— Что это у нас какая темнота? — сказал Женин голос. — Опять наша мама разоспалась? Эй, Лизок, как ты там?

Он вошел, не раздеваясь зажег свет, улыбнулся ей от двери.

— Я тебя не целую, я холодный. Сейчас раздену Оленьку и — назад, у меня тяжелый больной. Только ты к ней не подходи, она сама посидит. Правда, дочка?

И все, и он уехал. И сердце Лизы впервые сжал ужас. А что, если… Почему ей всегда казалось, что этого не может быть? Он всегда так поздно приходит.

А еще эти звонки. Сколько раз уже Лиза брала трубку, а в трубке кто-то ехидно молчал, а потом тихонечко нажимал на рычаг, и раздавались короткие гудки. Почему она раньше не придавала этому значения? А вдруг у Жени действительно есть другая женщина? Лизу окатил незнакомый, леденящий, липкий страх. Он изменяет ей. Об этом можно было догадаться по тысяче мелочей, которых она прежде не желала замечать. Но теперь они стали ей очевидны, совершенно ясны. Что ей делать? Развестись? Уехать? Куда? К маме? К Ирке?

У нее снова начался жар. Приехала мама, варила ей бульон, хозяйничала в доме, читала Оленьке книжки, и Оленька хохотала и возилась за стенкой. Женя сам колол Лизе пенициллин, подшучивал над ней, был ласков. Но глупая мысль, раз придя, уже не оставляла ее.

Стояла снежная глухая зима, деревья были белые, а снег все сыпал и сыпал, и люди, шедшие по улице навстречу, были веселые и румяные. Лизу встретили радостно, рассказали кучу смешных и забавных новостей, засыпали вопросами, а Света достала из стола дожидавшийся Лизу новогодний сувенир — новую чашку с синими узорами производства Гжели. И снова жизнь потекла по привычному руслу, и Лиза успокоенно думала: «А почему, собственно, должно быть иначе?»

Только с Женей недолгий покой сменялся новыми подозрениями, и однажды Лиза добилась того, чего хотела, — нашла среди груды его бумаг старую поздравительную открытку игривого и недвусмысленного содержания, подписанную какой-то Ниной. Открытие это было сделано как бы случайно, она ничего не искала и писем чужих никогда не читала, но, наверное, это все-таки было не совсем так, потому что отвратительная открытка как-то сама собой выпала ей в руки, и снова сердце у нее заледенело и упало, ослабли коленки, зазвенело в голове. Она ни о чем не могла думать, потрясенная, одуревшая. Она не в силах была сдержаться и утаить свое открытие, она жаждала немедленного выяснения и объяснения, решения: или — или.

Женя, взглянув на открытку, которую она молча положила перед ним на стол, задумался и молчал.

— Я давно чувствовал, что что-то такое назревает, — наконец сказал он. — Не понимаю, чего ты ждешь от меня? Чего ты хочешь?

— Я? Я хочу объяснения.

— Зачем? Чтобы я сказал тебе, что тебе это приснилось? И ты тогда будешь довольна? Неужели ты до сих пор не знаешь меня? Я не любитель легкомысленных шуток.

— И все-таки… что это значит?.

— Хорошо, я скажу тебе. Это старая и глупая история, да, в сущности, ничего и нет, просто работаем вместе, она — операционная сестра…

«Она!» Лизу замутило от тоски и боли. Значит, «она» все-таки была, недаром так тяжело у нее было на сердце все это время.

… — Но вот что я тебе хочу сказать, Лиза. По плохому пути ты пошла. Так нельзя. Есть вещи, до которых совсем не обязательно докапываться. Разве у тебя за душой ничего такого нет, чего мне бы лучше не знать? Зачем этот стриптиз? У меня есть своя жизнь, свои отношения с людьми, работа. Случаются разные обстоятельства, которые, может быть, тебе бы и не очень понравились. Ну так что же? Спрашивать у тебя разрешения? Так не годится, Лиза, так можно разрушить все. Подумай об этом на досуге.

