— Счастлива? Может быть, действительно счастлива… этим маленьким счастьем, которое тебе хотелось бы иметь со мной и которого я не захотел! И тебе этого достаточно, Элизабет?

Он склонился над ней, взял за руку и крепко ее сжал:

— Тебе достаточно этого, после того, что ты со мной познала? Вспомни.

Каждое сказанное им слово глубоко проникало в нее, причиняя резкую боль. Она чувствовала, что по-прежнему зависит от его взгляда, от его голоса. Элизабет готовилась к неизбежному.

— Я не понимаю тебя, Кристиан, — тихо промолвила она.

Она ощущала тепло в пальцах, потом возле локтя и выше. Ей хотелось освободиться от всего этого. Но он прижал ее к себе еще крепче.

— Ты не понимаешь меня! — саркастически улыбнулся он. — Тогда зачем ты здесь, со мной? Если ты согласилась прийти сюда, значит, понимала, что эта встреча была необходима! Идем, Элизабет!

— Куда?

— К нам, на ферму.

Неужели она ожидала этого предложения, потому что не почувствовала никакого удивления? Он встал и бросил со звоном на стол несколько монет. Ноги Элизабет были словно ватные, в голове — туман. Она не поняла, как оказалась на улице. Не говоря друг другу ни слова, они надели лыжи и покатились вниз.

Кристиан приехал первым. Элизабет догнала его, запыхавшись, с раскрасневшимся лицом. Они оставили перед дверью лыжи. Те, которые принадлежали Элизабет, были совсем маленькими по сравнению с лыжами Кристиана.

— Входи, — сказал он, распахнув перед ней дверь.

Элизабет перешагнула порог с гордо поднятой головой. Но оказавшись в комнате, она почувствовала, что уверенность покидает ее. Она внимательно смотрела на большие скамейки, на сундук, на чугунные котелки, на все столь знакомые ей вещи, которые теперь звали ее в другую жизнь. Кристиан присел перед камином и разжег его. Пламя поднялось вверх. Элизабет стояла неподвижно, как загипнотизированная движениями этого мужчины с лицом, освещенным огнем. Нет, она не бросила его. Она не вышла замуж. Она все еще жила с родителями. Он медленно выпрямился. Она продолжала смотреть на него, не в силах выйти из оцепенения.

— Где ты, Элизабет? — нежно спросил Кристиан.

Ей показалось, что она не сдвинулась с места. Но расстояние между ними неумолимо сокращалось. Какой-то волной ее несло к этому лицу, ожидающему ее у огня, несло в прошлое. Она думала, что все еще находится вдалеке от него, когда вдруг ощутила себя в плену его объятий. Он стал нежно целовать ее в губы. Вкус этого поцелуя пробудил в ней такие глубокие, такие интимные воспоминания, что по ее телу пробежала волна нетерпеливой дрожи. Она думала, что замужество помогло ей забыть Кристиана, но, оказывается, на самом деле она всегда принадлежала ему. Может быть, даже не подозревая об этом, она всегда ждала этой встречи с ним? Все ее сомнения исчезли под наплывом страсти. Горя желанием, Кристиан поднял ее на руки и, пронеся мимо потрескивающего камина, положил на постель. Как и раньше покрывало из шкурок сурка приняло ее. Она глубоко вздохнула и едва слышно произнесла:

— Нет, Кристиан…

Опустившись перед ней на колени, он стал неистово целовать и ласкать ее, а она извивалась, призывая его взглядом. Когда он принялся раздевать ее, она попыталась воспротивиться. Но он оттолкнул ее руки. Лицо его стало суровым:

— Любовь моя! Моя маленькая дикарка… ты моя, только моя…

Он снова склонился над ней. Она выговорила как в бреду:

— Кристиан!.. Я люблю тебя…

Он тоже разделся, и тела их сплелись. Тьма сгущалась. Мужчина входил в нее. Он был в ней. Она застонала в ритме этих движений. Ее наслаждение было выше физического. Она никогда не была так трагически и неистово счастлива. Он ускорял темп. В ее мозгу плыли огоньки. Она умирала с каждым ударом сердца, с безумной благодарностью к тому, кто уничтожал ее. Потом она почувствовала, что ее голова раскололась и она вознеслась в какую-то сияющую пустоту, кипя и дрожа от блаженства.

