Гоплит взмахнул рукой. Два выстрела практически слились. Одному мальчику пробило голову, и он упал навзничь, взмахнув руками и потеряв оружие. Но его пуля достигла второго ребенка и попала в живот. Тот согнулся пополам, свалился набок и принялся с криком извиваться на нем под аплодисменты гоплитов и хохот репортерши. Мелькают счастливые, покрытые кровью лица охотников.

- Ну, с первой вылазкой покончено. Теперь ждем, что скажет нам жребий! В какой квартал мы пойдем на этот раз? - В кадре ее лицо, светлые глаза, в которых одна жажда крови. - Не переключайтесь! Немного терпения, и мы продолжим.

Лима тянет руку, чтобы выключить телевизор, но тут случается накладка, одна из тех, что нередко бывают в прямом эфире.

Камеру не выключили вовремя. На пару секунд она фиксирует, как серолицый илот бросается на олимпийку, размахивая руками. Он кричит, вопит, как безумный, и брызгает слюной.

Женщина отскакивает. У нее отличная реакция.

- Мои дети! Мои дети? это были мои дети! - успевает разобрать Лима в потоке крика.

Олимпийка прерывает его атаку точным ударом в челюсть, а потом вытаскивает пистолет и стреляет в лицо.

Лима выключила телевизор, забралась в кресло и подтянула колени к груди, стараясь стать как можно меньше.

Лучше было бы исчезнуть совсем.

Тимей вернулся через час после окончания первого нападения. Вошел в дом, словно ни в чем не бывало, закрыл дверь.

Лима, задремавшая в своей кровати под пледом, встала и пошла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Отец поинтересовался, как прошел ее день, как дела у Полифема, при этом улыбался, точно фарфоровая кукла, и взгляд его был пустыми.

Он не спросил, почему у нее опухшие красные глаза. Когда наступил момент, после которого Тимея перестали интересовать подобные мелочи?

Лима делала все, чтобы разрядить напряженную обстановку. Даже шутила, очень неуклюже, и постоянно испытывала стыд от своих наивных попыток.

Она соорудила ужин - давным-давно ничего свежего, одни концентраты. Отец ел, шаря взглядом в пустоте. Лима, склонившись над тарелкой, тщетно искал повод расшевелить его. Наконец, выдавала:

- Ты бы мог уйти из Города?

- Уйти? - Тимей бросил на нее короткий взгляд и уставился в тарелку, с таким любопытством, словно никогда не видел этого псевдопюре с псевдобифштексом.

- За пределами Блоков столько места?

- Да, много места, - согласился отец.

- Я не о том? - сказала Лима. - Знаешь ведь, есть люди, которые? ну, бродяги? Они живут в Городе - но это, скорее, обнищавшие, опустившиеся илоты, которым уже все равно. Им идти некуда. Они умирают на улицах или прячутся в заброшенных домах?

Тимей кивнул.

- Знаю.

Лима проглотила кусок хлеба, невольно вспомнив нехитрую закуску в доме Клеона. Рот наполнился слюной.

- Бродяги - преступники, - сказал отец.

- Так считается? официально. Но ведь они не виноваты?

- Илоты должны работать. Тот, кто нарушает это правило, преступник.

- Папа! Откуда такие мысли? Что с тобой? Ты же всегда сочувствовал им, говорил о несправедливости и праве всех людей на?

Тимей поднял взгляд на дочь, пристально и осуждающе посмотрел. Его ноздри гневно вздулись.

- Лима, я надеюсь, твои разговоры не преследуют какой-то особой цели.

- Что? - Она не поверила тому, что слышит. - Как ты можешь?

- Подчиняйся законам, и тогда все будет хорошо.

Хватило одного короткого мгновенья - и она уже стояла, нависнув над Тимеем. Как это случилось, Лима не помнила. Зато хорошо осознавала движения своих губ и чувствовала силу собственного дыхания.

- Скажи это людям из соседнего квартала, которых сегодня убивали и отрезали головы! Скажи это тем детям, которых заставили стрелять друг в друга на глазах у отца! Все ли у них хорошо!

Лима не знала, как это случилось. Ослепляющая вспышка гнева, даже ярости. Каким-то чудом она не сорвалась на истерический крик и не бросилась на отца с кулаками? точнее, на то существо, в которое он превратился.

Что-то ее остановило. Возможно, его потрясенный взгляд, потрясенный и испуганный. Кем она была в его воображении сейчас? Гоплитом, который угрожает ему пистолетом?

- Я? - начала он, бледный и с испариной на лбу.

- Я не могу понять, кто ты и что ты! Папа, проснись! - Она положила руку ему на плечо, с силой сжала пальцы. Лиме хотелось причинить ему боль, заставить вылезти из скорлупы, куда он сам себя загнал.

Тимей аккуратно отодвинул тарелку, все еще бледный, но отчаянно борющийся с ужасом, от которого его большие руки тряслись, словно у запойного алкоголика

Лима разжала пальцы.

Начался откат. Ноги ослабли, и, может быть, она бы упала, не вцепившись вовремя в стол.

- Извини? но я слушаю тебя. - Тимей напоминал прилежного ученика, готового к новому уроку.

Лима стиснула челюсти, резким движением отодвинула полупустую тарелку.

- Ты слушаешь, но не слышишь! Знаешь, я намекала, что мы могли бы уйти и жить в другом месте. Наплевать, кто нас там объявит вне закона. Лучше быть свободным бродягой, чем илотом, который каждую секунду дрожит за свою шкуру!

- Лима, прекрати, - тихо попросил Тимей, краснея.

- Что именно? - выкрикнула она сквозь слезы ярости. - Ты сдался! Почему? После мамы ты не был таким, ты не отступал. Ты был крепче кремня, и я равнялась на тебя! Где ты теперь?

Тимей поставил локти на столешницу и обхватил руками голову.

- Слабак! - Она не хотела это говорить, но мысль, назойливо сверлившая ей мозг, все-таки вырвалась.

Стало тихо. У Лимы мурашки побежали по спине от страха. Зачем она это сказала?

Тимей сидел неподвижно, в той же позе. Если бы он начал оправдываться, извиняться, Лима бы постаралась сгладить ужасный эффект, но отец лишь сказал:

- Мне некуда идти. И я не хочу. Оставь меня в покое.

Лиме хотелось кричать. До хрипоты, до крови в горле.

Она сжала кулаки, ничего не видя от багровой ярости и слез, застилающих взгляд. Ногти впились в ладони.

Чувствуя, что задыхается, Лима выбежала из гостиной и заперлась в своей комнате. По идее, она должна быть благодарна судьбе и случаю, что у нее есть эта спасительная норка. Сколько илотов в Блоке 3 Восток могут этим похвастаться?

Но она все бы отдала, чтобы променять эту комнатушку на что-нибудь другое. В сущности, этот дом, этот Город, сектор, весь мир, где правит Олимпия - одна большая тюрьма. И возможности сбежать из нее нет.

А что насчет того, чтобы разрушить ее?

Крамольная мысль проскользнула по самому краю сознания. Лима лежала, забравшись под одеяло, и погружалась в тревожный сон.

А что насчет того, чтобы разрушить ее?

На грани провала в забытье девушка смогла лишь удивиться нелепости этого предположения. Илотам вообще не дозволено так думать, между прочим?

Воскресенье - единственный выходной, разрешенный в Блоках. Время от времени и его отменяют, но в последние годы, несмотря на бунты, воскресенье все еще нерабочий день.

Во время завтрака Лима смотрит повторы трансляций. Они обязательны, и если не хочешь, чтобы какой-нибудь коп устроил тебе экзамен посреди улицы, надо следовать правилу. Иначе - месяц тюрьмы или что похуже. К счастью, полиция не очень рьяно следит за исполнением своих обязанностей. Особенно во время охот.

Тимей к завтраку не вышел и вообще не показывался за пределами своей комнаты. Изредка оттуда доносилась лишь возня да скрип половиц, не более.

Лима не стала мешать отцу, по большому счету, ей было все равно, чем он занимается. После вчерашней размолвки ее жалость к нему сменилась презрением. Многое можно простить, но не отказ от самого себя, не превращение в безмолвное покорное существо.

Она убрала дом, затем отправилась в пункт, где выдавали пайки. Пришло время получать ежемесячную норму.

Выйдя из дому, она направилась на восток, в сторону Управы. Трупы соседей успели убрать, чистильщики замыли асфальт.