Перед тем как писать, я сказал им, что их газета слишком осторожная и писать в нее неинтересно, как, впрочем, и читать ее.
— Мы поместим все, что вы напишете.
Чеботаревская[522] пишет, что нужна большая смелость в искусстве. Ай да Чеботаревская! А в моей статье вымарала все, что чуть-чуть ново и перспективно.
19/V
«ЛИР»
Что мне надо на спектакле?
Не пускать себя на всю железку в первой картине. А так хочется и такие есть возможности теперь.
Мои записки по поводу первого выхода расходятся с мнением Михоэлса[523]. Прочел я и понял, что он был не прав, когда требовал перевести музыку на выход короля на «пиано».
Это фокус, на который я не обратил внимания, когда смотрел его спектакль. Музыкальный выход для того и вводится всеми королями, чтобы подчеркнуть торжественность момента. А если принять во внимание, что не на лютнях она игралась, а трубами, фанфарами — то будет понятна правда жизни. Это ее эмоциональная правда, именно — это жизнь, а не изобретенная Михоэлсом тишина.
Еще к первой картине:
Не брататься совсем. Ему это не положено. Его никто никак не контролирует, и потому достаточно намека, взгляда, чтобы все было исполнено. Именно это и дает ему трудно приобретаемое современным человеком высокомерие. Он умен, суждения его безошибочны, повиновение ему — беспрекословное, он привык к этому с детства. Самодержец. Личность вне критики. Безнаказанность. Безапелляционность. А его действительный ум и умение вести государство вырастили в нем самомнение, сознание мудрого деспота.
Четвертая картина.
Надо выходить с песней еще для того, чтобы развлечь Гонерилью (кроме потребности выразить свое душевное настроение, приподнятость от хорошо проведенной прогулки с охотниками).
Но Гонерильи нет.
Тогда кричит: «Обедать!», чтобы привлечь ее внимание этим.
Но она не отзывается и на этот зов. Тогда он зовет ее: «Дочь!», чтобы развлечь ее еще чем-то, связанным с Кентом н Шутом. Он начинает к этому готовиться. А между этими главными звеньями проходят те большие сцены, которые надо взять как бы в скобки, что очень трудно и интересно.
До этого я не додумался раньше. Поэтому, очевидно, вся предыгра не очень связывалась со следующими сценами-ступенями, а выход получал самодовлеющее значение и не работал, как должно.
В прошлый спектакль мне особенно удалось проклятие Гонерилье. Я как бы взметнулся на гребень огромной волны и захлестнул собою Гонерилью. И пропал в бездне… Это иное, чем предлагал Михоэлс.
Сегодня мне игралось хорошо, легко, подвижно. Многое удалось, особенно финал четвертой и восьмая вся.
Зал удивительно взволнованный, подавляющее большинство — интеллигенция. Театр оцеплен милицией…
Да. В тексте Корделии есть упоминание, что Лир «буйствует, как море, ходит и поет» — и я решил это использовать на выход в степи… Я пел песенку, которую пою, возвращаясь с охоты. Как будто это кстати получается. Не кончить ли ею и всю картину? Пою песню, хохочу и на смехе: «Они не могут запретить мне чеканить деньги…» — очевидно, надо так и кончить: запел, ушел со смехом…
Попробую в следующий раз.
3/VI
Одоевский[524] утверждал, что его перо пишет плохо, если в чернилах не будет хоть капли собственной крови.
Мы хотим получить такой материал, в который можно было бы капнуть эту каплю крови, чтобы поднять в зрителе и волнение, и мысль, и гордость за свои дела, и радость, что силы его идут на правое дело, на счастье людей.
Мы стремимся, чтобы люди, уходящие с наших спектаклей, даже и те, у кого до этого не было на душе ничего, кроме злобы и мести, обрели бы «человеческое», а кто полон этого человеческого, выходил бы гордым за свои дела, за свои мечты, за то, что он претворяет эти мечты о счастье человеческом в жизнь.
18/VII
Смотрел Теркина[525].
Шапс затеял интересное, но не дотянул до конца. Решение намечается, но робкое и смутное выражение не дает его понять. Сейчас это помесь театра и эстрады.
Переключение от декламации к действию — а актеры ведут себя именно так — задача чрезвычайной сложности. Режиссеру и актерам надо резко отграничивать одно от другого, сейчас это мазня.
Новиков в своей маске доходчив и уверен, но, к сожалению, очень обедняет образ, мельчит его, лишает его лирики и героизма — мудрости. Довлеют над всем — хохмы.
Но говорить обо всем этом трудно, и с участниками невозможно. Их понесло. Да и то… пресса исполнителей подняла, а народ принимает спектакль горячо и живо.
Пробовал говорить с Шапсом, когда он спросил меня о впечатлении, пытался посоветовать, но он все недостатки относит именно к сегодняшнему спектаклю и всеми средствами защищает все и всех.
Ну что ж, хорошо!
Хорошо!
Счастливые!
19/VII
Никонов закинул было мне, что хорошо бы мне сыграть Бондаря в «Антее»[526] — секретаря, со всеми проистекающими отсюда качествами — точнее, бескачественностью, с должностью вместо характера.
Нет.
«ЛИР» (РИГА)
Вот играть бы да играть, репетировать нового Шекспира, а сил нет… то есть силы есть, а сердце лимитирует… Все думалось, что успею и то и другое: все и всегда утверждали, что к Шекспиру надо подходить постепенно и со временем. Время пришло, а возможности ушли. Не сыграны ни Ромео, ни Гамлет, не смогу сыграть ни одной новой роли…
Рошаль долго и пространно говорил о силе, мощи и философии образа. «Я много видел Лиров, до Поссарта[527] включительно, — он играл дряхлого старика, видел разных… У вас пленяют огромное обаяние, озорное существо короля и сила. Он героичен у вас. Обычно актеры хватались за сердце, когда надо было умирать, вы — полный физических сил и озорства, могучий, подвижный — напоминаете о недуге очень точно и последовательно старите его, не лишая силы. Очень обаятельный образ. Берут за живое философские рассуждения о «лишнем» в человеке, о том, «что есть человек». Нравится жизнеутверждение, утверждение жизни даже в сумасшествии».
31/VII
Вчера Москва опубликовала Программу (проект) КПСС.
Интересно живем. Сопоставляем события в театре с большой жизнью и невольно напрашивается вопрос, готовы ли мы к будущему?
6/VIII
Новый взлет творческой техники, вдохновения!
«Восток-2» с Титовым[528]!
Вновь взметнулся советский человек, чтобы принести день в вечную ночь космоса.
Больше не хватает слов. Ни горячность, ни вздохи, ни удивления, ни восторги, ни гордость, ни все вместе взятое не в силах достойно отобразить событие.
Беспримерно!
Каждый новый — бесподобен!
«Вы, как хотите, а я ложусь спать!» — сказал из космоса Титов москвичам!
В голове не умещается.
Спокойной ночи, брат!
23/IX
МОСКВА
«МАСКАРАД»
Ну, как-то мне будет в этом сезоне с моим дорогим Арбениным?
Может быть, спектакль уже не нужен?
Что я за глупость говорю? Ведь глубокое, красивое, совершенное, гуманистическое не может не волновать?!
А современная молодежь с тягой к легкой жизни?
А тяга к легкой, или хотя и изуродованной, «гримасной», но все же тяга к красивому?
О!..
Надо подумать… Ведь человек никогда не бежит красивого, тянется к нему, но к какому красивому?
Молодежь молодежи — рознь. Как и всегда, как и везде у всех.