30/IX

«ЛИР»

Просмотрел еще раз [книгу] Михоэлса.

Нет… в отрыве от исполнения его рассуждения…

Кстати, на основе его рассуждений многое проверяется и в моем исполнении…

Стр. 60… Цаккони[529] умирал, оказывается, также использовав свою бороду. Вот как повторяются иногда находки. Я этого не знал. Правда, она у меня не самоцель, а закинутая голова, а она, как следствие, но это все равно.

Михоэлс говорит, что не любит описательного, демонстрационного жеста, и тут же, забывшись, описывает эти жесты как находки…

А прав ли Михоэлс, когда ставит перед Лиром задачу проверить дочерей, разделяя государство? В чем? И чего этим достигнет?

Мне кажется, его мудрость (а Лир мудр) в осознании, что время уйти, силы изменяют, и надо при жизни уберечь детей и государство от междоусобиц.

Нет, я не верю в мудрость Лира — «экклезиастическую, библейскую». Для меня Лир не уходил в философию, в мудрость над жизнью. Он — жизнь. Он — владыка, непогрешимый, но не усвоивший законов ее движения. Эгоцентризм — да, старик — нет (стр. 105).

Легкость отказа от власти ради высшей благодати — служение этим ценностям. Если власть тщетна, а мудрость эгоцентрическая — все, чего же ради этому мудрецу цепляться за нее? Следовательно, идея пьесы — не отпускать власть, пока она не выпадет из рук, как меч, от бессилия? Не верь мудрости? Феодальное в Лире — лишь отгораживает его от нашей аудитории. Какое им дело до феодала, да еще вздорного?

Общечеловеческое в образе важнее эпохального.

Эпоха окрашивает образ, но не замыкает в свои рамки. Пусть в нашем обществе некому делить государство, но оказаться в положении Лира может каждый с возрастом («Все становятся Лирами» — Гейне.)

Стр. 115. — «Король (у Корделии) одет так, как в первой картине»?

А как же слова Лира по этому поводу: «Своей одежды я не узнаю» и т. д.

К чему это я?

Да к тому, что меня тянет все на землю, к земным делам и заботам, к моему сегодняшнему, близкому, не отвлеченному и изобретенному, а общечеловеческому и доступному нашему зрителю в его непременном желании создать мир прекрасных человеческих отношений.

Много в книге Михоэлса противоречивого и много не соответствующего Шекспиру. Надо бы проследить по тексту, многое уточнить.

12/X

«ЛИР»

Михоэлс утверждает, что король французский обязательно возьмет Корделию замуж и поэтому-то Лир зовет его, хочет, чтобы женитьба состоялась!

Вот тебе и на!

Чего же ради он выгоняет короля французского и окончательно порывает с дочерью?

Вчера репетировал первую картину для Погоржельского[530] — Олбани и наслаждался текстом, дьявольски закрученным действием. Да и Пастернак тоже — дай бог!

Хороший был спектакль и для меня хороший, легкий, насколько можно говорить о легкости в Лире, подвижной, живой, наполненный — творческий. Особенных подходов не было, но то, что было найдено раньше, ожило, материализовалось.

Погоржельский привнес в спектакль положительность. Хорошо и уверенно держится, а знаменитая тирада Олбани: «…выбор вам один, не занят я, а леди не свободна!» — была оценена зрителями аплодисментами.

25/X

Начал репетировать Забродина в «Ленинградском проспекте».

9/XI

Опять…

Лежу с 4/XI — спазм. До чего неустойчиво здоровье.

Вчера ночью родилась хорошая сцена. Безмолвная, после смерти Клавы.

Где-то, а где, я еще не знаю, но до сцены, когда он работает над письмами…

Стоит, прислонившись к стене, где-то у шкафчика, сильно пьяный. Ночь. Освещено только лицо. Спускаются волосы патлами, как будто они мокрые.

Постоял, пошел в комнату, где висит портрет Клавы, посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом, пошел обратно, налил водки, выпил. В это время может подойти Маша. Де — «пойдем спать». Он — «тш-тш» и на цыпочках идет, ведомый Машей, к кровати. Она снимает с него ботинки, и то ли в забытьи, то ли в слезах, он падает на подушку. Маша накрывает его же пальто и… тихонько уходит.

20/XI

Ушел еще один друг[531] — Эдуард Тиссэ. Ушел один из могикан советского кино.

Боролся около четырех лет и… сдался.

Первые встречи с ним связаны со съемками «Грозного»[532]. Кстати, ушла вся головка группы «Грозного» — Эйзенштейн, Тиссэ, Москвин, Свешников, Прокофьев, Бучма…

Сердечный, компанейский человек, друг с мировым именем и простотой, рядовой, великий художник, который не умрет, пока человечество будет помнить имена великих зачинателей советского искусства кино.

Жалко и страшно.

2/XII

Вышел на работу до срока. Узнают врачи — поднимут скандал. А я не могу больше. Душа изныла без дела.

На «Ленинградском проспекте» сделано мало.

А Василий Павлович (Годзи)[533] какой-то очень добродетельный. Нет, надо раздуриться. Я так не могу. Мои задумки озорные, и я их протяну.

Шток дал новые тексты. Принципиально это к делу, но надо сократить и соподчинить.

3/XII

А в пьесах у меня такое, что в ролях — все дело имею со смертями…

Но одно обстоятельство, когда сам молод: тогда она как нечто необязательное или настолько далеко отстоящее, что вроде как бы и не существующее в природе, а другое — сейчас… Одно дело — она не обязательна, то есть вызвана либо ошибкой, либо коварством, наветом, заблуждением и пр.

Другое — в современной пьесе, где смерть по болезни, по износу, как естественный итог… то есть обязательная и неотвратимая; от этого тема сценическая переходит в жизненную, особенно, когда сам частишь со всякого рода болезнями. Когда знаешь, что пальцев на руках вполне хватит, чтобы сосчитать оставшиеся годы…

10/XII

Годзи поднял вопрос о том, что я неправильно трактую первый акт, что главное в нем — это забота о Скворце, а не о жене, семье, общественных делах.

Думаю, что я прав. А кроме того, важно и другое: это то, что Забродин все пропускает — доктора не позвал, сына просмотрел, Семена Семеновича расценил неправильно, как и Скворца, и т. д. Это важнее, чем простая забота о Скворце, что бы там ни написал фельетонист.

23/XII

Смотрел эскизы костюмов, да второй макет художника Пархоменко[534]. Дал хорошее оформление и костюмы. Режиссер задумала трудное: все три комнаты на виду у зрителя, и если актер не уходит на улицу, то должен изобрести себе работу — естественную, не отвлекающую и характерную.

Читали второй акт: я со Скворцом.

Годзи предлагает, что Забродин не верит в правдивость статьи.

Я же думаю, что именно верит, но только — статья перебрана в накале. За маленькую ошибку, допущенную Скворцом, прожившим безупречную жизнь, нельзя так жестоко бить, мордовать.

27/XII

«МАСКАРАД»

— Неизвестный сейчас другой породы в сравнении с Арбениным, — он должен быть лермонтовским, — сказал Ю.А. (дебютировал Саркисян[535]).

Ю.А. говорил исполнителю, что «Н.Д. великолепно читает стихи и потому бытовая подача текста ранит и того и другого».

Да, конечно, либо Арбенин — бытовая фигура и говорит прозой, либо Неизвестный должен быть романтическим образом и тогда все бытовые характеристики пойдут лишь во вред исполнителю, а спектакль сделают эклектичным, разностильным и дезориентируют зрителя.