При обычных обстоятельствах Бласио слушал бы вниматель­но. Но, как заявил начальник аэродрома Тампико, сейчас — необычное время. Лейтенант был так измотан — сказывалось и нервное напряжение от безостановочных перелетов, и то, что за целый день ему так и не удалось перекусить, — что во время инструктажа только голодное урчание в желудке не давало ему уснуть. К тому же, содержание инструктажа его не особенно заботило. Он сразу сделал вывод: за исключением того, что им предстояло приземление на ограниченном пространстве и, воз­можно, небольшая перестрелка, это - всего лишь очередная пе­реброска войск. От него потребуется одно: вылететь в 6.21, взять курс на запад, по направлению к Сьюдад-Виктории, и лететь со скоростью 115 узлов в течение тридцати девяти минут, после чего совершить посадку в саду, примыкающем к убежищу како­го-то главаря наркомафии, высадить солдат и лететь дальше, в пункт сбора, который расположен в трех километрах к юго- западу, где он, вместе с другими пилотами, должен ждать даль­нейших указаний. На остальное содержание инструктажа он почти не обратил внимания. И хотя фамилия Аламан показалась ему смутно знакомой, еда и сон в этот момент значили для пего куда больше.

Когда инструктаж закончился, майор

Касо вылетел в Мон­террей, а Рафаэль вернулся к своему вертолету, который уже стоял в ангаре под охраной двух пехотинцев. И второй пилот, и механик спали внутри, прямо на полу. На секунду лейтенант задумался — стоит ли будить их, чтобы сообщить о предстоя­щем полете, и решил, что не стоит. Было уже поздно, далеко за полночь, и ужина не предвиделось. У них будет уйма времени утром, когда в шесть часов утра их разбудят пехотинцы. Он вытащил из сумки одеяло, бросил на пол и улегся. Несмотря на то, что под ним был бетонный пол, Рафаэль мгновенно прова­лился в сон. И только настойчивая рука пехотного лейтенанта вывела его из забытья в 6.10 — за одиннадцать минут до назна­ченного вылета.

Дивное утро не принесло сеньору Аламану никакой радости. Он спускался по массивной лестнице медленно, будто на плечах его лежала тяжкая ноша. Пройдя несколько ступенек, он оста­навливался и оглядывался по сторонам. При этом он не обращал внимания на телохранителя, который сидел рядом с дверью, у подножия лестницы, а телохранитель не обращал внимания на него. Наемника — здоровенного белокурого американца — мало заботили передвижения босса или его приближенных. Пусть себе ходят — это их дело. Как и у любого наемника, у него не было ни политических убеждений, ни мнимой верности принципам или государствам. Он оставался верен только контракту, кото­рый вменял ему в обязанность охранять Аламана и его домочад­цев. До тех пор, пока Аламан выполняет свою часть контракта, то есть своевременно платит деньги, американский наемник бу­дет выполнять свою. И то, что босс не'обращает на него внима­ния, вполне устраивало американца.

Американский наемник мог лишь подозревать, что мрачное настроение Аламана и усилившиеся требования к охране вызва­ны военным переворотом, грозящим положить конец его биз­несу; что больше всего хозяина тревожили безопасность и не­прикосновенность Чинампаса. У него разрывалось сердце при одной мысли о том, что он может потерять этот рай, который создал сам, на пустом месте. Для Аламана Чинампас стал оли­цетворением собственного "я".

Уроженец Веракруса, Эктор еще подростком вместе с семьей перебрался в Мехико. Родителей его, как и других безработных мексиканцев, привели в столицу поиски лучшей жизни. После нескольких месяцев, проведенных на улицах в бесплодных по­исках работы, отец Аламана подался на север, в Соединенные Штаты. Мать его, не в силах ждать возвращения мужа, устрои­лась работать прачкой. Эктор Аламан, предоставленный самому себе, начал сам строить свою жизнь.

