Лодцен захихикал:

—    

Не подумай, что я над тобой смеюсь, старина, только она и так уже взбесилась. Я чуть не оглох, когда позвонил ей во вто­рой раз.

—    

Ты ей уже сказал? — забеспокоился Салливан.

—      

Конечно, нет. Только знаешь, Джимми, лучше смотреть правде в глаза. Мне не нужно было ничего говорить. Бабы узна­ют это нутром. Они — что твой радар: за милю чуют дурные новости.

—    

Это я и без тебя знаю. Ладно, буду, как только управлюсь. Когда мы выступаем?

—      

Не знаю, Джимми. Только не думай, что, явившись сюда, сможешь вернуться домой. Генерал-адъютант с губернатором рвут и мечут. Говорят, все члены законодательного собрания штата и мэры больших городов, что находятся в приграничной полосе, сидят на телефонах и каждые пять минут спрашивают, где нахо­дятся войска. Я уже сказал тебе: они хотели, чтобы мы выступи­ли еще вчера.

Больше говорить было не о чем. Салливан повесил трубку и хотел позвонить домой, но передумал. Как ни тяжело, а такую новость лучше выложить жене при личной встрече. Он отошел от телефона и побрел в контору к Генри — предупредить, чтобы в ближайшие дни на него не рассчитывали.

Никто не обращал внимания на высокого белокурого гринго, сидевшего за угловым столиком с двумя мексиканцами. В этой забегаловке было небезопасно слишком пристально разгляды-

вать гіосетителей, тем более — задавать вопросы. Казалось, ник­то не заметил, как американец вошел через заднюю дверь и что из сапога у него торчит пистолет, хотя тот делал все, чтобы оружие увидели.

Из двоих мексиканцев, сидевших напротив

Чаійлдресса, на­стоящим мексиканцем был только один. Второй, бывший пол­ковник никарагуанской армии, в качестве претензий на мекси­канское гражданство мог предъявить разве что подложный пас­порт. Этот никарагуанец, старый сандинист, мало того, что об­наружил в себе способности к партизанской войне — она по- настоящему захватила его. Окончание войны в Никарагуа и по­ворот к демократии лишили его возможности использовать этот единственный, Богом данный талант.

В Мексику никарагуанец попал с делегацией, которая должна была помогать при передаче новому мексиканскому правитель­ству зенитных и управляемых противотанковых ракет. Тут-то Аламан и завербовал его через подставное лицо, чтобы тот ока­зывал услуги растущей "армии" Делапоса. Сегодняшняя встреча должна была решить, какие конкретные действия необходимо предпринять в ответ на .угрозу, которую представляла для нее мобилизация Национальной гвардии Техаса, и чем следует за­няться, пока гвардия находится в процессе развертывания и гра­ница открыта.

Никарагуанский полковник, державшийся уверенно и власт­но, и задававший тон в разговоре, тем не менее, волновался. Он был готов делать все, что угодно, лишь бы насолить американ­цам, и только присутствие высокого белобрысого гринго удер­живало его от того, чтобы заявить это во всеуслышание. Что касается Рэндела, то он говорил мало, хотя и ощущал, что ника­рагуанец относится к нему неприязненно. Откинувшись на спинку стула, он свесил правую руку вниз, и она расслабленно покачи­валась в опасной близости от торчавшего из сапога пистолета. Левой рукой он лениво вертел на столе бутылку пива, уставив на никарагуанца холодный немигающий взгляд. Чайлдресс знал, что полковник говорит дело, но еще не решил, стоит соглашаться с ним или нет. Сначала нужно разобраться в собственных чув­ствах, а он пока предпочитал прятать их за маской равнодушия.

Третий собеседник — это был сам Делапос — тоже имел свои соображения по поводу некоторых идей никарагуанца. Пусть его замысел — избирать жертвами только гражданское населе­ние — разумен, Делапосу он был не по вкусу. Да, он — наемник, но не убийца. И хотя многие из его сподвижников сочли бы такое разделение весьма условным, Делапос давно выработал принципы, позволявшие ему оправдывать свое занятие и при

этом

сохранять здравый рассудок, и твердо их придерживался. И одним из этих принципов был отказ убивать мирных жителей. Похоже, теперь его придется нарушить. Логика подсказывала мексиканцу: что бы ни думал он лично, такие акции необходи­мы, если они хотят добиться желаемой цели. В конце концов именно удар по гражданскому населению, нанесенный людьми Панчо Вильи в 1916 году, помог выманить американскую армию за южную границу. И когда в начале июля Делапос и Аламан заключили свое соглашение, они рассчитывали именно на та­кую реакцию. Теперь же, коща появилась подобная возможность, Делапос не мог колебаться. Ведь он поклялся поддерживать Хозяина и его дело. Для него, профессионального наемника, пойти на попятный — значило бы погубить репутацию. К тому же, и без него найдутся желающие осуществить этот замысел. Другие люди, не обремененные понятиями о нравственности, с готовно­стью займут место Делапоса.

Не отрывая глаз от бутылки, которую он продолжал нетороп­ливо крутить в руке, Рэндел подвел итог разговора:

—    

По-моему, полковник сделал очень важное сообщение. Не­смотря на более современное вооружение, которым он нас снаб­дит, и секретные сведения о действиях американцев, которые предоставит нам эль Дуэньо, время от времени Национальная гвардия будет одерживать над нами верх. Она может позволить себе потери — и людские, и материальные. А мы — нет. — Чайлдресс помолчал, отхлебнул из бутылки пива, потом, желая подчеркнуть свои слова, наставил ее на Делапоса. — Потерю одного отряда можно объяснить неудачным стечением обстоя­тельств. В конце концов, всякое бывает, и каждый это понима­ет. Но если такие случаи начнут повторяться, у нас могут воз­никнуть большие затруднения. Ведь мы с вами — деловые люди, а не патриоты. Нет никакой выгоды в том, чтобы стать героями посмертно.

Глядя на стакан, который он сжимал в ладонях, Делапос по­жал плечами.

—      

С такой логикой трудно спорить. Мы всегда должны на шаг опережать американцев и сохранять перевес. — Делапос взглянул на Чайлдресса, потом — на никарагуанца. — Как и вы, друзья мои, я считаю, что другого выбора у нас нет. — Подняв стакан, Делапос предложил Тост, чтобы скрепить договор. — Пора кончать болтовню и переходить к действиям. Сделать пред­стоит много, и чем раньше мы начнем, тем лучше.

Американец и никарагуанец молча чокнулись с Делапосом и стали, не спеша, пить. При этом каждый искоса наблюдал за собеседниками, отлично сознавая, что они — лишь временные партнеры, по воле случая оказавшиеся в одной команде. Каж­дый из троих знал: и у остальных, и у Аламана есть собственные корыстные цели. И если придется спасать свою шкуру, каждый предаст остальных. В конце концов, все они — деловые люди.

Наполнявшая конференц-зал враждебность чувствовалась в каждом разговоре, в каждой реплике. И даже когда никто не говорил, у Диксона возникало ощущение, будто его пронзают невидимые кинжалы, летящие со стороны сидящих напротив гу­бернатора и его окружения. Для подполковника, как и для всех представителей Форт-Худа, эта встреча оказалась на редкость трудной. "Уж лучше настоящий бой, чем те словесные нападки, которые на нас обрушились, — думал он. — В бою, по крайней мере, можно действовать. Здесь же, в присутствии губернатора Техаса, генерал-адъютанта и всей свиты приходится твердить заученные слова, терпеть язвительные наскоки да еще и улы­баться".

Выступления были посвящены тому, как регулярная армия собирается решать проблемы на границе с Мексикой. Через пять дней в Форт-Худе должна состояться еще одна конференция — очередная показуха, чтобы убедить губернаторов юго-западных штатов, что федеральное правительство с пониманием относит­ся к их тревогам и имеет реальный план действий для решения мексиканской проблемы. И вот теперь, из-за одностороннего отвода пограничных патрулей и развертывания Национальной гвардии для закрытия границы, этот план полетел ко всем чер­тям. Теперь, вместо того чтобы владеть ситуацией и представить решение, которое могло бы дать определенный простор для дип­ломатии, федеральное правительство было вынуждено как-то реагировать на инициативы губернатора Техаса. В результате командир корпуса и несколько ведущих офицеров отправились в столицу штата, чтобы ознакомить Вайса с чрезвычайными пла­нами армии по мексиканской проблеме. Среди них находились и Длинный Эл с Диксоном, а также начальник дивизионной раз­ведки.