После первого своего неудачного замужества, которое Зоя Комаровская не любила вспоминать и действительно почти не вспоминала, она надолго осталась одна, сменила несколько работ, пока не нашла себе того, что ее более или менее устраивало. Прежде всего ей нужны были деньги, хотелось все поменять в доме, на себе, вокруг. Теперь она наконец осталась в своей старой комнате одна, мама переехала к своему любимому сыночку Косте, который после долгих скитаний осел почему-то в Калинине, получил квартиру, обзавелся семьей, и вот теперь мама нянчила его детей, получала полное удовольствие. Все были довольны, а особенно Зоя. Жизнь вместе с мамой давно сделалась невыносимой, а возвратиться к ней после краткого хождения замуж и вовсе было мукой. Но другого выхода не было, она вернулась, и, может быть, именно это подстегнуло маму уехать. Так или иначе — теперь все устроилось, и она могла спокойно ждать квартиры, которую ей обещали на новой работе. В дом провели паровое отопление. Зоя хотела было сломать старую прожорливую печку, но вдруг пожалела ее и своими силами переоборудовала в камин. Получилось шикарно, даже жалко стало, что комнату придется скоро сдавать, но ничего не поделаешь. Если бы не эта комната, да еще мама не выписалась бы, черта с два видела бы Зоя новую квартиру, в этом смысле на маман пришлось здорово нажать, но, с другой стороны, — зачем маман эта прописка, если она все равно здесь не живет?

От нечего делать Зоя стала налаживать быт, даже телевизор совсем уже было собралась покупать, но тут встретила Леню Коникова и снова закружилась. Леня был человек талантливый, умный, интеллигентный, не чета прежним ее приятелям, впервые Зое не приходилось с ним нянчиться, он все понимал сам и сам способен был решать любую проблему, проявляя свою волю и характер. А характер-то у него был с перчиком: требовательный, обидчивый, капризный, попадись такой другому человеку, не ей, — о-го-го, тяжело бы ему досталось; но Зоя трудности любила, от них полировалась кровь, веселее было жить. Она и не заметила, как увлеклась не на шутку. Леня, конечно же, был женат, такие люди зря не простаивают, но с женою жил плохо. Зоя знала, он не врет, с ним и правда нелегко было ужиться. Но в таком положении были и свои преимущества. Например, он жене не давал отчета, где и когда бывает, а значит, и времени у него было побольше, чем у других, и не трясся он, что кто-нибудь его увидит или узнает, вел себя смело, уверенно. Зоя даже подумала вначале: «Уведу, отобью, к черту», — но потом постепенно стала от этой мысли отходить. Зачем ей это? Ходила уже замуж, довольно, да еще оказался Леня скуповат, да и характер — еще возьмет и правда скрутит в бараний рог, что тогда? Куда лучше было быть хозяйкой самой себе; в конце концов, ничего ей от него не было нужно, впервые в жизни хватало денег, а гордости всегда было у нее в избытке. И, едва заметив Ленину прижимистость, решила она про себя: да подавись! И больше на это внимания не обращала. Зато любовник он был прекрасный, редкие мужчины относятся ко всяким мелочам и нюансам в любви с таким же серьезным вниманием, как женщины, а Леня был из таких. Он любил разговаривать про любовь и задавать вопросы, теоретически был подкован на очень высоком уровне. Из каждой встречи устраивал он целый ритуал или представление, они много пили, танцевали, жгли свечи. Напившись, Леня делался еще интересней, обобщения его делались шире, ассоциации — смелее, голос поднимался до грома и крика, так что в стенку начинали барабанить соседи. Но Зою беспокоило не это — со своими соседями она издавна умела справляться, — у нее были другие причины для беспокойства. За первым абортом последовал второй, а потом сразу же — третий.

Но когда она попробовала завести об этом разговор с Леней, он презрительно фыркнул и сказал:

— Не нравится — можешь рожать. Не понимаю, за чем стало дело?

— Плодить себе подобных? Нет, это развлечение не по мне, — ответила ему Зоя, стараясь придать разговору насмешливый и легкий тон.

— А тогда оставь меня в покое…

Леня все чаще стал впадать в непонятную ярость, все чаще голос его срывался в крик, он говорил гадости, распалял себя, а распалившись, вылетал на улицу, хлопал дверью. Однажды, это было зимой, он выскочил без пальто и пиджака. Зоя бежала за ним, догнала его только у метро, пыталась накинуть пальто ему на плечи, а он вырывался и скандалил. Сцена была безобразная, Зое разом все надоело, она швырнула пальто под ноги и ушла, не оглядываясь.