В юности Эктор ни ростом, ни телосложением не выделялся среди других мальчишек. Хоть ему и нравилось бывать в обще­стве сверстников, то, чем они увлекались, его мало интересова­ло. А занимали их, главным образом, драки и собственное соот­ветствие идеальному образу стопроцентного мужчины, каким, в их понятии, должен быть настоящий мексиканец. Его же вооб­ражение пленяло все красивое, будь то произведения искусства, наряды или цветы, — в первую очередь, цветы. Повзрослев, Ала­ман стал выбираться из своего трущобного пригорода и слонять­ся по городу в поисках красивых вещей, чтобы поглазеть на них, а то и подержать в руках. Он часами бродил по картинным гале­реям, наблюдал, как художники пишут картины на бульварах, или выполнял мелкие поручения на цветочном рынке — только бы поближе прикоснуться к красоте, которая так притягивала его.

Однако такие наклонности сделали мальчика мишенью для насмешек и оскорблений сверстников — ив школе, и в приго­роде, где он жил. По возможности, он старался избегать ситуа­ций, которые приводили к дракам или другим неприятностям. А когда это не удавалось, договаривался, чтобы за него дрался кто- то другой. Поскольку он был беден, и не мог заплатить своему защитнику, Аламан оказывал ему разные услуги. Контакты, ко­торые он завязал, слоняясь по городу, скоро помогли ему по­нять: у пего не только есть талант оказывать друзьям разнооб­разные услуги, но, к тому же, это занятие — весьма многообе­щающее и сулящее немалую выгоду. Он еще не осознавал, что, начав с борьбы за выживание, перешел к созданию прибыльного дела.

С годами его бизнес разросся. Обнаружив, что люди готовы платить практически ни за что, Эктор, знающий Мехико вдоль и поперек и, к тому же, пс обремененный моральным или сынов­ним долгом, понял, что перед ним открываются бескрайние го­ризонты. Хотя в столице хватало людей, способных достать про­ститутку, наркотики или удовлетворить любые извращенные вку­сы, Аламан выделялся среди них и личным обаянием, и умом. Поэтому и местные жители, и иностранные гости предпочитали иметь дело с ним. Юноша стал оттачивать светские манеры, уме­ние одеваться, старался повысить свой культурный уровень. Он сумел не только обогнать конкурентов, по и извлек много цеп­ного и приятного дня себя лично. Никто не мог бы сказать, что сеньор Аламан не заботится о собственных нуждах или испыты­вает недостаток в людях, желающих о нем заботиться. Одним из самых волнующих для пего моментов было появиться на людях с юной красавицей, непременно высокой и стройной.

Постепенно проникнув в общество, Эктор получил доступ к людям, обладающим большой властью и богатством — ведь их пороки тоже нужно было удовлетворять. Богатая клиентура означала более высокие доходы. Более высокие доходы обеспечивали вход в высшие социальные сферы, а это, в свою очередь, предполагало встречи с новыми, еще более влиятель­ными людьми. Эти люди снабжали Аламана новой, еще более ценной информацией, клиентурой и связями. Темпы его взлета можно было сравнить только со страстью Эктора к обладанию красивыми вещами.

Переворот 29 июня стал для Хозяина страшным потрясением. Внезапно над его миром, который он лелеял заботливо и любов­но, как садовник, ухаживающий за редким цветком, нависла угроза. Впервые за много лет Эктор не мог понять, откуда исхо­дит опасность, и чувствовал себя беззащитным. Многие прави­тельственные чиновники, обеспечивавшие его заказами, инфор­мацией и защитой, если верить слухам, были уже мертвы. Но еще более зловещим казалось то, что никто не предупредил его о готовящемся перевороте. Это поставило Аламана в тупик, на­несло ощутимый удар по самолюбию и заставило усомниться в собственной неуязвимости.

У подножия лестницы Аламан остановился, глядя сквозь застек­ленную дверь На внутренний двор-патио, где его сотрудники и несколько партнеров по бизнесу собрались к завтраку, ожидая прихода Хозяина. Даже издали он видел, что все они, как и он сам, полны смятения и тревоги. Их мрачные лица и удрученные взгляды никак не способствовали улучшению настроения босса.

Обратившись к белокурому" наемнику-американцу, Аламан спросил, не произошло ли за ночь перемещения военных или полицейских отрядов на позиции, откуда они могли бы угрожать Чинампасу. Американец, которого здесь знали под именем Рэн- дел Чайлдресс, встал: