– Зачем мне это, мистер Фотографическая Память?

– Разве ты не хотела сделать что-то полезное? Так будь полезной, – проворчал он.

Они подъехали к захудалому продуктовому магазину. Шон припарковался, вышел и не спеша осмотрелся по сторонам. Затем схватил Лив и помчался в магазин. Он не хотел, чтобы она находилась снаружи на открытой местности, даже учитывая, что в белокуром парике ее было не узнать.

За прилавком стоял прыщавый подросток. Шон дружелюбно улыбнулся ему.

– Я ищу человека по имени мистер Чонг.

Парнишка замер с широко открытыми глазами, затем выбежал из комнаты.

Это было странно. Приготовившись ждать, Шон обнял Лив за талию. Она была такой мягкой, теплой и полной жизни, что у него захватывало дух и сжималось сердце. От осознания, что она рядом, пульсировало в паху. Несмотря на напряжение, несмотря на то, что он был с ней всю ночь, он не мог насытиться и жаждал снова попасть в тот чувственный сказочный мир, в который они ускользали, когда занимались любовью. Он мог бы вечно жить с ней в этом мире.

Вышел вьетнамец среднего возраста в сопровождении женщины, которой на вид было около сорока. Они взглянули на Шона и Лив, будто те были ядовитыми змеями.

Женщина заговорила так, будто заранее репетировала свою речь:

– Я Хелен Чонг. Это Джон, мой муж. Отца здесь нет. Он уехал во Вьетнам шесть месяцев назад и не вернется.

Шон посмотрел на глухую стену лиц супругов, крепче прижимая к себе Лив, и поддался первому импульсу.

– Насколько я помню, пятнадцать лет назад некие люди угрожали мистеру Чонгу, – сказал он. – Эти же люди убили моего брата и теперь угрожают нам, – он кивнул на Лив. – Я хочу найти их.

Мужчина с женщиной переглянулись. Женщина снова посмотрела на Шона.

– Мой отец уехал и не вернется, – повторила она.

Шон подождал, давая тишине говорить за него.

Женщина стала сердито бормотать на вьетнамском. Шон кое-что помнил о языке, которому их с братьями учил сумасшедший Эймон. Вьетнамский отец выучил за четыре года службы на войне, которая свела его с ума.

– Если вы что-то знаете об этих людях, пожалуйста, помогите нам, – сказал он на ломаном вьетнамском. – Из-за этих людей моя жена в опасности. Мы не подвергнем опасности вашу семью. Даю слово.

У супругов расширились глаза. А сам Шон был поражен тем, что ни с того ни с сего назвал Лив женой.

«Подруга» звучало несерьезно. Да и не знал он вьетнамского слова для подобного понятия. Этим языком он не пользовался с двенадцати лет, когда умер отец, и слово «подруга» не входило в его словарный запас, на любом языке.

Зато «жена» – совсем другое дело. Это слово звучало так, будто благополучие и безопасность Лив зависели от Шона. И ему это нравилось.

Он как раз собирался сдаться и уйти, когда из-за занавески, отделявшей магазин от задней комнаты, раздался хриплый голос, говоривший по-вьетнамски:

– Приведите их ко мне.

Они последовали за женщиной через занавешенную дверь, через тесную комнату в небольшую кухню. Наспех оглядевшись, Шон обнаружил одностороннее зеркало для слежки за магазином снаружи и иссохшего мужчину за шестьдесят, сидящего за кухонным столом с дымящейся сигаретой в руке. Он оценивающе взглянул на Лив, а затем уставился на Шона.

Шон терпеливо ждал, когда пожилой человек заговорит первым.

– Я думал, они тебя убили, – медленно проговорил он.

Шон подавил всплеск волнения.

– Возможно, вы приняли меня за моего брата-близнеца, – сказал он. – Он был убит пятнадцать лет назад. Я хочу найти убийцу и отомстить за брата.

Лицо Чонга дернулось.

– Ты говоришь, как моя старая тетушка с Ханьхуна, – прохрипел он. Его смех превратился в приступ кашля. Чонг отдал приказ дочери, и та поспешно вошла с новой пачкой сигарет, выглядя так, словно тоже сдерживает улыбку.

Лив толкнула Шона:

– Что тут смешного?

– Кажется, я, – с сожалением сказал он. – Мой грубый деревенский акцент.

– Те, кто интересуется смертью, часто находят больше, чем хотели бы знать, – произнес Чонг, чья голова была увенчана дымом.

– Значит, так тому и быть, – спокойно ответил Шон.

Дочь яростно зашептала на ухо отцу. Тот покачал головой.

– Садись, – сказал он Шону, указывая на стол.

Там был только один стул, и Шон жестом предложил Лив сесть. Дочь пожилого человека что-то гневно пробормотала себе под нос, скрылась в другой комнате и вернулась со складными стульями, которые расставила вокруг стола.

– Кофе, – сказал Чонг дочери.

Сгорбившись над столом, старик глядел на дым, закручивающийся между его кривыми пальцами.

– Я никогда тебя не видел, – медленно сказал он.

– Понимаю. – Шон ободряюще взглянул на Лив, жалея, что не может переводить ей, так как нуждался в полной концентрации.

– Я принял тебя за брата, – добавил Чонг. – При встрече он всегда говорил со мной на моем родном языке. Он был хорошим мальчиком, доброжелательным и вежливым. Ради него я расскажу тебе, что видел.

– Спасибо, – сказал Шон, склонив голову.

– Я работал в этом здании три недели, – начал Чонг. – Однажды я зашел в одну из комнат и увидел разбитый стол и валявшиеся на полу стулья. Везде было стекло. Никто не сказал мне, что случилось. Я не спрашивал. Я редко видел людей, которые пользовались зданием. Я не знал, чем они занимались. – Он затушил сигарету. – Как-то утром я пришел рано. – Старик замолчал, глядя куда-то вдаль, пока на ощупь искал сигареты.

Шон подтолкнул их через стол к его руке.

Чонг взял одну и закурил. Его пальцы безостановочно дрожали.

– Я шел по коридору, – продолжил он. – В одной из комнат был включен свет. Я подумал, что забыл его выключить, и открыл дверь. – Он снова помолчал. – Там был мужчина. Большой мужчина. Его руки были красными, а на полу лежало тело. Он засовывал его в полиэтиленовый пакет. К двери вел кровавый след, где до этого протащили другое тело. – Дым просочился между пальцами. – Тогда он сказал: «Раз ты здесь, иди и помоги мне. Этот тяжелый». – На несколько секунд в комнате повисла тишина. Чонг опять заговорил, и на этот раз голос его был бесцветным: – Я помог ему. Там были и другие тела. Затем он направил на меня пистолет и сказал, чтобы я все вымыл. Я едва мог работать, так сильно дрожали руки. – Он поднял руки. – С того дня они не переставали дрожать.

– Мне очень жаль, – сказал Шон. – Что случилось потом?

Старик вздохнул, сморщенные веки дрогнули.

– Он приставил нож к моему глазу и сказал: «Уходи отсюда. Если ты кому-нибудь скажешь, я съем печень самого младшего члена твоей семьи и заставлю тебя на это смотреть. Потом вырежу тебе глаза и язык». Он порезал меня, под глазом. – Чонг указал на шрам, который искажал его нижнее веко. – Моему внуку было два года. В тот день мы уехали.

– Тот человек говорил по-вьетнамски? – спросил Шон.

Рот Чонга дернулся.

– Нет, – ответил он по-английски.

Шон кивнул, испытывая признательность за то, что собеседник переключился с вьетнамского.

– Вы видели других? Знаете их имена?

Улыбка Чонга исчезла.

– Раньше у меня не было причин проявлять любопытство. Потом у меня появилось очень много причин его не проявлять.

– Не могли бы вы опознать мужчину, которого видели? – спросил Шон.

Старик снова разразился кашлем. Хелен Чонг налила ему стакан воды. Он выпил и вытер рот дрожащей рукой.

– Нет, сумасшедший, – ответил он. – Разве ты не слышал, что я сказал?

– Если бы вас попросили дать показания, вам предоставили бы защиту.

Мужчина перегнулся через стол и коснулся толстым желтым пальцем болячки на лбу Шона и указал на синяки на челюсти Лив.

– Если эти люди могут побить такого мужчину, как ты, и его жену, что они сделают с ней? – он махнул рукой в сторону дочери. – Или с ним? – на этот раз он показал на подростка, подглядывающего из-за двери. Парень сбежал. – Ты всего один. Посмотри на свою жену. А теперь уходите, пожалуйста. И не возвращайтесь. Я больше не хочу никого видеть.