Ф. Ницше

Из окна кабинета подполковника Скотта Диксона открывал­ся вид на плац, расположенный перед зданием штаба дивизии. Он любил этот вид, особенно летом, когда многочисленные под­разделения отрабатывали там исполнение команд. В течение июня и июля не проходило недели без какого-либо торжественного мероприятия или подготовки к нему. Большинству здешних па­радов недоставало четкости и торжественности шествий курсан­тов военного института; тем не менее, они оставались лучшим бесплатным зрелищем в городе.

Что больше всего восхищало Диксона в парадах 16-й диви­зии, так это кавалерия и демонстрация полевой артиллерии. Конный взвод был сформирован по настоянию одного из быв­ших командиров, не желавшего отставать от другой базировав­шейся в Форт-Худе бронетанковой дивизии, имевшей такое под­разделение. Его предшественник, артиллерист, вдобавок к кон­ному, создал артиллерийский взвод из двух орудий по образцу парадного артиллерийского полувзвода, которым гордился Форт- Силт. Единственным различием было то, что артиллеристы Форт- Силта использовали орудия и форму эпохи Первой Мировой войны, а в 16-й дивизии имелись две гладкоствольные пушки "Наполеон" и зарядные ящики им под стать, а команды носили форму, относящуюся к эпохе Гражданской войны.

Две церемониальные части придавали парадам 16-й дивизии особый блеск, с которым могли соперничать немногие подразде­ления. Во время парада конный взвод, облаченный в темно-си­ние рубахи, широкополые "стетсоны" и небесно-голубые брюки

с широкими желтыми лампасами, выстраивался слева от баталь­она или бригады. Артиллеристы в такой же форме, только с красными лампасами, занимали место слева от конного взвода. Создание парадных частей вызвало среди строгих приверженцев традиций оживленные дебаты, получившие название "большая лошадиная распря". По традиции, более старинный род войск должен занимать положение справа как наиболее почетное. По­этому офицеры-артиллеристы утверждали, что полевая артилле­рия, будучи более старинным родом войск, должна располагать­ся справа от конного взвода. Танкисты, коих в дивизии было большинство, настаивали, что почетное положение должно при­надлежать им. Пехотные офицеры, бывшие в дивизии на поло­жении третьего ребенка в семье, склонялись то в одну сторону, то в другую, в зависимости от мимолетных симпатий и антипа­тий. До тех пор, пока Диксон не стал начальником оперативного отдела штаба дивизии, местоположение кавалерии и орудий ар­тиллерийского взвода произвольно определялось офицером, ко­мандующим парадом.

Как только Скотт вступил в эту должность, к нему явились два шустрых пробивных майора по делу о "большой лошадиной распре". Явно желая свалить решение этой каверзной проблемы на нового человека, они загнали Диксона в угол и попытались убедить его в том, что артиллерия должна находиться справа. Подполковник, озадаченный их серьезностью в столь простом, на его взгляд, деле, с ходу принял решение. Не дав им исчер­пать все доводы, он поднял правую руку, попросив тишины, и объявил: поскольку он — офицер-танкист, и 16-я дивизия была и остается бронетанковой, справа будут находиться лошади, и точка. Так, в первый же день, он единолично прекратил "боль­шую лошадиную распрю" и получил репутацию офицера, кото­рый не терпит и не допускает пустой болтовни ни в каком виде.

Теперь, год спустя, Скотт ощущал удовлетворение каждый раз, когда видел, как мимо него церемониальным маршем про­ходят конный взвод и артиллерийские расчеты. И хотя он при­нял решение без всяких серьезных раздумий, оно оказалось вер­ным, и это сразу бросалось в глаза. Кавалеристы, под началом своего взводного и знаменосца, двигались во главе, как и при­стало коннице. За ними следовали пушки, тяжелая артиллерия, предназначенная для того, чтобы убивать. Замыкал шествие фур­гон с боеприпасами, запряженный четверкой мулов, и собака, которая, считается, цриносит счастье.

