—    

Нет, с майором все в порядке. О нем позаботится его води­тель. А у нас с вами полно других дел. Если вы будете направ­лять ко мне подъезжающие машины, я начну выстраивать фурго­ны в круг.

Айкен открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент над оставшейся на дороге частью колонны вспыхнуло красное созвездие.

—    

Что, по-вашему, это значит, капитан?

Глядя на россыпь красных звезд, Керро отметил, что против­ник усилил огонь:

—    

Не знаю, но у меня есть смутное подозрение, что нам еще предстоит это выяснить. А пока давайте поспешим с обороной.

В последний раз бросив взгляд на дорогу, Айкен сокрушенно вздохнул.

—    

Длинный Эл будет в ярости.

—      

Прошу извинить меня за столь явную неучтивость, сер­жант, только хрен с ним, с Длинным Элом. В данный момент меня больше заботит та сволочь, которая устроила эту засаду, и что у нее на уме.

Тем временем находившийся за дорогой капитан Нино Гарса, та самая сволочь, которую имел в виду Гарольд, решил прекра­тить атаку. Внезапное отступление противника явилось для него полной неожиданностью. Похоже, американцы были не так оша­рашены, как он рассчитывал. Трудно сказать, что они предпри­мут дальше. Решив, что не стоит испытывать судьбу, Гарса дал сигнал к окончанию боя.

Выпустив красную ракету, он выждал несколько мгновений, наблюдая, как поведут себя его люди. Выполняя приказ, часть бойцов усилила огонь. Тем временем другие, под руководством своих командиров, стали отступать к сборным пунктам, Мино­меты тоже усилили огонь, перейдя на стрельбу только кумуля­тивными снарядами. Они прекратят огонь последними, прикры­вая отступление остальных. Путь отхода самого капитана прохо­дил мимо их позиций. Он лично даст им приказ к отступлению.

Удостоверившись, что все идет по плану, Гарса обратился к милиционеру, служившему у него радистом:

—      

Нынче ночью мы хорошо поработали. Завтра в домах у многих гринго будет траур.

В меркнущем свете последних осветительных снарядов Гарса увидел лицо милиционера: крестьянский парнишка лет шест­надцати торжествующе улыбался:

—     

Зато у нас, капитан, будет праздник!

Обычно солдаты профессиональной армии не утруждают себя размышлениями о нравственности убийства.

Джон Киган. "Лик сражения"

В Вашингтоне битва за Монтеррей, которую уже успели окрестить вторым американским Тетом, вызвала не меньшее потрясение, чем в войсках, принимавших участие в сражении. Вместо создания обычной полосы безопасности — а именно это пытались внушить американской общественности президент и его советники, — страна оказалась втянутой в настоящую войну. Формально сражение закончилось победой американской армии, поскольку мексиканцы были вынуждены отступить, позволив противнику достичь южного рубежа, ограничивающего зону безопасности. Однако для Америки это оказалась Пирровой по­бедой. Во время первой же атаки и в последовавших за ней боевых действиях армия Соединенных Штатов понесла большие потери, чем за всю войну в Персидском заливе.

Тягостное впечатление от битвы усугубляли не подвергшиеся военной цензуре выпуски новостей. В отличие от политики, про­водимой армией во время войны в Персидском заливе, когда военные жестко контролировали то, что корреспондентам пола­галось видеть и обнародовать через средства массовой информа­ции, на этот раз в Пентагоне сочли, что в Мексике все пройдет гладко, и никакой цензуры не потребуется. Однако и правитель­ству, и военному руководству пришлось пожалеть о своем реше­нии. В противовес представителям Пентагона, продолжавшим уверять общественность, что битва за Монтеррей стала такти­ческой победой, телекомментаторы беспрепятственно демонст­рировали на всю страну материал, отснятый прямо на поле боя и отражающий истинное положение вещей. В показанном одной из программ новостей двухминутном сюжете фонограмма бри­финга в Пентагоне была наложена на кадры, запечатлевшие горя­щие американские танки, ряды мешков с трупами американских

солдат и полевые госпитали, окруженные толпами раненых. Интервью, взятые у солдат, еще не остывших после сражения и, оплакивающих погибших друзей, только подчеркивали абсурд­ность высказываний военных чиновников и их неосведомлен­ность о реальных событиях в Мексике.

Новости с фронта подтвердили правоту тех членов Конгрес­са, которые выступали против установления зоны безопасности на территории Мексики и предупреждали об опасности и беспо­лезности подобной акции. Эд Льюис и другие конгрессмены, открыто заявлявшие о своем несогласии с действиями прави­тельства, использовали теперь каждую возможность, чтобы под­черкнуть: чем дольше армия США будет оставаться в Мексике, тем большие потери понесут обе стороны. "Вся мексиканская кампания, — не уставал повторять Льюис, — не продумана и основана на ложных посылках". На следующий день после "по­беды" при Монтеррее, вернувшись со специального брифинга, который Белый Дом проводил для избранного круга сенаторов и конгрессменов, Льюис подвел итог проблемам, стоящим перед администрацией. На вопрос репортеров о том, что сообщили на брифинге ему и другим членам Конгресса, Эд с усмешкой отве­тил: "Президент заверил нас, что смоляное

чучелко стоит имен­но там, где нужно, и мы намерены его как следует проучить".

И вот, в самый разгар страстей, на сцене появилась Джен Филдс с посланием Совета тринадцати, адресованным президен­ту. Когда третьеразрядный чиновник Белого Дома снисходительно сообщил ей, что передать послание лично, на чем настаивал полковник Гуахардо, не представляется возможным, Джен ре­шила не биться о стену головой, и в отместку обнародовала текст послания в специальном пятнадцатиминутном выпуске меж­дународных новостей. Дав в качестве вступления обзор событий, приведших к кризису, и поделившись своими впечатлениями, основанными на интервью, взятых у представителей обеих сто­рон, Джен зачитала послание полковника Молины. Ее выступ­ление подлило масла в огонь, а результаты превзошли все ожи­дания. Не прошло и нескольких часов, как Конгресс, во главе с Эдом Льюисом, начал официальное расследование деятельности администрации в отношении Мексики, начиная с 29 июня.

Льюис не удивился, когда накануне его, вместе с двумя десят­ками других сенаторов и членов Конгресса, пригласили в Белый Дом на специальный брифинг. Однако повторное приглашение застало его врасплох, тем более что на этот раз вызвали его одйого. Может быть,

президент,

уязвленный замечанием о смо­ляном чучелке, решил поучить его уму-разуму? Льюис невольно усмехнулся. Да уж, больше президенту делать нечего, в такое-то время...

Он все еще посмеивался про себя, когда из Овального каби­нета появился советник президента по национальной безопасно­сти и направился прямо к нему. Уильям Хэстерт, который до того как войти в администрацию Белого Дома, был профессо­ром в колледже, являл собой редкостный экземпляр зануды. "Можно ли ожидать от президента толковых решений, если у него такие советники?" — в который раз удивился Эд. Когда Хэстерт подошел к конгрессмену поздороваться, ни в его руко­пожатии, ни в улыбке не ощущалось ни малейшей доброжела­тельности. Он пробормотал дежурную фразу о том, как они с президентом рады, что Льюис, при всей своей занятости, сумел найти время и так быстро откликнуться на приглашение, при­чем от Эда не ускользнуло, что советник поставил себя впереди президента.

Желая выяснить заранее, о чем пойдет речь, Льюис, после официального рукопожатия, задержал руку Хэстерта в своей, что явно не понравилось советнику, и спросил:

—     

Кто еще приглашен, мистер Хэстерт?

Высвободив руку, советник посмотрел на свою ладонь, потом — на Льюиса: