Наташа кивнула в знак согласия, но ничего не сказала. Конечно, до конца войны ещё далеко, но надо надеяться. Ей очень хотелось показать маршалу газету, рассказать, от кого отвела смерть, когда работала в госпитале, может, он знает что-нибудь о любимом. Но, подумав, что командующему фронтом сейчас не до этого, промолчала. Машина между тем въехала в село, притормозила у крайнего домика. Навстречу Коневу уже спешили какие-то люди. Наташа незаметно выскользнула и пошла своей дорогой. Ей предстояло ещё добираться до штаба 322-й стрелковой дивизии, а затем шагать в артдивизион.

Конев в тот день тоже был в штабе этой же дивизии, но с попутчицей-медсестрой уже не встретился.

Командующий группой армий «Северная Украина» генерал-полковник Гарпе всё делал для того, чтобы измотать наступающие советские войска в затяжных уличных боях во Львове. Накануне он разговаривал с фюрером, и тот сказал ему, что надеется на его воинское искусство. Лесть подстегнула Гарпе, и он отдал приказ держаться за каждый дом и квартал, используя старые крепостные укрепления и возводя в спешном порядке новые. Начальник штаба, высказывая предположение, что русские не пойдут в лобовые атаки на старинный город и Конев будет искать обходные пути, предупреждал:

— Об этом советском полководце говорят, что он мастер манёвра на поле боя и ему претит шаблон; ещё ни разу не повторялся.

— Львов притягивает русских как магнит, — возражал Гарпе. — И они, хотят этого или нет, непременно втянутся в уличные бои, поскольку у них главная цель — как можно быстрее получить город. А тут преимущество на нашей стороне. И не далее чем через неделю я буду докладывать фюреру, что русские приостановлены.

Поступавшие в штаб донесения и разведывательные данные о начальной стадии русской операции показывали, что Гарпе в споре с начальником штаба оказался прав. Советская третья танковая армия, стремясь быстрее достигнуть города, застряла в труднопроходимой местности на подступах ко Львову.

— Львовская земля — наша союзница, — с удовлетворением рассуждал Гарпе. — Четвёртая танковая армия русских тоже пошла на город в лоб и ввязалась в тяжёлые бои. И это пока что на подступах. А что же будет в городе? На узких улицах они наверняка растеряют свои танки. Что-то изменила Коневу его приверженность к манёвру. Тут мы его и побьём. Передайте в войска приказ, чтобы охотились за каждым русским танком, если он прорвётся в город, и выбивали их в уличных боях.

Сложные проблемы волновали и Конева. Каких трудов стоило ему связаться с Рыбалко, который, как никто из командиров, любил бывать в войсках и потому не сидел на месте. Но от этого не должна страдать доставка информации в штаб фронта. А тут произошло явное нарушение важнейшего правила, непременного закона войны.

— У командарма всегда должна быть устойчивая связь, — говорил командующий начальнику штаба. — Это же азы военного дела, аксиома!

Поэтому, как только связь с Рыбалко восстановили, маршал потребовал: прикрывшись частью соединений со стороны Львова, главными силами армии стремительно выйти в район Яворов, Мостиска, Судовая Вишня, отрезать пути отхода львовской группировке противника на запад. Увидев это, он испугается и уйдёт.

Генерал Рыбалко, выполняя приказ Конева, прежде всего срочно встретился лично с командиром 56-й танковой бригады полковником Слюсаренко.

— Обстановка изменилась, — сказал комбригу Павел Семёнович. — Так, как мы хотели, Львов взять не удастся. Поэтому вы с бригадой остаётесь на месте, чтобы отвлекать противника на себя, будете настойчиво атаковывать, имитируя действия целой армии.

—Ясно! — ответил Слюсаренко.

Выполняя указания Рыбалко, он усилил наступление на город с востока. Вместе с танкистами его бригады продолжал действовать и корреспондент фронтовой газеты Барсунов, желая скорее попасть во Львов, в котором служил перед войной.

Другие танковые бригады устремились в обход Львова с северо-запада.