Миновав трибуну, батальон или бригада, участвовавшие в параде, и дивизионный оркестр смещались в сторону, конный взвод разворачивался и возвращался, чтобы выстроиться в стрел­ковую цепь, с пистолетами наготове. Пушки артиллерийских расчетов поспешно подвозились сзади, орудия снимали с перед­ка и готовили к бою. Каждая пушка, по команде командира расчета, давала два залпа. После того как стихал грохот второго залпа, командир конного взвода поднимал саблю, давая сигнал горнисту трубить атаку. Пришпорив коня, взводный кричал: "В атаку!", — так чтобы слышали все, и во весь опор вел свой вытянувшийся в одну линию взвод через плац под звуки дивизи­онного оркестра. Артиллеристы, подняв орудия на передок, га­лопом следовали за конным взводом. Проезжая мимо аплодиру­ющей толпы, они приветственно махали шляпами. И в заключе­ние в арьергарде проезжал фургон со скоростью, которую толь­ко можно было выжать из четверки мулов.

Сколько раз Скотт ни наблюдал это зрелище, оно неизменно наполняло его сердце радостью. Как и большинство офицеров, он был консерватором, и усматривал в соблюдении традиций, порядков и правил, определяющих военную службу, залог на­дежности и успеха. Конный взвод и артиллерийские расчеты олицетворяли для него связь с прошлым, — с той более простой эпохой, когда каждый понимал, что значит быть солдатом. "Ка­кой замечательной была бы армейская жизнь, — размышлял Диксон, — будь у нас одна забота: отлично держаться в седле, точно стрелять и уметь вести за собой людей".

Откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на подокон­ник, Диксон прихлебывал кофе и смотрел, как батальон Второй бригады готовится к репетиции парада, когда в кабинет вошел сержант. Голосом, способным разбудить мертвого, и с жизнера­достностью, которую Скотт с трудом переносил в такую рань, он известил о своем присутствии:

—     

Отличный нынче денек в армии, не правда ли, сэр?

Не меняя позы и не оборачиваясь к вошедшему, подполков­ник ответил с едва уловимой иронией:

— В нашей армии, сержант Айкен, каждый день — отлич­ный.

—     

Так точно, сэр. Помните, что наша "милашка" 16-я нахо­дится на переднем крае социального и культурного прогресса.

Айкен не видел лица подполковника, но, тем не менее, знал, что тот поморщился. Диксон всегда морщился, когда кто-то на­зывал 16-ю бронетанковую дивизию "милашкой 16-й": это про­звище закрепилось за ней с тех самых пор, как дивизия была избрана местом проведения кампании по аттестации строевых офицеров-женщин (АСОЖ).

—     

Верно, сержант. А я-то, дурак, совсем забыл.

Но забыть об этом Диксон никак не мог. Проще было забыть дышать, чем, служа в рядах 16-й бронетанковой дивизии, забыть о том, что ей предстоит стать экспериментальной частью по вне­дрению женщин в строевые армейские подразделения. И у каж­дого в дивизии — будь то офицер или рядовой — имелось на сей счет свое мнение. Даже у офицерских жен было собственное мнение. Целых три месяца дивизия, и особенно три батальона, которые должны были принять первых женщин-офицеров, гото­вились к этой кампании. И давалось это всем нелегко.

Большинство офицеров из рядового состава в намеченных для этой цели частях были готовы смириться с неизбежным. Однако кое-кто вслух высказывал свое несогласие, а некоторые даже угрожали уйти в отставку; в их числе был и командир одного из батальонов, выбранных для участия в аттестационной програм­ме. Все это, однако, разом закончилось, когда о ситуации стало известно генерал-майору Элвину М. Малину, командиру 16-й бронетанковой. Прозванный за свой малый рост "Длинный Эл", Малин был человеком, который не терпел обсуждений получен­ного приказа и, вдобавок, не признавал полумер, когда требова­лись решительные действия. Услышав об угрозах командира ба­тальона, Длинный Эл тут же лично явился к нему в кабинет. Усевшись напротив удивленного подполковника, он самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил ему, что пришел, что­бы взять у него рапорт об отставке и тут же, на месте, подписать его. Ошеломленный командир батальона попытался пуститься в объяснения, но Длинный Эл оборвал его, велев заткнуться и поддерживать программу или положить рапорт на стол.