Вертолеты-разведчики скрылись из вида, и снова наступила тишина. Американцы опять их не заметили... Это и удивило, и насторожило Гуахардо. Он отлично знал, что маскировка и по­зиция его людей настолько же плохи, насколько хороши опти­ческие приборы и датчики, установленные на разведывательных вертолетах. И дело было вовсе не в нерадивости или недис­циплинированности солдат и командиров. Напротив, и настрой, и боевой дух в мексиканской армии оказались исключительно высоки, и порой доходили до экзальтации. И хотя за всем этим чаще всего скрывалась нервозность, Альфредо был уверен, что солдаты, которых он отобрал для действий в тылу противника, полны решимости сделать все от них зависящее. Не их вина, что не все получается так, как хотелось бы: ведь их подготовка ос­тавляет желать лучшего, да и боевого опыта у них почти нет.

В какой-то степени полковник винил самого себя, поскольку ожидающий в засаде взвод моторизованной разведки принадле­жал тому военному округу, который он сам возглавлял до июнь­ского переворота. В его обязанности как командующего входи­ли обучение и подготовка солдат к реальным боевым действиям. Неудивительно, что теперь, когда вот-вот грянет первый для них бой, он ощущает тревогу, подмечает одни лишь недостатки и рисует наихудший исход. И хотя в мирное время, обучая личный состав, он предупреждал их', что на войне идеальных операций не бывает, это не уменьшало его опасений, ибо он знал: ошибки стоят человеческих жизней и проигранных сражений.

Тем не менее, он уже ничем не мог помочь своим солдатам. Как главнокомандующий, Гуахардо подготовил все, что мог: вы­работал свою стратегию, добился у Совета ее одобрения, сфор­мулировал все приказы для проведения ее в жизнь и сделал все необходимое для того, чтобы его подчиненные эти приказы вы­полнили. Теперь ему оставалось одно: наблюдать за осуществле­нием своих планов. Полковник начинал понимать, что самое трудное для главнокомандующего — это доверить свое детище младшим командирам и вверенным им подразделениям.

И все-таки, должна же остаться для него какая-то возмож­ность влиять на ход сражения! В прошлом этот вопрос часто не давал Альфредо покоя. Он годами изучал опыт других команду­ющих — как мексиканских, так и иностранных: их помощь сло­вом и делом своим подчиненным, ту лепту, которую они вклады­вали в развитие боевых действий. Гуахардо уже давно отказался от практики, принятой у его предшественников — офицеров мексиканской армии, — поскольку считал их поступки слиш­ком эгоцентричными. Пусть некоторые подвиги его предков и способствовали взлету боевого духа, солдатам, тем не менее, они не могли дать конкретного ответа на вопрос, как добиться побе­ды. Так, например, история о молодом кадете, который в битве при Чапультепеке 13 сентября 1847 года бросился в смертель­ную схватку, завернувшись в знамя, превратилась в красивую легенду, однако едва ли могла подсказать командиру решение при ведении современного боя.

Сначала Альфредо надеялся получить ответ, изучая амери­канские методы руководства, однако очень скоро понял, что в армии США командиры делают слишком большую ставку на современное вооружение, которого — он это прекрасно осозна­вал — у мексиканской армии никогда не будет. Кроме того, к своему удивлению, полковник обнаружил, что американские офи­церы гоже страдают изрядным эгоцентризмом и принимают ре­шения, исходя из соображений внутренней и международной политики, столь же часто, как их мексиканские коллеги, хотя на словах это отрицают. И, наконец, на всю военную машину Соединенных Штатов-оказывает большое влияние американ­ский национальный характер. И специальные журналы, и воен­ная наука возносят на щит принцип централизованного плани­рования и децентрализованного исполнения, который подразу­мевает, что подчиненные на местах обладают полной самостоя­тельностью в выполнении полученых заданий. Однако на прак­тике развитая система связи дает возможность наиболее высоко­поставленным командирам — то есть тем, чья карьера целиком зависит от успеха или неудачи подчиненных, вмешиваться в ход операций, которые их не касаются. Гуахардо понял, что амери-

каиские командиры не только не могут вести бой так, как счита­ют нужным, но еще и связаны необходимостью постоянно пере­давать подробные донесения, что часто делает их жертвами советов и рекомендаций вышестоящих начальников, которых от поля боя отделяют десятки, а то и сотни километров.

