Войдя на кухню, она посмотрела на потолок и прислушалась. Кругом было тихо: над ее головой этажом выше спали люди. Она обулась и вышла в сад. Небо было ясным, усеянным льдистыми звездами. Элизабет быстро шла по дороге на Глез. От ночного холода грязь, смешанная со снегом, замерзла. Между комьями земли лежали темные колдобины. Внезапно она обернулась: большая черная пихта наблюдала за ней. Сокращая путь, Элизабет обошла стороной деревню и быстро добралась до дороги, ведущей на Лади. По мере того как она поднималась, снег становился плотней и тверже. От этой белой скатерти исходил какой-то неровный мерцающий свет. Между звездным небом и белой землей царило такое мирное согласие, что Элизабет почувствовала, как вся природа молчаливо поддерживала ее в тихой радости. Вдалеке, справа, виднелись темные контуры подвесной дороги. Серебряная нить уходила в пустоту. Одна кабина была вверху, другая внизу. Они никогда не смогут встретиться. «Эта ферма стоит на краю света!» Элизабет ускорила шаг. Она тяжело дышала, шагая по мягкому снегу, все время стараясь сокращать путь. Иногда она поднимала голову и вся звездная пыль попадала ей в глаза. Сколько она уже шла так? Десять минут, полчаса? В этом млечном пейзаже ее бегство казалось продолжением сна. Ей не верилось, что дом Кристиана когда-нибудь возникнет перед ней в этой белой пустыне. Вдруг остроконечная крыша, блестящая, с пятнами обледенелого снега показалась над откосом, сверкающим словно бриллиантовые россыпи. Слабо освещенные окна подслеповато вглядывались в ночную тьму. Элизабет остановилась в нерешительности: «Вот и все! Отступать уже нельзя! Я должна постучать в эту дверь, войти в этот свет, предстать перед всеми этими людьми!» От волнения ее ноги вдруг стали ватными, но она сделала над собой усилие и прошла еще немного вперед. Сквозь стены слышалась музыка патефона. Это была медленная танцевальная мелодия. Бутылки шампанского лежали прямо на снегу перед дверью. Элизабет на цыпочках подошла к окну, чтобы заглянуть внутрь. Оконное стекло запотело по краям, но было прозрачным посередине, на уровне глаз. За окном толокся народ. Горели свечи. Но основной свет шел от камина, в котором пылали большие поленья. Тени танцующих доходили до самого потолка. На полу между бокалами и грязными тарелками валялись пустые бутылки. Элизабет увидела Франсуазу Ренар, которая танцевала на месте, похотливо извиваясь всем телом, вытянув губы, готовые для поцелуя, с блондином атлетического телосложения, вероятно, с австрийским инструктором, приглашенным специально для нее. Какой-то лысый господин кружился под звуки музыки, держа в объятиях смеющуюся растрепанную девицу, кофточка которой была расстегнута до самого пупка. Два тела, лиц которых ей не удалось разглядеть, валялись на диване с переплетенными ногами. Две пары обуви образовали странный черный букет на меховом покрывале. Сидя в кресле, какой-то мужчина держал на коленях женщину, не отрываясь целуя ее в губы. Из глубины комнаты доносился нервный смех девицы в лыжном костюме и босой, она извивалась перед заметно опьяневшим парнем, который все время норовил ухватить ее за грудь. С бутылкой в руке Кристиан скользил между пар. Казалось, он был доволен собой и своими гостями, улыбался налево и направо, что-то говорил, наливал вино.

Женщины смотрели на него горящими глазами. Он подошел к молоденькому блондину, сидящему в одиночестве на табурете перед камином: это был Сольнье, его ученик. Юноша хотел встать, но Кристиан придержал его и заговорил ему что-то на ухо, одновременно поглаживая ладонью его волосы. Малыш Сольнье изгибал шею, как послушная кобылка. Кристиан налил шампанского в один бокал, потом в другой. Они чокнулись. Проигрыватель стал хрипеть. Лысый господин вскочил и снова поставил пластинку. Пока он крутил патефонную ручку, его оставленная на минуту партнерша повернулась три раза вокруг своей оси, забрала волосы на затылок, словно ей было очень жарко, сняла кофточку и на глазах у всех обнажила грудь. Ее грудь была прелестна. Раздались восхищенные возгласы. Кто-то даже зааплодировал. От оглушительного смеха Кристиана задрожали стекла. Раздался выстрел пробки от шампанского. Лысый господин, охваченный желанием, снова ринулся к своей партнерше и уволок ее в темный угол. Объятая ужасом, Элизабет подумала, что сошла с ума. Эта и есть та милая компания, в которую Кристиан ее пригласил? Как бы выглядела она среди этих мерзких людишек, если бы у нее хватило смелости переступить порог этого дома? Какой же наивной она была, полагая, что ее присутствие украсит праздник! В ней здесь совсем не нуждались. Она взглянула на небо, такое тихое, мерцающее звездами. Красота ночи переполняла ее сердце, готовое вот-вот разорваться. С крыши свисала длинная блестящая сосулька. Элизабет снова робко заглянула в окно. Звуки танго смешивались с громкими возгласами и шарканьем ног по полу. Раскрасневшиеся от вина лица, тупые взгляды, трущиеся друг о друга тела в жалком подобии какого-то танца. Сидя на диване перед церковными картинками, Франсуаза Ренар впивалась губами в своего австрийца. Одна из девиц загасила сигарету прямо в бокале. Другая, лежа животом на скамье, казалась мертвой. Ее волосы свисали на пол. Все мужчины выглядели отвратительно. Кто-то из них прокричал:

— Кристиан! Мы хотим пить!

Боже! Сейчас он выйдет, чтобы взять бутылки шампанского в снегу. Он увидит ее. Спросит, что она здесь делает. Захочет показать ее своим друзьям. Испугавшись, Элизабет развернулась и побежала по тропинке, круто спускающейся к дороге. «Завтра приду к нему, — лихорадочно билась ее мысль, — и скажу ему все, что думаю о его друзьях! Он поймет меня! Скажет, что я права. Надо, чтобы он согласился со мной, если хочет, чтобы я продолжала любить его!» Белая дорога казалась бесконечной. Земля и небо отдыхали. Под звездами не произошло ничего существенного.

На другой день Элизабет вышла из своей комнаты в девять часов, нашла отца в буфетной перед большими кусками сливочного масла, которые только что принесли Куртуазы.

— Мама еще не вставала? — спросила она отца, поцеловав его в щеку.

— Нет. А что?

— Скажи ей, что я пошла на Рошебрюн.

— Довольно странно. Обычно ты ходишь кататься после обеда.

— При весеннем солнце плохо кататься во второй половине дня. Только утром теперь бывает хороший снег.

— Ну хорошо, — сказал отец. — Кстати, ты там можешь встретить клиентов. Мсье и мадам Сильвестр ушли минут десять назад. Если ты поторопишься, то догонишь их на станции канатной дороги.

— Ладно! Пока, папа.

Она побежала за лыжами в кладовую Антуана, водрузила их на плечо и пошла по дороге на Лади. Бессонная ночь, которую она провела, вернувшись с фермы, только усилила ее нетерпение.

Она была в таком замешательстве, что не смогла бы дождаться трех часов до встречи с Кристианом. Кабина фуникулера поднималась в голубое небо. Лыжники в разноцветных костюмах сновали вокруг станции канатной дороги. По склону на санках с восторженными воплями и визгом катались дети. Санки переворачивались, и все смеялись. Но Элизабет ничего не замечала вокруг. Ярче, чем солнце, в памяти вспыхивали совершенно невероятные картины. Она снова стояла перед окном и видела, как при тусклом свете свечей двигаются какие-то фигуры, словно в кошмарном сне. В конце заснеженной тропинки наконец-то показалась ферма. Ставни были закрыты. Наверное, Кристиан еще спал. Элизабет воткнула лыжи в снег перед домом, вошла в широкий коридор и постучала в дверь его комнаты. Один раз, второй. Никакого ответа. Она постучала сильнее, За дверью послышался тихий шорох, потом шаги. Наконец Кристиан спросил хриплым со сна голосом:

— Кто там?

— Это я, — тихо ответила девушка. — Открой!

Кристиан приоткрыл дверь, взглянул на Элизабет, вышел в коридор, прикрывая за собой дверь. Он накинул свой халат и теперь завязывал на нем шнур. Лицо его было помятым, глаза мутными и усталыми, он был небрит:

— Что случилось, малышка? Мы же договорились на три часа дня.