— Вы очаровательны. Мне кажется, что я танцую с маленькой девочкой. Сколько же вам лет?

Как будто легкий удар сдвинул слои тумана в голове Элизабет. Обидевшись за то, что ее приняли за ребенка, она гордо ответила:

— Девятнадцать!

Он повторил проникновенным голосом:

— Девятнадцать лет!

— Да, — заносчиво сказала она.

— А этот господин и дама рядом с ним — ваши родители? А этот мальчик — ваш брат?

— Нет, это мои друзья.

— Очень близкие друзья?

— Не очень…

— Значит, вы одна здесь проводите каникулы?

— Я не на каникулах. Я живу в Межеве вместе с родителями.

— Круглый год?

— Почти.

— Вот как! И чем же занимаются ваши родители?

— Они содержат гостиницу «Две серны». Вы знаете ее?

Он недоуменно пожал плечами.

— Это за деревней, — пояснила Элизабет. — На дороге, идущей в Глез.

— Конечно! — воскликнул он. — Знаю! Мне казалось, что я видел вас где-то раньше. Но я боялся ошибиться. Вы часто катаетесь на лыжах?

— Да, — ответила она. — И вы тоже. Я видела вас вчера на горе Рошебрюн.

— Вполне возможно. Как вас зовут?

— Элизабет Мазалег.

Он слегка отстранился и посмотрел на нее, слегка наклонив голову, как если бы хотел удостовериться идет ли ей это имя. Она почувствовала себя вещью в витрине. Покупатель спокойно разглядывал ее.

— Элизабет, — повторил он наконец. — Это очень серьезное имя, имя женщины!

— Но с этим ничего нельзя поделать, — сказала она, пожав плечами.

— Элизабет! Элизабет! Мне надо привыкнуть к этому. Вас зовут Элизабет. Вы живете в Межеве и вам девятнадцать лет! Когда я вас снова увижу?

Он придвинулся к ней. Она снова ощутила горячую твердь чужого тела на своей груди, на животе. Она почувствовала себя его пленницей. Ей стало дурно, но это доставляло ей необъяснимое удовольствие.

Он вновь повторил свой вопрос:

— Так когда же я снова увижу вас, Элизабет?

— Но я не знаю, мсье, — пробормотала она.

— Меня зовут Кристиан, — сказал он.

Она повторила про себя его имя. Ей казалось, что за несколько минут она прошла очень важный этап в своей жизни, что у нее больше ничего общего не было с парнями, окружавшими ее раньше. Музыка блюза стала завораживающей, интимной, соединяя сердца.

— Вы завтра подниметесь на Рошебрюн? — спросил Кристиан.

— Нет, не думаю, — ответила Элизабет.

— Жаль! Тогда, может быть, послезавтра?

— Может быть.

Она ощутила его дыхание на своей щеке. Счастливые лица людей проплывали в оранжевом свете прожектора. В воздухе пахло пудрой, духами и табаком. Австриец, танцевавший с крашеной блондинкой, наклонился к Кристиану, и они обменялись несколькими словами на непонятном языке. Элизабет задалась вопросом, не был ли Кристиан немцем? Никогда она не осмелится задать ему этот вопрос. Внезапно он разразился смехом. Она вздрогнула, неприятно удивленная этим каскадом гортанных звуков, как тогда, на канатной дороге. Австриец отошел со своей партнершей, положившей ему на грудь голову. Кристиан продолжал смеяться. Подняв глаза, Элизабет увидела его красный язык, дрожавший между двумя рядами белоснежных зубов. Оркестр смолк, и ей вдруг показалось, что в наступившей тишине она может потерять равновесие. Она уже собиралась уйти с площадки, но Кристиан схватил ее за руку:

— Пожалуйста, останьтесь!

— Но танец окончен! — ответила она.

— Но сейчас начнется другой.

Он похлопал в ладони. Все подчинялось ему: музыканты заиграли первые такты блюза «Плохая погода». Элизабет очень нравилась эта медленная ностальгическая мелодия. Разве не было чудно то, что Кристиан вновь обнял ее и понес под звуки ее любимой мелодии? Оркестр теперь играл только для нее. Через какое-то время Кристиан остановился и сказал:

— Пойдемте со мной, пройдемся по снегу.

— Когда?

— Сейчас. Здесь душно. Ночь должна быть такой морозной и прекрасной!

— Даже и не думайте об этом! — ответила Элизабет. — Я здесь с друзьями.

— Друзей можно ненадолго покинуть!

— Нет, нет! Это невозможно!

Он опять рассмеялся. Его язык снова показался между рядами зубов. Огненные искорки засверкали в его зрачках.

— Невозможно! Невозможно! — повторял он. — Вы так думаете?

Он обнял ее снова и шепнул на ухо:

— Маленькая девочка! Умненькая и нежная маленькая девочка!

Танец продолжался. Элизабет не чувствовала под собой ног. Кристиан молчал. Она видела, как он был внимателен к ней, как очарован, и это наполняло ее гордостью. Казалось, перед ней открылась вечность. Внезапно звон медных тарелок вырвал ее из мечты. Наваждение исчезло.

— До свидания, Элизабет, — сказал Кристиан. — До скорого свидания.

— До скорого, — тихо ответила девушка.

Он проводил ее до столика, поклонился семейству Греви и исчез.

— Уже восемь часов! — сказала мадам Греви. — Мы можем опоздать на ужин. Попроси побыстрее счет, Марк.

Элизабет смотрела на эти знакомые ей лица с таким чувством, будто вновь увидела их после долгой разлуки. Сидя около нее, господин Греви открывал свой бумажник, мадам Греви пудрилась, Жак и сестры Легран обсуждали завтрашнюю прогулку на гору Арбуа. Но она этих слов не слышала. Она шла рядом с мужчиной по снегу.

Элизабет вошла в комнату родителей и услышала, как мать говорила отцу:

— Умоляю тебя, Пьер, этот шеф-повар просто невыносим!

Амелия сидела на своей кровати красного дерева, накинув на плечи вязаную ночную кофточку из розовой шерсти. На коленях у нее лежала раскрытая конторская книга. Поздно ложась спать, она никогда не вставала раньше десяти часов, тогда как Пьер, ложившийся рано, был уже в семь часов на ногах и осуществлял руководство персоналом, а также прием клиентов.

— Доброе утро, мои дорогие, — бодро сказала Элизабет.

Она поцеловала мать, лицо которой оставалось невозмутимым, затем отца, неподвижно стоявшего у постели жены с серьезным видом.

— Нам попался бездарный человек! — продолжала Амелия. — Он не может приготовить ничего особенного, кроме этих своих жареных мерланов и профитролей[3] в шоколаде!

Пьер развел руками. На руке у него висел кусок скатерти из гофрированной бумаги, на которой повар нацарапал предполагаемое меню на следующий день.

— Ты не согласен со мной? — спросила Амелия.

— Согласен, — ответил он. — Но не можем же мы уволить его в разгар сезона. Где же найдешь ему замену?

— А если написать повару, который работал у нас в прошлом году? — предложила Амелия.

— Он наверняка сейчас занят. Да и он, впрочем, был не лучше.

— По крайней мере, он не пил. Когда же этот выпьет, я начинаю его бояться. А уж когда примется точить свои ножи и так выразительно на тебя смотрит…

— Может, он исправится после нагоняя, который я ему дал сегодня утром?

— Будем надеяться, — вздохнула Амелия.

Вдруг, словно вспомнив о присутствии дочери, она оглядела ее с ног до головы, увидела лыжный костюм, платок, варежки и лыжные ботинки и спросила:

— Куда это ты собралась?

— На Рошебрюн, — ответила Элизабет.

— В такой туман? — сказал Пьер. — В пяти шагах ничего не видно!

— Для катания с гор он не мешает, папа. И потом, мне это даже интересно! К сожалению, нам сегодня не повезло. Мы же все организовали с Греви и сестрами Легран, чтобы вместе пойти на гору Арбуа. И, как назло, погода испортилась.

— Пойдете в другой раз, — сказала Амелия. — С кем ты идешь на Рошебрюн?

— С сестрами Легран. Я жду их. Они еще не готовы.

Лицо Амелии расслабилось. Она была довольна, что ее дочь в дружеских отношениях с такими воспитанными девушками, как сестры Легран.

— А Греви? — спросила она.

— Мадам Греви, наверное, еще в постели, как и ты, — ответила Элизабет. — А вот господин Греви и Жак даром времени не теряют: они уже катаются! Ты знаешь, мама, Сесиль и Глория очень милые. Мне бы очень хотелось сделать один-два спуска вместе с ними. Но если я тебе нужна, то я скажу им, чтобы они шли без меня.