—    

Я-то думал, что ваши бравые ребята довольствуются бес­корыстным исполнением долга.

Скотт хохотнул:

—      

Если вы все еще в это верите, советую по возвращении просмотреть записи программ новостей, сделанные во время операций "Правое дело" и "Буря в пустыне". Тогда немало ко­мандиров и офицеров очень старались попасть на экраны теле­визоров, дабы "помочь" американской общественности разоб­раться в военных действиях. А потом, когда все закончилось, они, пожертвовав военной карьерой, вышли в отставку, чтобы разъезжать с рассказами о былых сражениях — не задаром, ра­зумеется. Нет, конгрессмен, от того, что вы наденете военную форму, ни самолюбие, ни личные интересы никуда не денутся. И хотя Мексика — не та империя зла, которой когда-то слыла Россия, получается, что на данный момент — это единственная стоящая добыча.

—     

А что предлагаете вы? Сидеть сложа руки? И пусть нале­ты продолжаются? Ведь даже вы наверняка согласитесь с тем, что не найдется ни одного сенатора из юго-западных штатов, который бы захотел сидеть в Вашингтоне сложа руки, пока его избирателей убивают прямо на пороге дома. Потребность в пря­мых и решительных действиях становится слишком настоятель­ной, чтобы ее игнорировать. Такова политическая реальность, подполковник.

Диксон кивнул в знак согласия.

—      

Это понятно. Именно так поступил Терри, когда в 1876 году выступил из Форта Авраама Линкольна в погоню за индей­цами сиу, и Першинг, который двинулся в Мексику, чтобы рас­правиться с Панчо Вильей. Мы пойдем, куда прикажут, и сдела­ем то, что от нас требуют. Однако это не значит, что мы посту­пим правильно и справедливо.

—     

Вижу, вы — сторонник версии Панчо Вильи.

—      

Вовсе нет. Правда, на мой взгляд, такой ход мыслей наи­более логичен, хотя никто и не может его доказать. Именно это, мистер конгрессмен, я и хотел бы подчеркнуть. Никто не может ни доказать, ни опровергнуть ни одну из версий, объясняющих рейды в приграничной полосе. Но, несмотря на отсутствие на­дежных доказательств, все так и грызут удила, требуя, чтобы армия сказала свое слово. А что, если после того, как пальба закончится, выяснится, что мы уложили не того парня? Что бу­дет с нами и с будущим обеих стран? Черт побери, сэр! Даже самому жестокому убийце в Соединенных Штатах сначала предъявляют исчерпывающие и неопровержимые доказательства, а потом уже карают по закону. Разве мы не должны предоста­вить мексиканскому народу такое право?

—       

Мы с вами, подполковник Диксон, сейчас говорим не об уголовном праве. Здесь — не чистенький зал заседаний в каком- нибудь городке. Речь идет о реальной жизни, поэтому давайте посмотрим в глаза реальности. Мы имеем дело с политикой и национальными чувствами. И то, и другое может отличаться без­рассудством и непреклонностью. А если добавить сюда страх, да еще и полить этот страх изрядным количеством американской крови, как это делают те, кто совершают налеты на границе, логика окажется бессильна.

Скотт хотел ответить, когда сзади подошла Джен и положила руку ему на плечо. Чмокнув подполковника в щеку, она обрати­лась к Льюису:

—         

Скотти не имеет ничего против нашей стратегии, пока она не забывает об обеде. Правда, милый?

Диксон смотрел на подругу. Ни в глазах, ни в интонации он не уловил никаких признаков тревоги. Взяв руку Джен, он под­нес ее к губам, легонько поцеловал и задержал в ладони.

—     

Никак, ты набралась, дорогая?

Джен возмущенно вырвала руку.

—       

Я? Набралась? Со мной такого не бывает, сэр. Это ваш генерал набрался. Я просто хочу есть, можно сказать, умираю с голода. И требую, чтобы меня накормили, причем немедленно.

Льюис, улыбаясь, смотрел на них, потом заметил:

—    

Я и не знал, что вы женаты.

Усмотрев случай отделаться от конгрессмена, Диксон повер­нулся к нему.

—       

Мы — женаты? Никоим образом, конгрессмен. Мы про­сто спим вместе.

