадальная, могучая Русь, не может быть!
Не дают тебе встать во весь рост и расправить плечи, не дают времени вырасти и окрепнуть.
Опять разрушенные и сожженные города, уничтоженные заводы, шахты, фабрики, предприятия…
Беспримерный героизм, жертвенность.
Беспредельная любовь.
Как же все это может пройти без возмездия, бесследно…
А на русско-турецкой границе, как говорит докладчик, стоит полуторамиллионная армия турок, а с востока — японцы…
Да что же это такое?!
Ужель союзники не выступят вовремя?
Подлость!
22/VII
События развиваются с такой молниеносной быстротой, что становится не по себе. Опять Ростов, Новочеркасск, Цимлянская…
До коих же это пор?
Нужно ли сейчас искусство?
Не теряет ли оно свой смысл, силу, нужность?..
4/VIII
«ТРАКТИРЩИЦА»
Спектакль «Трактирщица». Играл очень плохо. Собраться не могу. Нет желания играть.
Трудно жить, трудно творить
Безумствую, протестую.
Скучно до тоски.
Страшно до скуки.
Русь!
Какое искусство я должен делать, чтобы оправдать пребывание здесь?
А что даю?
Завидую инструменталистам, делают, что хотят, как хотят… А я от всего и всех завишу… Неверно это, а никто не хочет или не может понять.
13/VIII
«ТРАКТИРЩИЦА»
Играл с подъемом. Идет состязание за зрителя. Порою занимаемся и ерундой, но зато в какой-то задаче и спектакль живет.
За эти дни:
Смотрел «Лгуна»[133] в нашем театре. Нет, не таким я хотел бы видеть наш театр. Это забавно, но предельно легковесно, пустяково и даже ремесленно. Это даже не «Любовью не шутят»[134] (хотя и ученический спектакль, но спектакль содержательный и ароматный).
Спектакль сделан, пожалуй, даже умело, но это совсем не то, что должно быть сделано, даже на таком легковесном материале. А между тем его можно было бы заострить, углубить, не снимая легкости жанровой.
Два раза слушал Седьмую симфонию[135] Шостаковича.
Страшная, трагедийная симфония. Первая часть производит гнетущее впечатление от механики, так грандиозно подмеченной. Финал все же не говорит о победе…
Мне кажется, что симфония имеет одни ошибки с произведениями Довженко[136]; не учитывает возможностей восприятия зрителя-слушателя. Слишком много, слишком утомительно. Но тем не менее — это очень большой художник с огромным сердцем.
