Синди закрыла лицо руками.

– Никто не заставлял тебя это делать, – тихо сказала она. – Ты мог бы просто сказать «нет».

– Верно. В конце концов, я так и сделал, Син. Просто сказал «нет».

Она всхлипнула:

– Ты ненавидишь меня за то, что произошло утром, да?

О, да! Точно. Он чуть не взорвался от истерического смеха.

– Нет, Син. Я сказал, что не ненавижу тебя. Я желаю тебе всего хорошего. Всего самого лучшего. Правда.

– Желаешь мне всего хорошего, – обдумав его слова, повторила Синди. – Я желаю всего хорошего двоюродной бабушке Марте. Я желаю всего хорошего всем бедным детям в мире. Я желаю всего хорошего горбатым китам, белоголовым орланам и пандам.

Майлс покачал головой.

– Я не имею ничего против китов, орланов, панд или двоюродной бабушки Марты. И я не имею ничего против тебя.

Синди опять спрятала лицо в ладонях. Майлс был потрясен, снова услышав всхлипывающие звуки. Он стиснул зубы.

– Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? Я этого не скажу. Я был в тебя влюблен, но все прошло. Я больше не позволю тебе вытирать об меня ноги.

– Я бы не стала, – прошептала Синди. – Больше никогда бы не стала.

– Чего бы ты не стала? – Его голос теперь звучал почти жестоко.

– Вытирать об тебя ноги. – Она стерла слезы с глаз, всхлипывая сильнее. – Мне жаль, если я когда-то так поступала. Я не хотела.

Мягкое приглашение в ее дрожащем голосе рвало его на части. Он безумно ее хотел и часто фантазировал о такой Синди, какую хотел видеть: повзрослевшей, спокойной, твердо стоящей на земле. И желающей его.

Фантазировал. Ключевое слово здесь – фантазии.

Он стоял, замерев от страха и боли, пока молчание между ними не стало резким, непримиримым ответом на вопрос.

Синди издала дрожащий вздох и, грациозно поднявшись на ноги, направилась в сторону кухни. У подножия лестницы она остановилась.

– Майлс?

Он напрягся.

– Да?

– Я тоже желаю тебе всего хорошего, – сказала она. – Очень-очень желаю.

Он никогда раньше не слышал у нее таких интонаций. Она не пыталась произвести впечатление, поразить его или шокировать. Она не пыталась перевернуть мир, чтобы подстроить его под себя.

Ее голос был грустным и ровным. Она смотрела в лицо реальности, справлялась с ней.

Это чуть не заставило его передумать. Настоящая и откровенная с ним Синди – это все, чего он когда-либо хотел от Вселенной.

Но она уже убежала вверх по лестнице. Момент был упущен. Но Майлс продолжал об этом думать, потому что всегда сходил с ума от этой девчонки.

Он уставился на проблески рассвета. На сердце было тяжело, словно кто-то взвалил на него мертвый груз. Так же ощущался в руке пистолет, а горло сдавило, будто кто-то затянул на нем узел.

Боже, помоги тому дураку, который попытается напасть на этот дом, пока Майлс на страже. Он взорвет этого ублюдка к чертям без малейших угрызений совести.

– Он похож на Коннора, – с довольным видом проговорила Эрин.

Синди прищурила глаза, все еще липкие от туши, которой она накрасилась вчера вечером, и сделала еще один глоток кофе, пытаясь разобраться в зернистой ультразвуковой фотографии ее маленького племянника.

– Я все еще не понимаю, что ты видишь.

– Представь, что ты скользишь взглядом вверх, начиная от его подбородка, – объяснила Эрин. – Видишь? Вот его губы, а это маленький носик… теперь видишь?

Наконец-то все встало на свои места. Синди почувствовала нежный трепет благоговения.

– Ничего себе! Да! Я вижу! – Она снова посмотрела на фото. – Похож на Коннора, говоришь? Этот парнишка весь круглый, Эрин. В Конноре нет ничего круглого. Допускаю, что он выглядит узнаваемым представителем человеческого рода, но на Коннора он не похож.

– Ты безнадежна. – Эрин встала, взяла французский тост со сковороды и положила на тарелку перед сестрой.

– Из-за тебя я потолстею, – машинально пожаловалась Синди.

– Даже не начинай, – предупредила Эрин. Она с резким, красноречивым стуком положила перед Синди масло и кленовый сироп.

– Майлс? Сколько тебе тостов?

– Я не голоден, спасибо, – раздался в кухне отстраненный голос Майлса.

Эрин направила на Синди пытливый взгляд. Синди отвела глаза. Она почувствовала, что краснеет, хотя не могла понять почему. Прошлой ночью она не сделала Майлсу ничего плохого, лишь подарила еще одну захватывающую возможность отвергнуть себя. Что он и сделал. Все тщетно, наконец-то поняла она. Шарм, слезы, даже секс – ничего не действовало на этого парня. Ее обычные трюки потерпели поражение. Похоже, ей нужно было стерпеть боль, закопать поглубже чувство собственного достоинства, или что-то вроде этого.

В коридоре послышался гул мужских голосов, а затем в дверях кухни появился Коннор. Он выглядел усталым и мрачным.

– Что случилось? – спросила Эрин.

– Ничего хорошего, – ответил он, затем схватил ее и поцеловал.

Эрин налила чашку кофе, которую он с благодарностью взял. Затем опустился на стул, потирая ногу.

– Я приехал туда сразу после копов и припарковался в переулке, так что почти подрезал его, когда он пронесся мимо.

Эрин нахмурилась:

– Ты его преследовал?

Кон не взглянул на нее, отхлебнув кофе.

– Ты долбаный мачо! – обругала его она. – Будешь сильнее хромать еще неделю!

Коннор печально вздохнул:

– Не смог удержаться. Я был так близко. Но потом он перепрыгнул через забор Сайзморов, и я облажался. – Он помассировал ногу. – Мои деньки преследования этих ублюдков закончились.

– Ну и что? Ты его видел? – спросила Синди. – Это парень, о котором говорил Шон?

Коннор пожал плечами:

– Может, он, а может, нет. Здоровый такой мужик, одет в черное. Под описание подходит множество мерзких отбросов, грабящих дома.

– Что он взял? – спросила Эрин. – Он не тронул мамины драгоценности?

– Нет. Это-то меня и беспокоит. – Коннор посмотрел ей в глаза. – Он ничего не взял. Отключил старую сигнализацию, но не смог справиться с сигнализацией «Сэйфгард». Он был там около двадцати минут и ничего не взял. Думаю, он сидел в засаде. Ждал, пока кто-то придет домой.

Эрин вздрогнула, согнувшись над своим округлившимся животом, и обняла руками чашку с кофе.

– Если это тот, о ком говорил Шон, зачем ему мама? Почему он не пришел за нами? Или за Дэви с Марго?

Коннор покачал головой:

– Она легкая мишень.

Синди поежилась, вспомнив о своем вчерашнем приключении с жирдяем. Зазвонил ее сотовый. Она схватила телефон и, когда увидела незнакомый номер, у нее свело живот.

– Да? – ответила она на звонок.

– Алло, Синди? Это Боливар.

– О! Привет, Боливар. – Она направилась в гостиную в поисках ручки и бумаги. – Что случилось?

– Слушай, я не хочу, чтобы ты кому-нибудь рассказывала об этом, хорошо? Здесь творятся какие-то странные вещи, и я не хочу в это вникать. – Он говорил так быстро, что из-за его акцента Синди едва могла что-то разобрать.

– Э-э, да, я понимаю, – сказала она. – Да, конечно.

– Тем летом работало три швейцара. Одним из них был Фред Айерс. Он умер в июле от сердечного приступа. Был еще один парень, Пэт Хаммонд, пьяница. Погиб в автокатастрофе. И вьетнамский парень, Чунг. Он ушел, когда здание закрыли, переехал на побережье. Городок называется Гарнетт. У его дочери там продуктовый магазин. Я тебе ничего не говорил. Ладно?

Синди записала все на стикере.

– Конечно, – сказала она. – Последнее, чего я хочу, – это доставить вам неприятности. Спасибо, Боливар.

Синди отключила телефон и уставилась на листок бумаги. В животе все скрутилось узлом. Пришло время признаться. И ничего хорошего из этого не выйдет. Все на нее разозлятся.

Она пошла на гул голосов, раздающихся из кухни, и остановилась в дверях, собираясь с силами. Наконец все замолчали.

– Что у тебя там? – Кон указал на стикер.

Она сглотнула.

– Ниточка.

Коннор ее не понял.

– Что?

– Швейцар из «Колфакса». Я учу его племянника игре на саксофоне. Я, м-м, спросила его, знает ли он, кто работал швейцаром в «Колфаксе» в то лето, когда умер Кев. Он поспрашивал. Двое из них умерли тем летом, что достаточно странно. Этот парень, – она протянула бумажку, – все еще жив. Живет в Гарнетте.