Но вот наконец водворяется усталая тишина. Вот слышно, как наконец захрипел, просыпаясь, громкоговоритель. Вот-вот сейчас объявят отбой, и люди вдруг, не дождавшись, ни с того ни с сего заговорили, зашумели, засмеялись; несется со всех сторон такой веселый, громкий галдеж, как будто смотрели увлекательное зрелище и только что очнулись.
Сильна жизнь!
Громко, но устало поделятся люди своими впечатлениями, ведь никто не спал; пропоют пропустившие свое время петухи, гавкнет устало собака и, не дождавшись сигнала отбоя, вылезут из убежищ матери с ребятами и, не раздеваясь, упадут, усталые, в постели поверх одеял, чтобы забыться на час — другой в тяжелом, мертвом сне. Утро дымное, полусонное встретит их новыми заботами, новыми пожарищами, развалинами, смертями…
В троллейбусах, автобусах едут на работу «клюющие носом» люди.
Работа с трудом возвращает людям бодрость. Они с утроенным напряжением куют победу.
Сердце тихо ноет, голова бунтует и требует ответа… Почему мы не приготовились?
12/VIII
Вести с фронтов тревожные. Как же это так?
На душе черно, смутно, неспокойно.
Да не может быть!.. Невозможно в это поверить! Тяжесть усиливается безделием. Репетиции идут так, как будто их нет, и мы занимаемся от нечего делать. Зритель в театр не приходит.
2/IX
Сегодня слушал пьесу Афиногенова[98] с ролью, «за которую должен быть век благодарен»…
Сегодня же звонок из «Мосфильма» с извещением, что во всех инстанциях вопрос о переводе меня в штат кино решен и согласован. Театру приказано меня отпустить.
Опять все заново. Оказывается, вся съемочная группа выехала в Алма-Ату и ждет меня. Съемки задерживаются. Оказывается, с театром все время шли переговоры, от меня все скрывали. Дни испытаний…
Дни мук.
Свой театр я люблю, свою мечту люблю в нем…
После трех бессонных ночей на улице, на крыше — переписал заявление… об уходе. Директриса взяла и изорвала…
После бесконечных переговоров в разных инстанциях по поводу того, сниматься мне в «Котовском» или нет, — я подал заявление об отказе от роли.
Измучили. Голгофа.
Великую жертву я приношу тебе, Ю. А. …Ты мне дал жизнь, я плачу за это. Мы квиты.
Подписал себе приговор.
Снимать меня больше не будут.
Я показал Ю.А. заявление. Он прочел и ушел. Долго бродил взволнованный по театру, потом подошел ко мне в столовой и сказал:
— Я очень волновался все эти дни. Все ждал, как ты решишь. Думал, что останешься, но не был уверен, а после этого заявления… я тебя очень благодарю, я тронут, я…
Обнял меня и со слезами на глазах расцеловал при всех». Ну, ладно.
Конец.
Теперь хоть противоречия не будут раздирать.
7/IX
«ТРАКТИРЩИЦА»
На спектакле была Кубацкая[99], моя первая преподавательница пения. Тепло и радостно поздравила с успехом.
Дикий[100]:
— Я видел много Кавалеров до Станиславского включительно. Вы играете по-новому. Живее, темпераментнее, смешнее, острее (и что-то еще), а потому интереснее и лучше.
Сделал ряд предложений диковского темперамента и долго и увлеченно говорил, дубася меня в грудь кулаком, что получил настоящую и редкую теперь радость.
А об Арбенине:
— Почувствовал в вас настоящего артиста. Единственный в фильме! Целиком роль не видел, так как ушел с половины фильма, так мне не понравился режиссер — мельчит он. А за вас радуюсь. Дуйте дальше. Это правильно.
«Мосфильм» грозится отдать меня под суд. Продернуть в газетах… В будущем не снимать.
12/IX
Идут репетиции «Дуровой».
