—       

Капитан Керро оставляет пять часов на пятикилометро­вый марш вверх по склону холма, через седловину и вниз, в долину, где расположены бандитские лагеря. Возможно, так много времени и не потребуется, но путь может оказаться нелегким, тем более, что ночью освещенность будет не больше двадцати процентов. Собственно штурм, который от начала и до конца займет меньше тридцати минут, начнется где-то после 4.00, пе­ред самым рассветом. Поэтому сразу же после 4.00 всем быть в полной боевой готовности. Сейчас план у нас такой: подобрать всех в зоне посадки (ЗП). Однако ситуация и состояние плен­ных может потребовать, чтобы мы полетели за ними прямо в бандитский лагерь. Если так случится, — еще раз повторяю! — если так случится, проследите, чтобы установки для сбрасыва­ния тепловых отражателей находились во порядке. Здесь, на холме, к северу от базы, у бандитов установлены зенитные раке­ты — А-7 и "Редей".

Бласио глубоко вздохнул. На его вертолете не было установ­ки, предназначенной для защиты от ракет с тепловой головкой самонаведения. Если его атакуют такой ракетой, придется поло­житься только на скорость, ловкость и удачу.

Полковник нервно постучал серебряной указкой по бедру и предостерегающе добавил:

—     

Наш единственный запасной козырь — это "Апачи". Они будут действовать независимо: прибудут в район операции неза­долго до 4.00 и займут позицию вблизи ЗВ. Там они будут ждать, когда командир отряда попросит их поддержки для подавления огня противника. Это значит, что они могут оказаться в любом месте, так что будьте начеку. Вы должны сами следить, где на­ходятся "Апачи" и что они делают.

Закончив инстуктаж, полковник сложил указку.

—    

Если все пойдет по плану, мы успеем вернуться к завтраку. Дамы и господа, есть еще вопросы?

Некоторое время пилоты изучали свои записи и карты, потом переглянулись. Увидев, что никто не собирается задавать вопро­сы, полковник пожелал всем успеха. Пока все не разошлись, Бласио отыскал глазами стоявшие поодаль вертолеты. Решив во чтобы то ни стало выяснить, что представляют собой ванильные "Блэкхоки", он спросил стоявшего рядом молодого летчика:

—    

Прошу прощения, нельзя ли познакомиться поближе с од­ной из ваших замечательных машин? Я столько о них слышал, а вот вблизи видеть не доводилось.

Офицер вопросительно посмотрел на проводившего инструк­таж полковника. Тот окинул Бласио оценивающим взглядом и после секундной паузы сказал:

—     

Конечно, Тим, давай, показывай.

Летчик расплылся в улыбке, как ребенок, которому позволи­ли похвастаться любимой игрушкой:

—    

Пойдемте со мной, лейтенант. Устрою вам бесплатную эк­скурсию.

Против натиска штыков в руках храб­рецов устоять невозможно.

Генерал-майор Джон Бергойн[10]

Марш-бросок вверх по холму, через седловину между двумя вершинами, вниз по холму и, наконец, до лагеря наемников "Во­сток" оказался тяжелее, чем ожидал Керро. Отведенные на него пять часов казались более чем достаточным сроком, когда он прикидывал маршрут по карте, висевшей на главном КП диви­зии. Теперь же, взглянув на часы, капитан понял, что не уклады­вается в составленный им же самим график. Нужно было еще успеть провести разведку, чтобы обнаружить, где держат залож­ников, вернуться туда, где его ждет взвод

Козак, и до зари выве­сти его к базовому лагерю.

"Ну и ладно, — подумал он. — В конце концов, спешить особо некуда: ведь на дивизионном КП у меня нет никаких неотложных дел. А потом, начать атаку после рассвета — пожа­луй, даже лучше". Капитану не давала покоя мысль о том, как вертолеты-штурмовики в кромешной тьме смогут обеспечить им огневую поддержку. Пусть и пилоты, и стрелки — настоящие асы, пусть на вертолетах установлены специальные ночные прице­лы, — все равно в этих прицелах и свои, и чужие ночью выгля­дят одинаково. А при утреннем свете стрелки смогут воспользо­ваться дневными прицелами и будут смотреть, прежде чем стре­лять.

Перед тем как выбраться из лощины, по которой они проби­рались последние полчаса, Гарольд обернулся к полковнику Гу­ахардо и кивнул. Пришло время полковнику и его проводнику занять место во главе группы.

Сорвав пластырь со рта Лефлера, Гуахардо, глядя на францу

за в упор, еще раз шепотом предупредил его — на случай, если тот забыл:

—     

Будешь сотрудничать — увидишь солнце. Попробуешь на­дуть меня — и ты покойник. Все понятно?

Лефлер кивнул, вытирая рот.

Вынув пистолет из кобуры, Альфредо махнул в сторону лагеря:

—     

Вперед, мой друг. Мы — следом.

Все четверо выбрались из лощины и направились в сторону задней стены здания, которое Лефлер называл столовой. Пер­вым шел француз, за ним — Гуахардо, далее — Керро, а замы­кал цепь Гуляка Эдци. Столовая располагалась на восточном краю лагеря наемников. На южной стороне находились склад и мастерская, приспособленные под жилые помещения. Здание быв­шей конторы в западной части лагеря их главарь Делапос ис­пользовал как свой штаб. Если Гуахардо интересовало здание конторы, где должен был ночевать Делапос, то Гарольд сосредо­точил свое внимание на инструментальной кладовой и гараже, ограничивавших северную сторону двора. По словам Лефлера, именно там держали заложников. В ходе разведки он собирался это проверить, чтобы облегчить задачу

Козак. Тогда, если пове­зет, ее люди смогут освободить пленников прежде, чем начнется заварушка. А все остальное будет предельно просто: выстроить солдат

Козак в шеренгу, и пусть прочешут лагерь, расстреливая всех на своем пути.

Добравшись до задней стены столовой, все четверо прижа­лись к ней и, переводя дыхание, прислушались — нет ли побли­зости часовых. Выждав минуту, Гуахардо, обращаясь к капита­ну, произнес:

—     

Ну что ж, мой друг, здесь мы с вами расстанемся.

Даже в предрассветной темноте Гуахардо увидел изумленное лицо Керро. Капитан едва сдержался, чтобы не воскликнуть:

—     

Что вы хотите этим сказать?

—     

Мне, мой друг, нужен их главарь. И я не могу полагаться на волю случая. Навряд ли мы сможем найти его и взять живьем после того, как ваша красотка-лейтенант и ее люди откроют огонь. Поэтому я забираю проводника и вместе с ним отправля­юсь на поиски сеньора Делапоса. Так будет надежнее. Да вы и сами это понимаете.

Гарольд не верил собственным ушам. Он понял, что полковник задумал это с самого начала. Вот ублюдок! Вонючий ублю­док! Нет, так легко он не сдастся!

Veni, vidi, vici[11]

Юлий

Цезарь

Полковник

Молина не спеша вел членов американской деле­гации по коридорам президентского дворца. Он рассчитывал таким образом позволить гостям обдумать только что сказанное им, а заодно и полюбоваться фресками на стенах. "Может быть — думал Молина, — американцы наконец научатся видеть в нас гордый народ, с достойным уважения прошлым".

Эд Льюис не подозревал о замыслах Молины, но, тем не ме­нее, красота фресок захватила его. Пока государственный сек­ретарь и его помощники, приглушенно беседуя между собой, вслед за Молиной ушли вперед, он задержался, оглядывая яркие, полные жизни настенные росписи. Кроме своей красоты, они пытались передать ему еще что-то, чего он пока не мог понять. Перед фреской, изображавшей множество людей, Льюис оста­новился. Приглядевшись, он узнал одного из них. Панчо Вилья. Конгрессмен всмотрелся в его лицо, потом — в лица окружав­ших этого героя людей, и обратил внимание на то, что лицо Вильи — единственное знакомое ему лицо — было лишь одним из множества, и не занимало центрального или вообще сколько- нибудь заметного положения. "Как это страшно, — подумал он, — единственный мексиканец, которого я знаю, считается у нас, в Америке, бандитом".