— Ты завтра придешь? — спросил он.

— Да, — ответила Элизабет, запыхавшись.

— Я буду в три часа у кассы.

И ничего к этому не добавив, он нарочито медленно стал спускаться к станции канатной дороги.

Элизабет подошла к Патрису, терпеливо ждавшему ее на террасе первой опоры со стаканом подогретого вина. Она поглядела на мужа влюбленными глазами, словно благодаря его за то, что он был здесь, такой надежный, заботливый, в темных очках, с покрасневшим на солнце лицом и нежной улыбкой.

— Снег хороший? — спросил он.

— Отличный.

— Хочешь спуститься еще раз?

— Я предпочитаю вернуться в гостиницу.

— Уже? Но нет и пяти часов!

В холле несколько клиентов играли в бридж. На столиках дымились чашки с кофе и стояли тарелки с тостами.

— Вы не хотите выпить чаю, дети мои? — спросила Амелия.

— Нет, мама, спасибо, — ответила Элизабет.

Ей не терпелось побыть наедине с Патрисом. Она не успокоится до тех пор, пока он не обнимет ее. Закрыв дверь комнаты, она бросилась в его объятия, повисла у него на шее и, подставив ему губы для поцелуя, страстно прошептала:

— Я люблю тебя, Патрис! Я люблю тебя! А ты действительно любишь меня?

— Конечно, дорогая!

— Я хочу, чтобы ты все время мне это повторял! — сказала она, вздохнув.

Он поцеловал ее. Элизабет закрыла глаза и крепко прижалась к его груди, дрожа от нетерпения, ища его ласки и защиты.

Утро выдалось какое-то странное, белое и холодное, небо было свинцовым. Но эта мрачная погода не испортила Элизабет настроения. Она проснулась, чувствуя себя лихорадочно возбужденной и веселой и, как обычно, пошла с Патрисом кататься на лыжах по пологому склону за гостиницей, потом с аппетитом позавтракала, а после кофе решила подняться на Рошебрюн. Муж проводил ее до станции канатной дороги.

— Ты меня будешь ждать в баре? — спросила она.

— Не знаю. Сколько раз ты намерена скатиться?

— Ну раза два-три, если, конечно, снег будет таким же хорошим, как вчера, — ответила она уклончиво.

— Тогда я вернусь в гостиницу. Сегодня пасмурно. Я лучше немного поработаю.

— Я вижу, что в глубине души ты рад, что сегодня плохая погода, — сказала она со смехом.

Он тоже засмеялся, утвердительно кивнув головой.

— Ты же знаешь, этот танец Саломеи не дает мне покоя. Я уже слышу его, а когда пытаюсь перевести на ноты, то все путается. Это очень досадно.

Она обожала его: он был такой милый, такой простой и умный!

— Знаешь, мне хочется поцеловать тебя на виду у всех! — воскликнула она.

— Не делай этого, иначе подумают, что мы не женаты.

Когда он ушел, Элизабет решительно направилась к станции канатной дороги. Перед ее воротами стояла огромная толпа, ощетинившаяся лыжами. Повсюду слышались громкие разговоры. Элизабет стащила зубами варежки и стала искать мелкие деньги в сумочке, подвешенной к поясу. Вдруг перед ней как из-под земли вырос Кристиан. В руке он держал два билета.

— Ты идешь? — спросил он.

Уши его прикрывала повязка из черной шерсти, на шее был все тот же красный платок. Купив билеты заранее, он ждал ее, потому что был уверен, что она придет вовремя. Эта самоуверенность возмутила ее. «Спущусь с ним один раз и достаточно!» — подумала она. Они стояли в кабине, тесно прижатые друг к другу. Как и накануне, Кристиан рассматривал Элизабет с серьезным видом, не произнося ни слова. Она задавалась вопросом, что мог думать о ней этот упрямый человек с загорелым лицом. Как бы Элизабет себя ни вела, она не в силах была запретить ему думать о ней, как ему заблагорассудится. Она не знала, какое впечатление производит на него. Видел ли он ее такой, какой она стала теперь — замужней и недоступной или же такой, какой он знал ее раньше, когда она таяла в его объятьях? О чем он говорил с ней? Ласкал ли он ее в своем воображении? Элизабет изо всех сил боролась с наплывом воспоминаний. Кабина медленно ползла вверх, а они так и стояли, тесно прижавшись друг к другу. «Я больше не люблю его, — думала Элизабет, — а он все еще желает меня». Это тягостное молчание, эта неподвижность были столь утомительны, что она никак не могла дождаться, когда же они наконец поднимутся. Но вот кабина остановилась, и Элизабет ступила на снег. Лыжники стали быстро прикреплять лыжи к ботинкам. Всем не терпелось поскорее выйти на склон. Первые пары уже бросились на лыжню. Кристиан посмотрел им вслед и предложил:

— Давай выпьем кофе у Шварца, а потом сделаем спуск.