Роль моя мало интересная. Всеми силами пытаюсь прибавить к голубой краске краски иных оттенков. Но делать, по существу, нечего… А там ждет большая, масштабная роль… Мне необходимо найти себя в покое… нужна большая, серьезная работа…
Я хочу и могу сказать людям больше, чем мне предоставляется возможным… и не устраивает работа в театре…
Презрение к шкурничеству, к панике. Настоящее не только не может быть уничтожено, но должно и будет укреплено.
Люблю кипучую и деятельную жизнь и таким себя в ней. Работать, не щадя сил, не смотря на циферблат… а жить приходится в треть нормы…
Беспокоит семья.
Скука. Нигде не бываю. Не хочется. Так можно одичать.
Сколько людей увидел за это время и оказался в одиночестве! Вести с фронтов лучше, а конца и не намечается. Киношники не трогают. Видно, забыли. Как бы не оказалась эта жертва бессмысленной?
Театру отпущена дотация в 5 000 000 рублей.
На что?
Чем мы отвечаем на это? Беспечностью? Ну почему природа не отпустила мне ее, хоть часть того, чем наградила других? Как бы легко жилось!
15/IX
На душе сажа. События ранят душу, и нет сил отвлечься.
Наш Кременчуг пал!
Хоть на черном белое — еще белее и ярче звезда — чем ночь темней, но уж куда темнее ночь, чем сейчас, а белое становится все серее и тускнеют звезды.
Смотрю вокруг и думаю, до чего же по-разному разворачиваются люди в событиях!
Верой в человека должно быть проникнуто дело, тягой человека к идеалу — есть и такие.
Предельно большим смыслом в великих испытаниях должна быть наполнена жизнь художника. Должно бы так быть… Не — надо мечтать о моральных устоях и добродетелях. Надо быть добродетельным. Это еще труднее.
А может быть, я дурак и ничего этого не надо?!
20/IX
Сегодня реперткомовский просмотр[101] «Дуровой».
Спектакль зазвучал. Получил высокую оценку.
— Лучший в этом плане. Лирический, тонкий, глубокий, ансамблевый… Хвалят художники, музыканты…
Ю.А. говорит, что хвалят Марецкую. Сам он похвалил Днепрова[102]. Я же не дождался никакого отзыва…
22/IX
Три месяца войны!
Вчера у нас не стало Киева. Черные слухи о Ленинграде. Что же это такое? Тычусь, как слепой котенок, и не нахожу ни выхода, ни оправдания…
Нужны силы, нужна сосредоточенность, нужны… отвлечения, иначе с ума сойдешь.
Но где их найти, в чем?
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
Вчера негласная премьера. Очень большой успех. Вера[103] стала находить образ, и роль стала звучать. Обаятельная она актриса.
Говорят, что похваливают и меня.
23/IX
Настоящее высокое искусство, думаю, в сочетании целого с разнообразием. Однообразие, хоть и целостное, — надоедливо, как бы искусно оно ни было выполнено.
Со слов Ю.А.:
— Спектакль производит неожиданное впечатление. Своеобразен. Он еще не дотянут и в решении самих образов, и в целом, и в кусках. Пьеса — скорее, оперное либретто.
Калашников[104]:
— Лучший спектакль за это время. Полностью отвечает на те задачи, которые перед театром поставлены.
Очень хвалят исполнителей, особенно Марецкую. Обо мне сказано: Н.Д. украшает спектакль.
Солодовников[105]:
— В театре утеряно искусство умирать. Мордвинов его возродил. Умирает благородно, красиво, эстетично, нет патологии. Так умирали во времена романтической школы.
Калашников:
— Недаром за него так цепляются киноработники. Котовский у него получится.
Ю.А.:
— Хочу от тебя еще большей непосредственности, юмора, народности. Тянуть образ надо не к офицеру, а к народу. Великолепная у тебя пластика, сценичность, обаяние. Ищи еще больше мужества. Порой грубее.
