Одна из основных задач театра — быть в центре событии — видимо, выполнена. Для театральной публики спектакль должен быть интересен. Ю.А. удалось заставить всех говорить на одном языке. Это украшает спектакль. Я не думал, что удастся сделать хорошее зрелище так быстро. Художник он настоящий, что и говорить!
Ю.А.:
— С чувством большой благодарности отношусь я к общей помощи при работе над спектаклем. Созданию его помогла внутренняя собранность, взрослость, настоящее отношение к своим обязанностям. Благодарю Н.Д. — он не получил достаточного материала, а сделал великолепную работу. Он сделал больше возможного.
25/IX
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
Сегодня официальная премьера. Но состоялась она только наполовину. Удалось сыграть лишь четыре с половиной картины. Воздушная тревога. Жаль, что не удалось доиграть. Марецкую и меня встретили аплодисментами. Спектакль принимали на «ура». Много смеялись, аплодировали, но пришлось отправлять публику в убежище. Помогали им одеваться и провожали их до места.
Голоса из публики:
— Играйте. Наплевать на тревогу. Мы будем смотреть.
— Не дали, сволочи, досмотреть спектакль, — возмущался военный.
И действительно, после объявления тревоги поднялись такие аплодисменты! Публика требовала продолжения спектакля. Вызывали актеров. Требовали Ю.А. Когда он вышел — овации.
26/IX
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
Спектакль пользуется безусловным успехом.
Храпченко[106]:
— Очень большой спектакль. Театр растет от спектакля к спектаклю. Мордвинова-то отпустили или нет? Жаль. Спектакль потеряет.
В зале много ответственных работников, критиков, масса актеров. Спектакль удалось доиграть, хотя канонада была слышна.
Хвалят ансамбль.
Нашел хорошее прощание в 4-й картине с Надеждой Дуровой. Проводили аплодисментами.
28/IX
«НАДЕЖДА ДУРОВА»
Спектакль идет с громадным успехом. Аплодисменты не перестают отмечать тот или иной кусок. Смех сопутствует большому волнению. Отзывы великолепные. Те, кому спектакль не нравится (а такие есть), — молчат, не решаясь противостоять общему восторгу.
Афиногенов:
— Спектакль лучше пьесы (между прочим, он этого не говорил на «Машеньке»[107]).
Ю.А. шепнул мне с гордостью:
— Нашу «тройку»[108] выделяют все.
1/X
Сегодня подписал договор на Котовского.
Был на «Лебедином озере» с Улановой[109]. Удивительная танцовщица. Смотрел, восхищался, завидовал. Так жаль, что мы, драматические артисты, не можем проводить свои занятия в такой системе, как это делают исполнители в любом искусстве. Все точно по правилам, резко очерчено: что, в какой последовательности, как проводить тренаж. У нас все — около.
Возможности каждого инструмента свои: у скрипки они, например, почти неограниченные, у балалайки они весьма скромные… Надо сделать свой аппарат податливым, послушным, выразительным, готовым к выполнению сложных заданий, какие возможны на скрипке, — а мы балалайки.
Я перестал забываться на сцене, появилось много противного расчета.
18/X
Театр отпустил меня сниматься в «Котовском».
Простился со спектаклем, с театром… Уезжаю с тяжелым чувством…
Театр покидало, если не навсегда, то надолго. Это ясно. В Москве очень тревожно…
Самое тяжелое — неизвестность… Мы все еще отступаем. Чувствуется, что основная война будет у стен Москвы. И я, хоть с командировкой, тем не менее — беженец, оставивший родной город…
В студии поставил условием, что поеду сниматься, если мне привезут семью. Привезли. Мы теперь вместе.
19/X
С большим трудом сели в поезд.
Леша и Люлька встревожены, но рады, что вместе. Поезд — специальный, для «Мосфильма», Большого театра и МГУ. Идет медленнее товарного. Теснота, духота, люди изнервничались. На каждой маленькой станции стоим по 2–6 часов. В Рязани начали появляться фашистские самолеты, отрезают дорогу, но их отгоняют, и бомбы рвутся где-то в стороне.
В последнюю ночь узнал, что все театры эвакуируются из Москвы. Театр имени Моссовета якобы тоже направляется в Алма-Ату.
Ваня[110] остается в Москве.
Мама с ребятами, с Манюшей[111] — в Курмыше…
Встретимся ли?
Останется ли что от Москвы? Так как если Москва — фронт, то бои будут за каждый дом.
Прошел также очень бодрящий слух, что к Москве подошли сибиряки. Это вселяет уверенность, что не так просто все будет.
В голове все спуталось… Душа окостенела… Ведь это — моя Россия!
26/X
АЛМА-АТА
На пути — беспокойства, лишения, они чувствуются во всем и везде. На всем следы войны.
На второй же день начинаю сниматься.
Ноябрь
В гостинице прожили несколько дней, и пришлось выбраться. Здесь разместился госпиталь. Переехали в другую — похуже, но все равно хорошо. Лишь бы…
В работе спешка. Стараюсь не халтурить, но как это называется, если, только прочитав сценарий, стал записывать, что делать в каждый данный момент, чтобы на съемке не оказаться «голым».
Безразличие… Не хочется заниматься своим делом. Знаю, что нужно, знаю, что должен, что необходимо найти в себе силы, но где их взять, если душа пуста… если были такие напряженные месяцы… отдохнуть?..
А может быть, исчерпал себя? Ерунда какая лезет в башку…
Сценарий[112] не нравится. От чего оттолкнуться, не знаю, ряд обрывков, не имеющих прямого отношения к образу. Уничтожена вся стихия, обаяние стихийности, обаяние становления. Образ причесан под добродетельного современного командира, каким его создала современная драматургия, а не жизнь, нечто безликое, бесконечно добродетельное, омытое борной кислотой существо.
Протестуя против всего этого, пытаюсь повернуть роль, но на пути стоит робкий и точно не представляющий, что нужно делать, режиссер.
Сценарий переделывается вновь и уже в седьмой раз! Что получится — теперь уже никто не знает. Эрмлеру эта добродетель тоже не пришлась по вкусу. А может, переделав сценарий, пересмотрят и кандидатуру? Я боюсь, что не создам характера. Лучше не сниматься, чем сняться плохо.
Режиссер не нравится. Какой-то бескровный, вялый.
И вот результат съемок: просмотрев первый материал, который возили в проявку в Ташкент (с проявочными машинами в Алма-Ате накладка — не привезли главных частей к ним)… Посмотрел и испугался, боюсь, роль не сделаю, и что зря они были за меня, доверяли… какой стыд будет перед театром… срамота.
Середина на половине. Надо заикаться или не надо заикаться? Герой заикался, и это добавляет ему обаяния, а режиссер не знает, как к этому отнестись: давайте что-то среднее.
Пока переделывается сценарий, дирекция уломала сняться в весьма серенькой роли Васнецова в «Парне из нашего города»[113]. Столпер дал слово, что сделает все возможное, чтобы роль сделать значимой. Эрмлер[114] настаивает на хорошем актере на эту роль, так как роль не вытягивает, а это — представитель командования. Тем ответственней задача.
Я сделал несколько предложений, как сделать роль, не увеличивая ее в объеме. Всем нравится. Принимают. Но боюсь, что все это делается для того, чтобы успокоить меня и скорей начать съемки.
В общем, что-то все трудно.