«Приказываю наступать днём и ночью, не считаясь ни с усталостью, ни с какими другими помехами», — распорядился он и сам, показывая пример, несмотря на проливной дождь, выехал в части армии генерала Гордова. Его «Виллис» с трудом продвигался вперёд: всё поле было перепахано колёсами и гусеницами, что очень затрудняло путь.
...К концу 7 мая с тяжёлыми боями войска основной ударной группировки фронта, двигаясь по западному берегу Эльбы, вышли к северным склонам главного хребта Рудных гор. Темпы продвижения в этот день в среднем достигли сорока пяти километров. При этом Конев требовал от штабов всех рангов повышенной чёткости в работе. Непрерывно поступавшие из войск донесения облегчали руководство войсками в специфических лесных и горных условиях. Особенно строго следил Иван Степанович за действиями общевойсковой армии генерала Пухова и танковой армии генерала Лелюшенко, которые составляли правый заходящий фланг всей ударной группировки. Своим стремительным наступлением они захлёстывали противника, не давали ему возможности зацепиться, занять оборону, «сесть на старый пояс» долговременных укреплений по чехословацкой границе, оседлать горные перевалы.
Вскоре дождь перестал, небо очистилось от туч, и снова возобновила активные действия наша авиация.
В тот же день перешли в наступление войска 2-го Украинского фронта под командованием маршала Р. Я. Малиновского, двигаясь первоукраинцам навстречу, охватывая группировку Шернера с юго-востока. Одновременно усилили боевые действия и войска 4-го Украинского фронта (командующий генерал армии А. И. Ерёменко), продвигаясь к Праге с востока. Вся чехословацкая группировка войск противника почувствовала реальную угрозу окружения. Однако и в этих условиях её «непобедимый», высокомерный командующий фельдмаршал Шернер был уверен, что благополучно выскользнет из грозящего котла, и потому отдал категорический приказ: «Усилить сопротивление Красной Армии...» Он даже не ответил на обращение советского командования с требованием безоговорочной сдачи. К тому же, как потом рассказывали пленные, несмотря на то что солдаты и офицеры знали о капитуляции, объявленной германским правительством, из Берлина в штаб группы армий «Центр» прибыл представитель генштаба и устно разъяснил суть приказа о капитуляции так: «Надо как можно дольше продолжать борьбу против советских войск, ибо только при этом условии многочисленные части немецкой армии смогут выиграть время для того, чтобы пробиться на запад...»
Вот почему маршал Конев делал всё, чтобы быстрее выйти в район Праги и тем самым отрезать пути отхода группы Шернера, помешать ему сдаться англо-американским войскам, против которых он не сделал ни одного выстрела. Перспектива у фельдмаршала была заманчивая: преподнести, можно сказать, на блюдечке своим новым друзьям целую группу армий «Центр» с полным вооружением и богатой военной техникой. Но...
Конев 8 мая получил от командарма 4-й танковой генерала Лелюшенко на первый взгляд обычное боевое донесение о том, что между городами Яромержем и Жатецем (северо-западнее Праги) танкистами разгромлена большая штабная колонна немцев, двигавшаяся в направлении Карловых Вар, где поблизости находились американцы. Оказалось, что это и был штаб группы армий «Центр».
Метаморфоза произошла мгновенная и полная: ещё вчера самоуверенный главнокомандующий сухопутными войсками третьего рейха Шернер разыгрывал из себя человека сильного, самостоятельного, пытавшегося даже не выполнять распоряжения главы правительства Деница, ныне, разбитый в пух и прах советскими танкистами, чудом избежавший плена, переодетый в штатское платье, спрятался в горах, стыдливо лепеча перед тем же Деницем: «С этого времени я потерял управление отходящими войсками. Танковый прорыв был совершенно неожиданным, так как вечером 7 мая фронт ещё существовал...»
Тем временем войска ударной группировки под руководством Конева продолжали громить врага в Рудных горах, отвоёвывая один перевал за другим. Советских воинов вдохновляла прилетевшая по радио долгожданная весть о полном поражении Германии. В предместье Берлина — Карлсхорсте — подписан акт о безоговорочной капитуляции, продиктованный военными представителями союзного командования. Этому акту не подчинился лишь тот же «храбрый» Шернер.
В приказе Верховного Главнокомандующего 8 мая была объявлена благодарность войскам 1-го Украинского фронта, Маршалу Советского Союза Коневу, под руководством которого в результате двухдневных боев было сломлено сопротивление противника и взят город Дрезден — важный узел дорог и мощный опорный пункт обороны немцев в Саксонии.
* * *
Когда наши войска вошли в Дрезден, то увидели его варварски разрушенным. Весь центр превращён в груды развалин. Из шести мостов через реку Эльбу остался один, названный «Голубым чудом»: все остальные уничтожены. Из бесед с местными жителями советские воины узнали, что в ночь с 13 на 14 февраля дрезденцы пережили настоящий кромешный ад: на город непрерывным потоком в течение нескольких часов сыпались бомбы, уничтожая всё живое. Нападение это без всякой военной необходимости началось с налёта 150 английских бомбардировщиков. За ними шла вторая волна в 500 машин, а утром 14 февраля город добивали 450 американских «летающих крепостей». При этом удары наносились не по окраинам, где находились военные объекты и важные коммуникации, а по густонаселённому центру.
Изучая данные, связанные с этой варварской акцией, Иван Степанович Конев пришёл к тягостному выводу о том, что наши союзники по антигитлеровской коалиции, стремясь показать своё рвение в последние месяцы войны, совершали подобные налёты, как они считали сами, «для подрыва морального духа населения». При этом они не опасались противодействия со стороны гитлеровского командования, занятого в это время отражением очередного наступления советских войск.
... Отдав приказ о начале боев непосредственно за Дрезден, маршал тут же распорядился подготовить для него НП как можно ближе к городу. Ему, как всегда, хотелось все проблемы, связанные с темпами продвижения войск, решать без малейшего промедления — на месте. Зная о варварской бомбёжке союзников, Иван Степанович беспокоился о судьбе знаменитой Дрезденской картинной галереи. По его приказу при штабе фронта была создана специальная группа, которая при входе в город должна сразу же заняться выяснением этой проблемы и решением срочных вопросов, связанных с максимальным сохранением всех картин галереи. В эту группу от политуправления фронта входил инструктор отдела пропаганды майор Востоков Евгений Иванович: он ещё до войны учился в студии при ленинградской Академии художеств, то есть был профессиональным художником и опытным музейным работником.
Когда советские войска овладели городом, Конев уже находился на своём новом КП на северо-западной окраине города и вскоре появился на центральных улицах. Собственно, центра как такового не существовало: он был завален разрушенными союзной авиацией зданиями. А ведь до февраля город, особенно центр, представлял историко-архитектурный памятник...
Опасения командующего фронтом оправдались: здание, в котором находилась Дрезденская галерея, было полностью разрушено. Иван Степанович убедился в этом. На одной из уцелевших колонн он увидел надпись «Мин нет» и роспись сапёра Ханутина. Из бесед с немцами Конев понял, что часть особо ценных картин ещё до бомбёжек администрация галереи эвакуировала, но куда — никто сказать не мог: делалось это ночью в глубокой тайне. Для поисков картин, галереи были подключены 164-й инженерно-сапёрный батальон 5-й гвардейской армии и трофейная команда. Конев всем говорил:
— Ищите днём и ночью. Привлекайте местных жителей, могущих навести вас на верный след, и обо всём докладывайте лично мне.
«Найти и спасти!..» — задача почётная, но, как говорят математики, со многими неизвестными. С чего начинать, в каком направлении двигаться? Ясно одно — командующий прав: без помощи немецких граждан, тех, кто работал в галерее, кто живёт рядом, не обойтись. И такие люди нашлись. Они пришли к советскому командующему сами, добровольно. Прежде всего заявили о себе художник Шмидт и служитель галереи Гёзе. Они помогли обнаружить сначала редчайшие скульптуры в полуразрушенном, обгоревшем здании немецкой Академии художеств, что над Эльбой. Рядом с находкой стояли ящики со смертельной начинкой — взрывчаткой, снабжённые капсулами-детонаторами. Приказ фашистского командования был краток: «В случае подхода советских солдат — взорвать!» Но советские воины появились так внезапно, что дежуривший у пульта гитлеровец не успел не только руку протянуть, но даже произнести распространённое в те дни среди немцев слово — «капут!». Тут как тут появились и сапёры: быстро обезвредили смертоносные заряды.