К исходу 24 июля они вышли к Яворову, громя резервы противника, его основные коммуникации, создавая угрозу окружения.

Командир танкового взвода младший лейтенант Гореликов, выскочив на окраину ближайшего населённого пункта, увидел растянувшуюся немецкую колонну. Немедленно развернув боевые машины, Гореликов повёл их в атаку. Первым же снарядом подбили грузовик, который, завалившись на бок, преградил путь другим транспортам. Танкисты крушили колонну огнём из пушек, давили гусеницами. С десятком автоматчиков на борту Гореликов ворвался в деревню, где располагался штаб одной из частей противника. Из распахнутых окон хаты доносились тревожные голоса.

— Панцер! Руссиш панцер! — в панике кричали в телефонную трубку немецкие офицеры.

Узнав о появлении танков в тылу группы армий «Северная Украина», Гарпе спрашивал у оперативных работников:

— Чьи танки?

— Русские! — отвечали ему офицеры.

— Знаю, что русские! Какой армии? Кто ими командует?

— Рыбалко! Рыбалко!

— Чушь это! — Гарпе бросил в сердцах карандаш, которым наносил обстановку на карту. — Армия Рыбалко увязла в болотах восточнее Львова. Уточните, кто же нас атакует с северо-запада.

Уточнения заняли немало времени. Наконец разведчики доложили: атаки с востока ведёт лишь одна ослабленная в боях 56-я танковая бригада от Рыбалко. Вся же армия, обойдя Львов, захватила Яворов и стремительно приближается к Мостиске, угрожая отрезать войска, обороняющие Львов, от тылов.

Гарпе пришёл в ярость.

— Ещё одна такая ошибка, — в гневе кричал он, — и я отдам начальника разведки под суд!

Он посмотрел сердито на начальника штаба и пододвинул к себе карту. Гнев гневом, а надо принимать новое решение, думать о том, как спасти свои корпуса от окончательного разгрома.

В это время советские стрелковые части вместе с артиллеристами непрерывно атаковывали Львов с востока. Полки упорно вгрызались в долговременную оборону противника, вырывая у врага квартал за кварталом.

...Вступив на окраину города, старший лейтенант Паршин сразу почувствовал, как усложнилось управление батареей. На узких старинных улицах невозможно создать единую огневую позицию. Потому расчёты и действовали самостоятельно. Командиры орудий по своему усмотрению выбирали цели и вели огонь. Возросла и уязвимость артиллеристов от гранатомётчиков и фаустпатронщиков, укрывшихся в каменных зданиях. Но лейтенант и в этих условиях не терял управления батареей: он заранее продумал и обговорил с командирами взводов методику ведения стрельбы в городе.

Когда к вечеру бой затих, красноармеец-письменосец, войдя в подвальное помещение здания, где располагался командир, протянул ему письмо:

— Вот и вам весточка, товарищ старший лейтенант, — сообщил он с улыбкой.

— Спасибо, — устало поблагодарил Николай, забирая конверт.

Взглянув на обратный адрес, сразу понял, что письмо от Гали, обрадовался и торопливо принялся читать. Но первые же строчки заставили его сначала посуроветь, а потом и помрачнеть. Измена!..

— Что, неприятности, товарищ старший лейтенант? — спросил сидевший неподалёку телефонист.

Командир, не отвечая, встал и молча направился к выходу.

— Товарищ старший лейтенант, — обиделся телефонист, — я же от всей души!

— «От души», «от души», — пробурчал Паршин. — Держите чётче связь.

Лейтенант вышел, оставив бойца в недоумении. «Такого с ним никогда не бывало, — размышлял телефонист.— Значит, что-то серьёзное...»

Николаю же хотелось побыть одному, погоревать над тем, почему Галя предпочла другого, но командиру батареи в ожидании нового боя трудно было остаться наедине. Всем в этот момент он нужен, каждый хочет с ним увидеться, что-то выяснить, уточнить, получить совет и указания. Едва Паршин углубился в невесёлые мысли, навеянные письмом, как его окликнул старшина батареи: