Недоумевая, зачем кому-то потребовалось тратить на это вре­мя и боеприпасы,

Козак обратилась с вопросом к Уиттворту. Тот вздохнул и развел руками:

—    

Насколько я понимаю, засевшие в траншее мексиканцы не пожелали сдаться.

Нэнси не сумела скрыть своего потрясения. Она покосилась на траншею как раз в тот миг, когда танк обрушил в нее очеред­ную гору земли. Снова обратившись к капитану, она спросила, пытался ли кто-нибудь уговорить мексиканцев сдаться. Уитт­ворт усмехнулся:

—    

Сомневаюсь, лейтенант

Козак, что кто-то из Третьей бри­гады с ними разговаривал. Есть одно общеизвестное правило: чем ты дольше обороняешься, тем меньше шансов, что у атаку­ющих возникнет желание позволить тебе сдаться. К тому же, это — всего лишь мексикашки.

Взглянув в последний раз на траншею, девушка повернулась к ней спиной. Но забыть об увиденном ей не удалось. Рокот тан­кового двигателя и периодическое уханье пушки БМП постоян­но напоминали ей о том, что происходит рядом. Как назвать людей, которые предпочли быть погребенными заживо, лишь бы не сдаться врагу? Героями? Или глупцами? Что заставило их выбрать такую смерть — гордость или безумие? Невозможно представить, чтобы кто-то из ее взвода, даже самый отъявлен­ный сорви-голова, стал спокойно сидеть в траншее и ждать, пока его прикончат из пушки или зароют живьем. Еще раз покосив­шись через плечо,

Козак решила, что сама бы она предпочла получить 25-миллиметровый снаряд, чем позволить себя закопать.

Обуреваемая подобными мыслями и картинами, Нэнси пропу­стила мимо ушей большую часть инструкций. Впрочем, ничего нового для нее в них не было. Когда батальон развертывается в строй "ромб", рота В находится справа, на своем обычном мес­те. Ее 2-й взвод будет охранять правый фланг, заняв место на полторы тысячи метров левее остальных машин. Несмотря на предупреждение Уиттворта о том, что ее взводу придется проби­раться через пересохшие речные русла, или арройо, поэтому он будет двигаться медленнее, чем основные силы батальона,

Козак не придала этому особого значения. Ее мысли все еще занимала холодная и неумолимая бесчеловечность войны, которая окуты­вала ее со всех сторон, будто саван.

Поток американских танков и боевых машин пехоты, прохо­дящих через траншеи бригады, оборонявшей Нуэво-Репуэбло, становился все гуще и гуще, и Гуахардо понял: конец близок. Понял это и полковник, командовавший бригадой. Не в силах видеть истребление своих людей, слышать их крики о помощи и не иметь возможности что-либо предпринять, он оторвался от смотровой щели бункера и шагнул к Гуахардо. Его широкая грудь вздымалась, по щекам катились слезы. Подняв глаза на командующего, он с усилием выдавил:

— Прости меня, Альфредо Гуахардо. Прости за то, что я не оправдал твоего доверия и доверия мексиканского народа.

Захваченный воодушевлением боя, полковник сделал шаг ему навстречу и обнял командира. Потом, отступив, но все еще сжимая плечи полковника, сказал, что ему стыдиться нечего. В схватке со значительно превосходящими силами противника он и его люди проявили себя с самой лучшей стороны. Они показали американ­цам и всему миру, что Мексика не склонит голову ни перед кем.

Успокоив командира бригады, Гуахардо приказал ему отсту­пить и постараться вывести как можно больше людей. Они сде­лали свое дело. Теперь нужно их поскорее собрать — пусть готовятся к следующему бою. Обретя былую уверенность, ко­мандир бригады козырнул полковнику и стал поспешно отдавать приказы своим подчиненным.

Альфредо проводил его взглядом. Да, бой выдался долгий и тяжелый. Все, в том числе и он сам, еле держались на ногах от усталости. И хотя то, что пережили они с командиром бригады, нельзя сравнить с тем, что выпало на долю простых солдат на передовой, все же напряжение и ответственность за принятые решения, усугубленные недостатком сна, брали свое. Пора за­канчивать сражение. Бой удался, его результаты превзошли са­мые смелые ожидания Гуахардо. Они отразили одну ночную ата­ку, почти остановили другую и, самое главное, не дрогнули. "Нет, — подумал полковник, — мы не подвели свой народ. Те­перь в этой

игре осталось сделать всего один ход".

Довольный

гем, как все сложилось, он обратился к адъютанту:

— Свяжись с командиром

никарагуаицев. Пусть начинают атаку на Нуэво-Ренуэбло. И еще, Хуан, скажи ему, что я советую вос­пользоваться северным путем, через арройо. Им, конечно, при­дется двигаться медленно, но зато этот путь обеспечит им луч­шую маскировку.

Корпус "Брэдли" так раскалился от солнца, что находиться внутри было сущей пыткой. "И как только солдаты выносят это пекло?" — недоумевала лейтенант

Козак. Пользуясь положени­ем командира экипажа и взвода, она стояла в открытом люке двухместной башни "Брэдли", подставив лицо встречному ветру. Она и думать забыла о том, что, безрассудно высунувшись нару­жу, становится отличной мишенью для врага. Даже постоянные толчки, вызванные тем, что машине приходилось то и дело спус­каться в арройо, мало беспокоили Нэнси. Она с удовольствием ловила слабые дуновения прохладного ветерка.

Но очень скоро ее блаженству пришел конец: сержант Маупин, чья "Брэдли" находилась правее остальных, доложил, что видит впереди справа большое облако пыли. Взглянув в указан­ном направлении,

Козак тоже заметила его и задумалась. Инте­ресно, откуда оно могло взяться? Сверившись с картой, она убе­дилась, что ни впереди, ни справа от ее взвода из своих никого быть не должно. И устный приказ Уиттворта, и полученная от него схема свидетельствовали, что ее взвод находится на правом фланге. Оторвавшись от карты, она пересчитала свои машины. Все четыре были на месте. Потом посмотрела влево, на равнину — там, на расстоянии примерно полутора километров, виднелись машины роты А. И хотя они опережали ее взвод, которому при­ходилось двигаться по более пересеченной местности, там, по­хоже, все шло гладко.

Козак снова повернулась направо. Пора принимать решение.

Совершенно очевидно, что своих в том месте, где виднеется облако пыли, быть не должно. Судя по карте, источник пыли находится в соседнем арройо, тянущемся почти параллельно тому, в которое только что спустился ее взвод. Узкое у начала, оно постепенно расширялось, змеясь по склону, и выходило на от­крытую равнину. Рассудив, что неразумно всем взводом вы­бираться наверх и выставлять себя напоказ, лейтенант приказа­ла всем БМП остановиться на дне арройо. Связавшись с сержан­том Риверой, она велела ему оставаться с машинами, а сама решила, взяв с собой радиста, отправиться на разведку. Не до­жидаясь ответа Риверы, она сняла шлемофон и, открыв дверцу, отделявшую башню от остального экипажа "Брэдли", крикнула радисту, чтобы он готовился к высадке. Потом взяла винтовку и каску и через открытую дверцу люка просунула их наверх. Выбравшись наружу,

Козак надела каску, перекинула винтовку через плечо и стала осторожно спускаться.

Раньше она всегда спрыгивала на землю, но с тех пор как сломала нос, стала проявлять большую осмотрительность: каж­дое резкое движение отдавалось в голове нестерпимой болью. И каждый рар Нэнси вспоминала о досадном происшествии; Надо же, чтобы это случилось именно с ней! Правда, было у этой дурацкой, прямо-таки детской травмы и свое преимущество: до

Козак дошли слухи, что во взводе ее перестали называть за глаза "Лейтенант Губки", теперь за ней закрепилось прозвище "Нос". И хотя ничего особо лестного в нем

Козак не находила, оно все-таки не намекало на принадлежность обладателя к прекрас­ному полу.