Эрнандо терпеливо ждал, пока полковник исчерпает свои до­воды. Удостоверившись, что тот закончил, он сдержанно и даже вкрадчиво ответил:                                                             !

—     Да, именно так оно должно быть, и будет, за исключением одного-единственного интервью. Сегодня утром нам стало изве­стно, что у бывшего президента назначена встреча с группой телевизионщиков из Остина, штат Техас. И корреспондент, ко­торый должен брать это интервью, — очень известный журна­лист-международник, с большими связями. Дама по имени Джен Филдс. Сначала мы хотели отменить встречу. Но Барреде при­шла в голову мысль, что мы можем использовать журналистку и запланированное интервью, для того чтобы ознакомить амери­канскую общественность с целями и задачами наших действий. И он по собственной инициативе связался сегодня утром с мисс Филдс и предложил ей взять интервью у одного из лидеров Со­вета тринадцати. Она, разумеется, согласилась.

Слушая Молину, Гуахардо согласно кивал. "Что ж, — думал он, — отличная мысль. Только при чем тут я?".

Поймав его недоумевающий взгляд, Эрнандо продолжал:

—     После того как было принято решение дать интервью, встал вопрос, кто лучше всех справится с этой задачей. Как ты уже сказал, это — дело Барреды, который отвечает за иностранные дела. К сожалению, Барреда не говорит по-английски, да и внешне он производит не совсем то впечатление, которое мы хотели бы оставить у американцев.

Эти последние слова Молины прозвучали неожиданно резко, но он сказал правду. От предков-индейцев Барреда унаследовал смуглую кожу и лицо, к которому больше всего подходило опре­деление "вырубленное топором". Словом, он был на редкость нефотогеничен.

—       К тому же, американцы не знают его. Ты же, мой друг, говоришь по-английски не хуже самих янки, учился в их воен­ных и штабных колледжах и, наконец, ты — почти чистокров­ный испанец.

Гуахардо не понравилось то, что говорит Молина и куда он клонит:

—      Все это не имеет никакого значения. У нас разработаны свои планы, и я не вижу надобности из-за этого интервью...

Подняв правую руку, Эрнандо прервал собеседника:

—    Тебе, как никому другому, известно, что в любой операции планы меняются после первого же столкновения с противником. Приходится постоянно переоценивать ситуацию и на ходу ме­нять схему действий с учетом тех возможностей, которые были неизвестны, когда эти планы разрабатывались. И революция — наша революция — диктует те же правила.

Опираясь на подлокотники мягкого кресла, Молина еще глубже откинулся на подушки и поднял сцепленные пальцы к подбородку..

—      Эта встреча с журналисткой и твое присутствие в Мехико дают нам такую возможность. Благодаря интервью американ­ская общественность увидит одного из членов Совета, который внешне не отличается от них, говорит так же, как они, и исполь­зует привычные для них термины. То, что ты знаешь американ­цев и их культуру, очень ценно: интервью поручится более не­принужденным. Вдобавок ко всему, американская разведка смо­жет, вместе с военными, ознакомиться с твоим досье и быстро убедиться, что тебе свойственны как высокий интеллект, так и благоразумие. А поскольку, как я уже говорил, ты обучался в американских военных и штабных колледжах, у них может со- здасться впечатление, что, благодаря твоему образованию и свя­зям, ЦРУ представится возможность оказывать влияние на Со­вет и его решения. Разумеется, это — всего лишь предположе­ние, но, тем не менее, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обёспещпъ нейтралитет американского правительства и общественности на время консолидации власти и проведения реформ.

Полковник говорил, а Альфредо тем временем следил за вы­ражением лица друга. Когда Молина закончил, его собеседник уже знал: бессмысленно спорить или отказываться от этого по­ручения. И дело было не столько в доводах, которые использо­вал Эрнандо, по-своему убедительных. Все заключалось в самой личности полковника, в его манере держать себя. Молина был уверен, что другого решения просто не существует. Он рассмот­рел проблему со всех сторон и нашел единственный выход. "А кроме того, — думал Гуахардо, — бесполезно соперничать с Акулой в ее родной стихии". И он согласился:

—     Итак, мой командир, где и когда мне предстоит встретить свою участь?

Обрадованный, что полковник согласился без лишних возра­жений, Молина улыбнулся и, наклонившись вперед, похлопал друга по плечу:

—      Все не так уж плохо. И уж, конечно, это куда приятнее, чем отражать удары противника.

Поддавшись на беззаботный тон друга, Альфредо усмехнулся:

—      Вижу, дружище, тебе никогда не приходилось работать с американками. Тут придется глядеть в оба, чтобы самому не про­пустить удар.

—     Не волнуйся, Альфредо. Джен Филдс — красивая, но сво­енравная женщина. Обращайся с ней, как с чистокровной ко­былкой.

Молина сделал вид, что сжимает в руках поводья, и плавно повел корпусом, будто и впрямь едет верхом.

—     Постарайся не выпускать инициативу из рук и твердо дер­жи лошадку в узде.

Покачивая головой и улыбаясь, Гуахардо встал с кресла:

—       Ты самого дьявола перехитришь. Но, к несчастью, мой бесстрашный командир; ты совсем не знаешь американских жен­щин. Если я попробую обращаться с ней, как с лошадью, она тут же отхватит мне руку по самый локоть или кое-что похуже.

Эрнандо расхохотался:

—      Тогда держи руки в карманах и положи ногу на ногу.

Истину никогда не удается переделать так, чтобы ее поняли, и поверили.

Уильям

За годы журналистской работы Джен Филдс много раз слы­шала один и тот же вопрос: "В чем секрет вашего успеха?".

Отвечая на вопрос, Джен прибегала к той же очаровательной, подкупающей манере, которой пользовалась, желая обезоружить собеседника во время интервью. Легким, почти неуловимым дви­жением головы она откидывала длинные темно-русые волосы и на миг замолкала, искоса глядя на задавшего вопрос. Потом мед­ленно поворачивалась к собеседнику, и на лице ее мелькала про­стодушная, чуть озорная улыбка. На секунду она отводила глаза и разглядывала свои руки, будто обдумывая ответ. А когда начи­нала говорить, голос ее звучал тихо, почти робко.

—     Знаете, по-моему, мне просто повезло, несказанно повезло.

Потом она доверчиво смотрела на человека, который задал

вопрос, широко раскрытыми карими глазами и, разводя руками, еще раз повторяла:

—      Это все везение, простое везение, и больше ничего.

Однако ее коллеги думали иначе. Если успех Джен Филдс

объяснялся везением, то она же сама его и создавала. И ее последнее задание как нельзя лучше подтверждало это. Ее направили в Мехико, чтобы сделать передачу о влиянии амери­канских капиталовложений на экономику страны. Джен три дня подряд работала по шестнадцать часов в сутки, организуя раз­личные интервью. Она получила приглашения на несколько кок­тейлей и другие мероприятия, включая официальный правитель­ственный обед, где встретилась с людьми, стоящими на очень высоких ступенях бизнеса и политики. И они любезно согласи­лись побеседовать с очаровательной американской сеньоритой.

При подготовке и проведении интервью Джен Филдс работала как художник, выбирающий нужную кисть и колорит, вкла­дывающий все разнообразие своей палитры и мастерство, чтобы добиться желаемого результата. Многогранность ее таланта по­ражала: она могла быть подчеркнуто деловитой, беседуя с одним государственным деятелем; с другим пускала в ход обаяние и улыбку; с третьими была робкой, почти застенчивой. Однако на самом деле она была из тех, кого голыми руками не возьмешь. Пробиваясь сквозь бюрократические заслоны, Джен умела быть жесткой и настойчивой.

Филдс любила свою профессию, была предана делу и стреми­лась достичь в нем совершенства, и требовала того же от тех, кто с ней работал. В то же время она умела, не впадая в коман­дный тон, общаться со своей съемочной группой с тем же подку­пающим обаянием, которым пользовалась, чтобы добиться не­принужденного поведения от интервьюируемых. Она знала: для того чтобы сделать репортаж, необходимы объединенные уси­лия всей бригады, и действовала, исходя из этого. Сплотив всех в единую команду, Джен могла выжать из коллег максимум того, на что они были способны.