Кристиан отодвинулся от нее. Они долго молчали в темноте. Элизабет готова была расплакаться, сама не понимая отчего. Потом она с облегчением вздохнула и вложила свою мягкую маленькую ладонь в большую ладонь Кристиана. Время остановилось лишь для них одних.

Она шла по старым следам.

Было так же темно и пасмурно, Элизабет шла по той же заснеженной дороге. Она испытывала то же беспокойство при возвращении в гостиницу, что и в первый раз, когда она убежала из объятий Кристиана, пытаясь при этом сохранить спокойное выражение лица. Но раньше только родители могли упрекнуть ее в том, что она поздно возвращалась, теперь же ее ждал муж. Муж, которого она любила и которому сегодня вечером она действительно изменила. Время, проведенное ею на ферме, как бы составляло отдельную жизнь, включенную в ее собственную взрывом демонической страсти, не имеющей ничего общего с ее привычками, каким-то отдельным приключением, за которое она не могла отвечать, как за сон, о котором она забывала, встав с постели. Если она встретится с Кристианом завтра и послезавтра, как они договорились, она сделает так, чтобы Патрис ничего не заподозрил и не страдал. Но разве можно было любить одновременно двух мужчин: одного за его чистоту, другого — за чувственность и страсть. Ей так хотелось этого! Пока она сможет делать счастливым своего мужа, она будет сама счастливой. Лыжи легко скользили по проторенной дорожке. Ночной холод омывал ее лицо. Входя в гостиницу, Элизабет была чиста и свежа, разве что немного запыхалась.

В холле она столкнулась с Патрисом. Лицо его было искажено волнением.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Я так беспокоился!

— Прости, дорогой! — пробормотала она. — Все получилось так глупо! Я хотела покататься на Рошебрюне, но не заметила, как пролетело время!

— Где ты была?

— О, это целая история! Подожди! Я хочу присесть: я так устала!

Она рухнула в кресло и, раздвинув ноги, оперлась на ступни.

— А если бы с тобой что-нибудь случилось? — продолжал выговаривать ей Патрис. — Ты же была одна!

— Да что ты! Катающихся полно. После Рошебрюна я пошла на Тур, потом поехала дальше на лыжах до канатной дороги на горе Арбуа. Поднялась наверх, скатилась до горы Жу, а потом с Планеле…

И странное дело: по мере того, как она все это ему плела, ложь превращалась для нее в подобие правды. Она видела себя катившейся по этим местам. Ей даже приходили в голову подробности, такие точные, что она сама словно бы только что вспомнила о них:

— На Арбуа было столько народу! А на Жу холод просто кусал лицо. Зато снег был отличный.

Подошла Амелия и вмешалась в разговор со знающим видом:

— Увидев, что тебя в пять часов еще нет, я сказала Патрису, что ты, вероятно, решила пойти на гору Арбуа!

— Я конечно, понимала, что ты беспокоишься, — нежно сказала Элизабет, — но удержаться от соблазна было невозможно.

Он наклонился к ней, словно хотел что-то сказать на ухо, и нежно поцеловал ее в шею. Она приняла этот поцелуй без малейшего стеснения.

В этот момент из буфета вышла Фрикетта. Собака с радостным лаем прыгнула на колени хозяйки, затем, заинтригованная, принялась обнюхивать ее свитер, шею, волосы. Элизабет показалось, что ее разоблачали. Она могла заморочить голову кому угодно, но не этому существу с чутким безошибочным нюхом. Она несколько раз пыталась оттолкнуть мордашку, пытающуюся дотянуться до ее лица. Тогда Фрикетта лизнула ее в подбородок, взглянув ей прямо в глаза: «Я знаю, где ты была, кого видела», — всем своим видом говорила ее любимица, виляя хвостом. Элизабет погладила ее по спине и спросила у Патриса:

— А чем ты занимался во второй половине дня, мой дорогой?

— Я работал.

— Успешно?

— Да, я доволен. Скоро сыграю тебе этот отрывок. Только тебе сейчас надо переодеться, ты, наверное, вся измокла.

Они поднялись к себе в комнату. Фрикетта последовала за ними. Избегая взгляда собаки, Элизабет дала своему мужу поцеловать себя.

Как и каждое утро, они позавтракали в постели, и Элизабет отдала мужу кусочек тоста со сливочным маслом. Пока он допивал свою чашку какао, она встала и накинула пеньюар.