Джен, подбоченясь и гневно сверкая глазами, с притворным возмущением набросилась на приятеля:

—      

Скотт Б. Диксон, вы, кажется, позволили себе намекнуть, будто я — продажная женщина? — Потом она обратилась к Лью­ису. — Знаете, конгрессмен, что означает буква "Б" в его име­ни? Бесстыдник. И если он сию минуту не поведет меня обедать, чтобы хоть как-то загладить свою вину, то впредь она будет означать "бай-бай", то есть будь здоров, пока, адиос, адью — одним словом, прощай.

Диксон взглянул на Льюиса и беспомощно пожал плечами.

—      

Мне ужасно жаль, конгрессмен, но долг зовет. Возможно, мы еще вернемся к этому разговору позже.

Льюис поднял стакан.

—    

Да, может быть, позже.

Когда Филдс и Диксон вошли в здание и рука об руку напра­вились в столовую, Джен прильнула к своему спутнику и шепну­ла ему на ухо:

—         

Я видела, что тебя загнали в угол, и решила, что пора прийти на помощь.

Замедлив шаг, подполковник нежно поцеловал ее в щеку.

—     

За это, дорогая, я тебя и люблю.

Еще не прошла и половина вечерней смены, а уже стало ясно, что ночь будет долгой и утомительной. Сидя за диспетчерским пультом, Том Джеррикс отложил истрепанный журнал и обвел глазами комнату, отыскивая, что бы еще почитать. Он посмот­рел на лейтенанта, который, положив ноги на стол, уставился в телевизор, потом перевел взгляд на полку, где помещались ко­феварка и кипа журналов.

Они были одни — все остальные ушли в дозор. С начала августа пограничники работали шесть дней в неделю, по двенад­цать часов в сутки. Усталость и напряжение начинали сказы­ваться на всех, кто служил на заставе. Насколько было известно, ни у кого не возникло никаких догадок, и никто из бандитов — так прозвали неизвестных налетчиков — не был ни ранен, ни, тем более, убит. Получалось, что они сражаются с невидимками. Но Джеррикс знал, что у этих "невидимок" — острые зубы. На доске, где оставляли инструкции патрулям, красовалась надпись, сделанная вечером и напоминающая всем и каждому об этом печальном факте. Наверху крупными буквами было выведено: "Бандиты убили 14 человек, пограничный патруль — 0. Не стань пятнадцатым!".

Поднявшись, Том подошел к кофеварке, налил себе кофе и принялся рыться в журналах, надеясь найти что-нибудь непро­читанное. Он стоял спиной к рации, когда тишину нарушил гром­кий голос патрульного, заглушаемый выстрелами и звоном бью­щегося стекла:

—    

Нас обстреляли. Нас обстреляли. Застава Пресидио, это...

Поставив чашку, Джеррикс резко повернулся и бросился к

рации. Схватив микрофон, он нажал на кнопку передачи и то­ропливо заговорил:

—        

Последний пост, говорит застава Пресидио. Назовитесь и дайте свои координаты.

Он приготовился повторить вызов, когда к нему подошел лей­тенант. Встав у Джеррикса за спиной, он положил руку ему на плечо и тоже стал слушать. Том повторил еще раз:

—        

Это застава Пресидио. Назовитесь и дайте нам свои коор­динаты. Прием.

И Джеррикс, и лейтенант не сводили глаз с динамика, ожидая ответа. Ждали и все остальные патрули, подключенные к этой сети. Так и не дождавшись, лейтенант приказал Тому устроить перекличку всех патрулей — пусть дадут свои координаты и сообщат все, что им известно о произошедшей перестрелке.

Джерриксу показалось, что прошла целая вечность, пока все патрули откликнулись. После каждого ответа следовала пауза на случай, если атакованный наряд сможет выйти на связь. Но боль­ше никаких сообщений о нападении ре поступило. Патрули докладывали о своем местонахождении и отсутствии контакта с противником. Через три минуты отрапортовали все, кроме Эда Кимела и Эрнандо Хуареса. После того как Том, обратившись к ним по именам, не получил ответа, лейтенант подошел к карте и проследил их маршрут. Установив, где должен был находиться патруль в момент выхода на связь, он приказал соседним дозор­ным направиться в эту точку. На всякий случай он велел патру­лям соблюдать крайнюю осторожность, хоть и знал, что необхо­димости в этом нет.