Отказавшись от американских приемов ведения войны, Аль­фредо вкратце ознакомился с советской методикой. В отличие от американской, там основное внимание обращалось на стан­дартные боевые задачи и четкие, ясные принципы, что избавля­ло младших командиров ох необходимости принимать решения. Но, несмотря на некоторые заинтересовавшие его подробности, Гуахардо отверг ее как недостаточно гибкую. Безоговорочное подчинение, на котором настаивала советская методика, не вя­залось с мексиканским темпераментом. Полковник знал, что его солдаты — живые люди, в жилах которых течет горячая южная кровь. Они никогда не станут бездушными роботами, на кото­рых рассчитана советская доктрина. И хотя нельзя строить так­тику, опираясь только на пример юного героя, павшего смертью храбрых при Чапультепеке, все же отвага, жертвенность и стра­сть, которыми так богат мексиканский характер, порой необхо­димы, чтобы зажечь'бойцов.

Только много лет спустя Альфредо понял, что невозможно механически перенести готовую методику какой-либо чужой ар­мии на мексиканскую почву. Выход один: разработать комбини­рованную систему, которая позволит сочетать сильные стороны мексиканской армии с методами и приемами, заимствованными у армий других стран. Наиболее пристально Гуахардо изучал немецкую доктрину. Хотя американцы заявляли, что взяли на вооружение именно ее, полковник знал, что в армии США она утратила своеобразие. Сам он взял из немецкой системы только две особенности. Первая — небольшой, но отлично обученный штаб, разрабатывающий и согласовывающий планы и обеспечи­вающий необходимую связь при их осуществлении. Вторая — она пришлась Гуахардо особенно по душе — руководство бое­выми действиями с передовой. Он знал, что только находясь на переднем крае сражения, офицер может в полной мере понять про­исходящее. Разве можно влиять на ход боя, сцдя в удобном и без­опасном бункере за десятки километров от района боевых дей­ствий? Только командир, сражающийся плечом к плечу со свои­ми солдатами, может судить о том, что в данный момент выпол­нимо, а что — нет. К тому же, мексиканский характер требовал именно такого руководства. Поэтому Альфредо вовсе не считал странным, что он, главнокомандующий Вооруженными Силами стра­ны, находится на переднем крае в наскоро сооруженном окопе.

Как иначе может он требовать от других, чтобы они руководили подчиненными с передовой? И потом, только под этим предло­гом он мог вырваться из суеты столичной жизни и делать свое дело вместе с людьми, которых по-настоящему понимал.

Молодой капитан, командовавший частями моторизованной разведки, сосредоточенной в этом районе, осторожно тронул Гу­ахардо за плечо, чтобы привлечь его внимание, и указал на се­вер — в сторону дороги. Демонстрируя спокойствие, которого на самом деле не было и в помине, полковник неторопливо под­нес к глазам бинокль и устремил взгляд в указанном направле­нии.

Сначала он не понял, что хотел показать ему капитан. Но вдруг на дороге появилась темно-зеленая машина, которая быс­тро приближалась. В бинокль было видно, что это "Брэдли" — скорее всего, разведчик. А если это так, то где-нибудь поблизо­сти должны быть и другие. Гуахардо внимательно оглядел весь видимый отрезок дороги, но других машин не обнаружил. Мо­жет, они где-то в засаде обеспечивают прикрытие головной БМП? Не отрывая глаз от бинокля, Альфредо спросил у капитана, ви­дит ли он еще машины. Капитан ответил отрицательно.

Гуахардо недоуменно хмыкнул.