— Я хочу пить, — прошептала Элизабет.

— Хорошо, — сказала медсестра. — Вы хотите воды, лимонада или апельсинового сока?

— О! — застонала Элизабет, почувствовав внезапно новые боли в животе.

— Ничего, ничего, — сказала медсестра. — Потерпите немного.

У нее был ярко выраженный швейцарский акцент.

— Апельсиновый, — с трудом пробормотала Элизабет.

Сестра удалилась, тихо закрыв за собой дверь. От грохота проезжающего по улице грузовика ваза с розами задрожала. Какая циничная насмешка эти розы с бархатными лепестками! Элизабет смотрела на них и думала о сверкающем операционном блоке, в котором было сильно натоплено. Всюду эмаль, стекло и сталь. Лица с белыми стерильными повязками. Руки в резиновых перчатках, ловкие, лишенные человеческого тепла. И посреди всего этого она, разложенная на гинекологическом столе. «Самое трудное позади. Теперь остается только ждать». Медсестра принесла сок. Элизабет жадно принялась пить.

— Еще долго? — спросила она.

— Нет, — ответила медсестра, взяв у нее из рук пустой стакан. — Доктор Эбель осмотрит вас, наверное, завтра утром. А теперь надо быть благоразумной. Закройте глаза и попытайтесь заснуть.

— Вы не побудете со мной немного?

— Нет, мне надо дать лекарство пациентке в соседней палате.

— Она родила?

— Да, только что.

— Кого?

— Мальчика.

Медсестра ушла. Элизабет сжала зубы и решила думать только о себе. Стебель ламинарии медленно расширялся в ее чреве, подготавливая выброс зародыша. Каждый раз, когда мускулы ее сжимались, она думала о ребенке, который мог бы родиться.

В ее чреве велась глухая борьба против него. Живот, который она трогала рукой под простыней, стал местом неотвратимого убийства. А если она ошиблась? Если ребенок был от Патриса? Если она собиралась убить ребенка Патриса? Вот уже в сотый раз, лежа в этой больничной койке, она задавала себе этот вопрос и в сотый раз уклонялась от ответа, ссылаясь на неопределенность. «Нет, ребенок от Кристиана! Я в этом уверена!» Она вздрогнула от своих слов, произнесенных вслух. Голубой цвет ночника образовал круг на противоположной стене. Почему оставили весы в комнате? Пустое корытце было маленьким, трогательным. Элизабет попыталась вообразить себе розовое тельце, свернувшееся в своей колыбельке. Как выглядит новорожденный? Она никогда не видела. Крики новорожденных вновь стали громче. Чем дольше она их слушала, тем больше чувствовала себя обделенной, униженной, никому не нужной. Рыдание готово было вырваться из ее груди. В глазах стояли слезы. Она протянула руку к звонку. В коридоре раздались шаги. Звук открываемой двери. Сидя в постели, Элизабет прошептала жалобным голосом:

— Мадемуазель, позовите доктора! Немедленно! Сейчас же.

Невозмутимая медсестра пощупала пульс Элизабет, любезно улыбнулась и спросила:

— В чем дело, мадам?

— Мне надо поговорить с доктором!

— Но в чем дело? Все идет очень хорошо.

Она приподняла простыню и обнажила Элизабет до бедер.

— Ребенок, — еле проговорила Элизабет, — я хочу сохранить его!

Медсестра опустила простыню и покачала головой:

— Это невозможно, мадам. У вас скоро будет выкидыш. Сам доктор Эбель ничего не сможет сделать.

— Сможет, попросите его! Пусть он придет! Умоляю вас!

— Хорошо, — ответила медсестра. — Он сейчас принимает роды в клинике. Я предупрежу его. Как только у него появится свободная минута, он придет к вам.

— Я хочу сохранить его! — повторила Элизабет.

И вся в слезах, она уронила голову на подушку.

После чистки ее привезли в палату. Придя в себя, она испытала страшное ощущение пустоты в своем теле, в своей жизни. Разбитая, слабая, она с ужасом смотрела на эти голые белые стены, в которых она теперь пролежит до своего постыдного выздоровления. Ей хотелось умереть, а она видела свет наступающего дня. Ее мучила чудовищная жажда, а ей вежливо давали пить маленькими дозами. Ей было больно, и ее жалели, ухаживали за ней. Ей было трудно выносить предупредительность медсестер. Не было ли презрения за всеми этими улыбками и ободряющими словами?

Дети по-прежнему кричали в детской. Чувствуя к себе отвращение, Элизабет металась на подушке из стороны в сторону и до крови кусала губы.

Вечером она попросила ручку, бумагу и полулежа на больничной койке написала слабой рукой:

«Дорогая мамочка!

Мне надо увидеться с тобой. То, что происходит со мной, ужасно. Я больше не знаю как жить, зачем жить! Я все объясню, клянусь тебе! Я жду тебя с таким нетерпением! В верхнем углу этого письма есть адрес. О, моя мамочка! Приезжай ко мне! Приезжай! Я больше не могу! Поцелуй за меня папу. Прости меня.

Элизабет».

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.