Она решила «нет», но ответила «да». Они поднялись к домику, воткнули лыжи в снег перед дверью и вошли в темный зал, где находилось несколько человек. Кристиан выбрал отдельный столик и заказал два кофе. Официантка принесла две чашки, сахар и молча удалилась. Внезапно очнувшись, Элизабет подумала о том, что сюда могли войти друзья, пансионеры их гостиницы и застать ее вместе с посторонним мужчиной в темном углу. Но страх быть замеченной не только не смутил ее, а даже наоборот, заставил острее почувствовать очарование этой тайной встречи. Закурив сигарету, Кристиан посмотрел ей прямо в глаза и, помолчав немного, внезапно задал вопрос:

— Ты тогда в санях была с мужем?

Элизабет отпила глоток обжигающего кофе и, вздохнув, ответила:

— Да.

— Кажется, я его узнал. Ты ведь была вместе с ним в «Мовэ Па» в прошлом году, когда я пригласил тебя танцевать?

— Да, — щеки Элизабет горели.

Кристиан стряхнул пепел сигареты прямо в блюдце.

— А где он сейчас?

— Ждет меня в гостинице.

— Почему? Разве он не умеет кататься на лыжах?

— Не очень.

— Ты живешь в Париже?

— Нет, в Сен-Жермен-ан-Лей.

— Не жалеешь о Межеве?

Она не знала, что ответить. Ответить положительно, значило бы, что она несчастлива в своей семейной жизни, ответить отрицательно — забыть свои юные годы, когда она занималась спортом и вела беспечную жизнь.

— Да, конечно, — сказала она. — Я немного жалею о том, что уехала из Межева… Грустно было оказаться без снега и лыж…

Элизабет смутилась, и ей показалось, что она одновременно разговаривала с Патрисом.

— Но нам хорошо и в Сен-Жермене, — продолжила она. — Там есть большой сад, рядом лес… У мужа есть все условия для работы…

Произнеся слово «муж», она успокоилась.

— Кажется, он композитор? — спросил Кристиан.

— Да.

Элизабет не осмелилась спросить, откуда ему это известно. Он продолжал смотреть на нее с вызывающим любопытством. Она отвела глаза.

— А чем занимаешься ты, когда он сочиняет свою музыку? — спросил Кристиан.

— О! Я очень занята: дом, друзья, поездки в Париж, обеды, концерты…

Кристиан громко расхохотался и сказал:

— Короче, ты стала просто светской дамой.

— Ты глуп!

Она сама теперь сказала ему «ты», и это ей не понравилось. Чтобы взять верх над этим человеком, Элизабет, сделав над собой усилие, добавила спокойным тоном:

— А как поживают твои друзья Ренары?

— Я с ними не виделся уже месяцев восемь, — ответил Кристиан. — У Жоржа Ренара были неприятности в делах. Они решили продать свой швейцарский домик.

— При случае ты сможешь им построить новый, — ответила Элизабет.

Эта мысль пришла ей в голову внезапно. С тех пор, как она вышла замуж за Патриса, ее жизнь так изменилась, что ее прежнее самолюбие стало казаться ей вызовом судьбе. Теперь она не испытывала никакого чувства ревности к блондинке, которую когда-то увидела в постели Кристиана. Иногда ей даже казалось, что эта неприятная сцена была выдумана ей самой.

Кристиан допил свой кофе, затушил сигарету в блюдце и, сощурив глаза, медленно проговорил:

— Неужели такой красивой сделало тебя замужество, Элизабет?

Она и глазом не моргнула, услышав этот комплимент, который, впрочем, был ей приятен.

— Возможно, — ответила она.

— Еще немного и я узнаю, что ты счастлива.

Она резко подняла голову:

— Да, Кристиан, я счастлива…

Он недобро улыбнулся: